Введение в теоретическую лингвистику - Джон Лайонз

Кроме закона Вернера, в рассматриваемый период был установлен ряд других важных звуковых законов, которые хорошо объясняли некоторые из наиболее досадных отклонений от найденных ранее звуковых соответствий между индоевропейскими языками. Эти звуковые законы в значительной мере прояснили картину относительной хронологии в пределах различных ветвей индоевропейской языковой семьи и укрепили веру в принцип регулярности звуковых изменений. Когда этот принцип был провозглашен младограмматиками, он подвергся яростным нападкам; однако к концу XIX в. его приняли большинство компаративистов.

Методологическое значение принципа регулярности звуковых изменений огромно. Благодаря ему языковеды стали обращать особое внимание на исключения из ранее найденных законов, что заставляло их либо формулировать эти законы более точно (подобно тому как Вернер уточнил закон Гримма), либо искать удовлетворительных объяснений для тех слов, которые почему-либо не подпали под действие того или иного закона.

1.3.12. ИСКЛЮЧЕНИЯ, ОБЪЯСНЯЕМЫЕ ЗАИМСТВОВАНИЯМИ

Многие очевидные исключения из звуковых законов можно объяснить тем, что соответствующие слова, якобы нарушающие определенный звуковой закон, были заимствованы из соседнего родственного языка или диалекта уже после завершения действия данного закона. Примером может служить латинское слово rufus 'красный'. Данные других индоевропейских языков и применение соответствующего звукового закона (на котором мы не будем останавливаться) заставляют ожидать в данном слове b вместо f. Однако в латыни есть другое слово с тем же смыслом — ruber, содержащее ожидаемое b (оно принадлежит к другому словоизменительному типу, но это для нас сейчас не важно). Наличие в латыни этой пары слов можно с большей степенью вероятности объяснить тем, что слово rufus было заимствовано из близкородственного диалекта, где, по имеющимся свидетельствам, в данном слове ожидается именно f.

1.3.13. РОЛЬ АНАЛОГИИ

Многие исключения из звуковых законов младограмматики объясняли с помощью другого важного фактора — аналогии. Давно было замечено, что в развитии языка значительную роль играет тенденция создавать новые формы по аналогии с привычными и регулярными языковыми моделями. (Та же самая тенденция лежит в основе создания детьми, говорящими по-английски, таких форм, как flied вместо flew 'летел', goed вместо went 'шел', tooths вместо teeth 'зубы' [ср. детские формообразования в русском языке: сплишь, ребенки, хорошéе и т. n.].) Поскольку считалось, что вследствие этой тенденции язык засоряется неправильными формами, аналогия рассматривалась как один из факторов, вызывающих «ухудшение» языка в века упадка и необразованности. Бытовало мнение, что, подобно тому как родители и учителя должны поправлять детей, образующих по аналогии неправильные формы, грамматисты должны обращать внимание взрослых носителей языка на образуемые ими по аналогии неправильные формы, если последние грозят получить широкое распространение. Однако в XIX в., когда внимательному изучению подверглись классические и новые европейские языки во все периоды их развития, стало ясно, что «аналогия» — это важнейший фактор изменения языков во все времена, а не только в века упадка и распада.

Объяснительная сила аналогии применительно к исключениям из звуковых законов может быть проиллюстрирована на примере одной группы существительных в латыни. Рассмотрим следующие существительные: греч. génos, лат. genus, скр. janas — в именительном и родительном падежах единственного числа (эти слова, которым родственно английское kin, означают 'семья', 'раса', 'вид' и т. п.) : греч. génos, génous; лат. genus, generis; скр. janas, janasas. На основе соответствий, представленных в этих (а также многих других) словах, можно наметить следующий звуковой закон для объяснения развития исходного индоевропейского звука *s:

(i) в санскрите исходный *s сохраняется (во всех случаях, существенных для рассматриваемого примера);

(ii) в греческом исходный *s

   (a) сохраняется перед согласными и после них, а также в конце слова;

   (b) переходит в h в начале слова (ср. греч. heptá, лат. septem, скр. sapta, англ. seven 'семь');

   (c) исчезает между гласными (отсюда *genesos → géneos → génous);

(iii) в латыни исходный *s

  (a) сохраняется перед согласными и после них, а также в начале и в конце слова;

   (b) переходит в r между гласными (отсюда * genesis → generis).

Таким образом, греч. génos и лат. genus регулярны с точки зрения намеченного звукового закона. (При его изложении мы использовали астериск — в соответствии с практикой компаративистики — для обозначения реконструированных звуков или форм в отличие от звуков или форм, зафиксированных в сохранившихся текстах.) Хотя приведенные выше правила касаются только развития индоевропейского *s, все звуки в рассмотренных формах объясняются некоторыми законами развития исходных индоевропейских согласных и гласных. Однако как в греческом, так и в латыни имеются исключения из сформулированного выше звукового закона. Рассмотрим в качестве примера латинское слово со значениями 'честь', 'почет', 'уважение'. В классических текстах встречаются разные формы этого слова в именительном падеже единственного числа — honos у ранних авторов и honor у более поздних авторов, — тогда как формы косвенных падежей у тех и других совпадают — honoris, honorem и т. д. Формы косвенных падежей honoris, honorem, ... регулярно выводятся из форм *honosis, *honosem, ... с помощью приведенного закона — правило (iii b), так же как ранняя форма именительного падежа единственного числа honos выводится по правилу (iii а). Для объяснения же формы honor обратимся к тому факту, что в латыни многие существительные регулярно сохраняли исходное индоевропейское *r: cultor, cultoris, cultorem и т. д. Форму honor можно объяснить действием аналогии, а именно заменой в форме honos конечного s на r, которая ставит пару honor : honoris в один ряд с парами типа cultor : cultoris. Действительно, форма honor — лишь один из примеров большого класса латинских существительных (amor 'любовь', labor 'работа', timor 'страх' и т. п.); этот класс можно противопоставить односложным существительным классической латыни — flōs : flōris 'цветок', mōs : mōris 'обычай' и т. п., в которых в именительном падеже единственного числа s регулярно сохранялось. (Для читателей, знающих латынь, укажем, что данное выше объяснение развития латинских слов несколько упрощено — в нем не учитывается долгота гласного о в последнем слоге, играющая определенную роль в изменениях по аналогии.)

Ряд законов, выявленных младограмматиками и их последователями, имеет исключительно узкую сферу действия; в других законах предлагались необоснованные и малодостоверные изменения по аналогии; некоторые формы объявлялись заимствованиями без указания соответствующего языка или диалекта. Сравнительно-исторические исследования последних восьмидесяти лет показали, что младограмматики слишком грубо и прямолинейно разграничивали звуковой закон, заимствование и аналогию. То или иное звуковое изменение может иметь своим источником одно или несколько слов, заимствованных, скажем, из соседнего диалекта, а затем распространиться по аналогии на более широкий класс слов. После этого соответствующее изменение можно описать посредством некоторого общего закона. Но это вовсе не означает, что данное изменение является результатом лишь одного частного закона, действующего вне связи с другими частными законами [то есть результатом либо звукового закона, либо заимствования, либо аналогии]. 

1.3.14. ПОЗИТИВИЗМ ЛИНГВИСТИКИ XIX ВЕКА

Понятие эволюции было одним из основных научных понятий XIX в., хотя оно и не было новым. Идея эволюции была с энтузиазмом подхвачена романтиками в противовес классической традиции. После выхода в свет труда Ч. Дарвина «Происхождение видов» (1859) понятие целенаправленности или телеологии было заменено принципом естественного отбора; благодаря этой работе в эволюционной биологии появилась возможность трактовать явления природы с механистической, или позитивистской, точки зрения, и общее понятие эволюции стало более обоснованным, так как под него был подведен более прочный научный фундамент. Многие характерные черты лингвистической мысли XIX в. объясняются влиянием эволюционной биологии; останавливаться на них мы не считаем нужным. Следует подчеркнуть, что, поскольку позитивистская точка зрения оказалась продуктивной в области биологии, вслед за последней и все общественные науки также занялись поисками законов эволюции. В своих попытках построить теорию изменения языка на основе считавшихся надежными позитивистских принципов точных и естественных наук младограмматики шли в ногу с общественными науками того времени. Современная лингвистика свободна от позитивистской концепции науки[22], и вопросы эволюции, как мы увидим, ныне уже не занимают в исследовании языка столь важное место, как в XIX в.