Язык, мышление, действительность - Бенджамин Ли Уорф

Джон Б. Кэрролл

Психология нашла себе область исследований, которая, несомненно, полезна и ценна сама по себе, но, увы, практически не проливает света на проблемы нормального человеческого сознания и души. Человек, желающий глубже понять законы и, так сказать, топографию внутренней, душевной жизни, в итоге остается со своим с таким трудом приобретенным запасом мудрости, своими суждениями, предчувствиями, симпатиями и здравым смыслом – как если бы науки психологии вовсе не существовало! В таком положении оказываются, например, учителя, воспитатели, социологи, антропологи, тренеры, продавцы, проповедники, дипломаты, управленцы – все те, кто имеет дело с неосязаемыми человеческими качествами, и особенно те, кто занимается руководством в любом виде. Обратившись за помощью к книгам, они обнаружат, что найдут куда больше необходимых и полезных сведений в литературе, не претендующей на научность, а именно в хороших романах, пьесах и стихах, чем в любом учебнике по психологии. Психология выбрала определенные пути, которые отдалили ее, возможно навсегда, от подлинно психической сферы.

Старая школа экспериментальной лабораторной психологии довольно уверенно стала представлять собой отрасль физиологии. Все ее результаты и их ценность восходят именно к физиологии. Для изучающего психические явления знание механизмов работы организма, разумеется, представляет ценность, но скорее как вспомогательная информация; сюда относятся знания о кислотности крови, тонкости реакций мозга и нервов, особенности восприятия ощущений и время возникновения ассоциаций. Кроме того, поражает (и угнетает) ужасающая бесплодность большой массы мелочей, накапливаемых этой наукой, и отсутствие в ней интегративных принципов.

Далее, бихевиоризм превратился в ту же старую добрую экспериментальную психологию, только еще более заковыристую и скрупулезную. Лично я считаю, что он во многом улучшил старую школу и расширил наше понимание некоторых вопросов. Бихевиоризм принес пользу, научив нас больше мыслить в категориях поведения, но теперь, когда все в этом направлении сказано и сделано, он не может научить нас ничему новому. Он продемонстрировал нам, как поведение может быть обусловлено физиологическими факторами, но в значительной степени по тем же направлениям, которые мы уже знали, хотя объяснение было более систематичным. Стало очевидным, что мы можем обусловливать как при содействии, так и вопреки действительно психическим соображениям. Это мы уже знали, но нас особенно интересует обусловливание в согласии и в соответствии с особыми законами психики. Без сомнения, одни и те же стимулы и реакции обусловливают человека, выявляя в нем ученого или маньяка, прирожденного вождя или боязливого неудачника, хорошего или негодного работника, вдохновенного сподвижника или жалкого винтика в механизме; но бихевиоризм не показывает нам, в каком направлении нужно работать, чтобы действительно быть в согласии с неосязаемыми человеческими качествами, кроме как объявляя в бихевиористских терминах то, что здравому смыслу и так очевидно.

Гештальт-психология, в свою очередь, как мне кажется, открыла важную истину о сознании, а именно значимую роль структурных конфигураций в области психического. В то же время гештальт-психологи не могут обойтись без разнообразных технических, экспериментальных и личностных данных, необходимых для разработки этой обширной предметной области. Однако большинство этих данных пригодны для исследования человека лишь на животном уровне. Пытаясь же применить конфигурационный принцип к пониманию человеческой жизни, мы мгновенно сталкиваемся с культурой и языком (как частью культуры) – особенно с последним как со структурно-конфигурационным принципом par excellence на человеческом уровне. Здесь гештальт-психологи опускают руки. Для проникновения в эту область у них нет ни времени, ни необходимой лингвистической подготовки. Более того, им мешают идеи и терминология, унаследованные от старой лабораторной психологии.

Психоанализ – единственная школа, которая действительно имеет дело с психическим материалом, и ее представители порой добиваются результатов, но ее метод работает только в области уклонения от нормы, при этом становится ясно, что патология не может быть ключом к нормальному. Более того, психоанализ настолько решительно настроен на работу с неосязаемым, что демонстрирует почти полное презрение к внешнему миру, постоянно уходя в область фантазий. На этом методе слишком крепко отпечаталась подпись ее основателя Фрейда, эксцентричного гения, обладавшего способностью постигать, докапываться до глубочайших, но темных истин. К тому же психоанализ одержим понятиями и загроможден странными догмами. Он может служить клиническим инструментом, но я не представляю, как он мог бы стать средством для тщательного научного исследования нормальной психики.

Итак, мы рассмотрели все основные школы и нашли их недостаточно состоятельнымиа, и ищущий знания о человеческом разуме и сознании вынужден опираться на собираемую издавна массу эмпирических наблюдений, называемую иногда мудростью веков, на работы проницательных авторов, на собственную интуицию и на те немногие прописные истины, которые он может почерпнуть то тут, то там из всех вышеперечисленных школ.

Но стороннему наблюдателю бросается в глаза огромное и, быть может, первостепенное значение принципа, который мы обозначаем словом «смысл». Смысл тесно связан с языковой подоплекой: его принцип – символизм, а язык – это великая система символов, из которой берут начало все прочие системы.

Надпись, сочетающая дневные знаки мексиканцев и майя

Опубликовано в: American Anthropologist. 1932. Vol. 34. № 2. P. 296–302.

Будучи в Мексике зимой 1930 года и занимаясь там исследованиями языка науатль, я оказался в селении Тепоцтлан в штате Морелос, где сделал небольшую зарисовку (рис. 1) ряда скульптур, увиденных мною на развалинах храма Тепоцтекатля, древнего бога-хранителя. Храм стоял на высокой скале, с которой открывалась панорама на городок.

Храм этот описывали Сэвил [39], Зелер [40], Новело [41], но нигде ни слова не говорится о находящихся в нем скульптурах. Само строение, похоже, относится [42] к правлению Ауицотля, умершего в 1502 году, но, поскольку указанные скульптуры имеют сходство с образцами, известными за более чем тысячу лет до этого, не исключено, что при строительстве храма они были вырезаны в согласии с художественными традициями или скопированы с более древних архитектурных произведений этого региона. Они следуют друг за другом выше более примечательного фриза на внутренних стенах помещения или двора. Мой эскиз и комментарии относятся только к хорошо сохранившемуся участку полосы в южной половине двора.

Рис. 1. Надпись в храме Тепоцтекатля, Тепоцтлан, Морелос, Мексика

По стилю и общей правдоподобности эти фигуры, думаю, покажутся любому ученому группой дневных знаков тоналаматля, подобных тем, что бесконечной чередой повторяются в мексиканских кодексах. Но при этом многие из зарисованных мною знаков мало похожи на те фигуры, что соответствуют ацтекским именам Сипактли, Эекатль, Калли и т. д. Тем не менее, как мы убедимся в дальнейшем, знаки Акатль, Малиналли и Атль имеют вполне обычную мексиканскую форму и,