Виктория. Искусство жить без нижнего белья и угрызений совести - Екатерина Каляева

Непреодолимой силой меня потянуло к месту аварии. Кажется, через мгновение я была уже в паре метрах от нее. На тротуаре.

Девушка гладила подругу по голове, беспомощно озираясь по сторонам. Женщина умирала, а я стояла как вкопанная и ничего не предпринимала. Нет, так нельзя!

– Я – врач! – выпалила я, не в состоянии больше медлить, и оттолкнув мужчину, стоявшего впереди меня, бросилась на помощь.

Первым делом, осторожно прощупав кости, я убедилась, что позвоночник цел.

– Дайте мне что-нибудь положить ей под шею! Ее надо выровнять!

Девушка уставилась на меня молчаливым взглядом, полным надежды, быстро стянула с себя спортивную кофту и протянула ее мне.

– Вы! Вызывайте скорую! – скомандовала я, указав пальцем на мужчину, вышедшего из машины.

Я наклонилась к самому лицу пострадавшей и постаралась уловить хоть какое-то движение воздуха возле ее рта или носа. Тишина. На улице был довольно сильный ветер, поэтому способ мог оказаться не самым надежным. Я задрала на женщине майку и приложила руку к животу, но он не поднимался. Дыхания не было.

Я попробовала нащупать пульс на шее женщины. Стала медленно двигаться указательным и средним пальцами от угла нижней челюсти вниз. Но там, где пульсация должна была быть наиболее явной, не оказалось ни малейшего намека на жизнь.

Это была клиническая смерть.

Медлить было непозволительной роскошью. Было необходимо срочно проводить реанимацию.

Краем глаза я заметила, что рукав рубашки, в которую одета женщина, быстро пропитывается кровью со стороны внутренней поверхности предплечья. Ткань была почти черной, поэтому на первый взгляд было сложно определить, какая течет кровь – алая или темная. От этого зависело, что именно было повреждено. Но пятно так быстро расползалось, что у меня практически не осталось сомнений, что это артерия. Я быстро зажала ее руку чуть выше раны, надеясь, что был затронут только поверхностный сосуд, и таким образом мне удастся остановить кровотечение.

– Дайте аптечку! – крикнула я, не поворачивая головы.

– Идите сюда! – скомандовала я снова, бросив взгляд на первого, кто оказался рядом.

Мужчина скинул с плеча сумку и быстро сел рядом со мной.

– Держите здесь!

Я положила его пальцы на артерию, которую только что зажимала сама.

– Крепко. Наложите жгут.

Произнося эти слова, я уже начала делать пострадавшей непрямой массаж сердца. Компрессия грудной клетки приводила к небольшой вентиляции легких и должна была позволить избежать повреждения мозга.

Упор в центр груди ладонями. Раз. Два. Три.

Главное – продержаться до приезда скорой.

Тридцать компрессий. Пульса нет.

Пора делать искусственное дыхание. Два вдоха изо рта в рот.

Еще тридцать компрессий.

Снова два вдоха.

Еще тридцать.

Пульс есть!

Я продолжала делать искусственное дыхание. Еще четыре подхода, и я услышала сдавленный хрип и подобие кашля. При этом женщина инстинктивно попыталась оттолкнуть меня неповрежденной рукой, явно не осознавая при этом, что происходит вокруг. Она приходила в себя.

Дыхание было еще очень слабое, и чтобы не дать женщине задохнуться от собственной рвоты, я повернула ее на бок. Мужчина, сидящий рядом, помог. На этот раз он понял меня без слов.

В этот момент сквозь шум проезжающих машин где-то вдали я услышала вой сирены скорой помощи.

Женщина была спасена.

Я пришла домой совершенно без сил. У меня гудело все тело. От макушки до пят. Адреналин зашкаливал. Я так давно не чувствовала этого. Выполненного долга. Помощи людям. Участия. Я сидела в полном шоке и улыбалась, глядя на грязные пятна на своих джинсах в области колен.

***

Наутро мое настроение было отличным. Вообще не помню, когда я последний раз в таком пребывала. Энергия била через край, и мне казалось, что я способна летать. У меня было четыре ученика – урок за уроком, но я совершенно не устала.

На фоне вчерашних событий мой эмоциональный подъем был так высок, что даже работа репетитором стала казаться мне ярче, интереснее, полезнее. Ученики делали успехи, и я радовалась вместе с ними. Думала о том, что приносить людям пользу можно, не только спасая жизни в прямом смысле этого слова.

Когда за Мартином закрылась дверь, я выдохнула с удовлетворением.

Впереди был целый вечер. Последние лет десять я жила в таком ритме, что моей энергии по вечерам хватало только на ужин. Это были американские горки. То, что происходило со мной сейчас, едва ли могло сравниться с детской каруселью. Временами мне казалось, что это именно то, что мне сейчас нужно. Временами жутко тянуло обратно.

Я закрыла ноутбук и стала собираться домой.

Бенха появился внезапно. Он оперся плечом о дверной косяк и посмотрел на меня очень пристально. Еще утром я обратила внимание, что он ведет себя со мной как-то странно – будто носит в голове вопрос, но боится его задать. Но я не придала этому особого значения. Бенха обошелся без предисловий.

– Тем врачом была ты.

У меня в горле будто встал ком. Все хорошее настроение исчезло в неизвестном направлении. Я была не готова что-то отвечать. Просто в упор смотрела ему в глаза. Однако мое молчание было намного красноречивее всяких слов.

– Почему ты не сказала сразу? – через несколько секунд спросил Бенха.

Странно, но я не услышала в его голосе упрека. Или презрения. Это поражало меня, потому что именно такие чувства я долгое время испытывала по отношению к себе самой. Мне показалось, что он сказал это… с жалостью.

– Как ты узнал? – наконец выдавила из себя я.

– Видел, как ты помогла женщине вчера на улице.

Я опустилась в кресло и теперь смотрела куда-то в угол комнаты. Бенха молчал. Я тоже. Довольно долго.

– Потому что это моя вина, и я уже ничего не могу исправить.

Я говорила очень тихо. Почти шепотом. Будто произносила что-то запретное. Страшное. Хотя для меня ведь оно таким и было.

– Я не силен в медицине, но не верю, что ты не сделала все возможное.

– Это бред – оперировать родственников. Нельзя просто, и все. Но у меня не было времени ждать. Надо было действовать. Мы бы не довезли его до другой больницы. На самом деле там был еще один врач. Но я не знала его квалификации и не доверилась.

Я снова оправдывалась. К глазам предательски подступали слезы. Сотню раз я говорила это самой себе, а теперь говорила Бенхе. Как будто он тоже осуждал меня. Но он просто смотрел. И в его взгляде не было ни