Северный Часовой и другие сюжеты - Борис Акунин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глаза хитрые. И обратите внимание на злодейские усики
Хотя я бы, наверное, назначил злодеями двух ученых-биологов, которые были среди пассажиров: профессор бактериологии и специалист по патологии растений. А что? Летят себе в уголочке два тихих ботаника, никого не трогают, говорят про цветочки…
Эх, какой роман пропал!
Личные вещи-3
06.10.2013
На диванной полке у меня стоят бронзовые бюстики двух императоров – Николая Первого и Александра Второго. Не случайно.
Эти правители олицетворяют для меня два полюса российской государственности: авторитарный и либеральный, охранительный и реформаторский, репрессивный и прогрессивный. Понятно, кого из двух я люблю, а кого нет. Николай «Палкин» пытался остановить время, Александр Освободитель пытался от времени не отстать. И оба пришли к краху. Николай, диктовавший свою волю всей Европе, державший в унижении и трепете подданных, привел свою сверхдержаву к постыдному поражению в Крымской войне и нигилизму. Александр не смог совладать с общественным движением, которое породили его недопродуманные и плохо просчитанные реформы – и был убит теми, кого облагодетельствовал.
В ХХ веке этот дуэт возродится с поправкой на иной масштаб. Сталин – это такой мега-«Палкин», Хрущев – мини-«Освободитель». Первый умер ужасно, за запертой дверью, куда боялись войти запуганные приближенные. Второго с позором прогнала собственная свита. А новая сверхдержава опять рухнула.
В общем, мне есть о чем подумать, когда я гляжу на бронзовых папу с сыном.
И вот еще одна штуковина: просто занятный гаджет времен Первой мировой – артиллерийский офицерский бинокль с градуиром, по которому можно вычислить дистанцию до пешего и конного неприятеля. Бинокль германский, цейсовский, очевидно поэтому неприятель – в русской военной форме. Это как-то неприятно. Однако греет душу мысль о том, что бинокль я купил у нашего антиквара. Значит – трофейный.
По ассоциации вспоминаю одну историйку про артиллерийский бинокль, которую рассказал мне в детстве отец. Он вообще-то ужасно не любил говорить про войну, но когда я болел, мне иногда удавалось путем вымогательства и нытья раскрутить его на военные воспоминания. Правда, обычно они меня разочаровывали, потому что ничего героического в них не было. Вот и этот эпизод такой же.
В начале войны отец командовал взводом артиллерийской разведки. Иногда, и даже часто, ему приходилось под покровом темноты забираться на нейтральную полосу, чтобы замаскироваться и при свете дня нанести на карту цели, а потом, если понадобится, корректировать огонь. И вот однажды его ночью растолкали: пора. Он, полупроснувшись, взял всё необходимое. Пополз к холмику на ничейной земле, где еще засветло присмотрел очень удобную воронку, в которой можно отлично спрятаться.
Добрался, начал обустраиваться в рассуждении докемарить до утра – как вдруг в ту же яму, с противоположной стороны, спрыгнул немец. Такой же артиллерийский офицер. Вероятно, тоже загодя присмотрел отличное местечко.
(Тут придется сделать небольшое отступление. Мой отец всю жизнь был чудовищным разгильдяем. Уже на моей памяти он однажды поехал покупать дачу и потерял сумку с деньгами. А как-то раз оставил в метро портфель, набитый «самиздатом», где заодно лежали все его документы – так уж, чтоб не усложнять работу органам.)
Видит мой папочка перед собой немецко-фашистского захватчика, рукой за кобуру – а ее нет. Забыл в землянке. (В этом месте рассказа я, кажется, впервые услышал, как отец цитирует Николая Первого, якобы заявившего, что грузины щедро одарены природой по части тонкости талии, но не по части ума. Отец всегда это говорил в качестве оправдания, если в чем-то проштрафится.)
С талией у молодого папы все было в порядке
У немца-то, серьезного человека, кобура была на месте, и он к ней потянулся, но медленно, полупарализованно. И тогда отец, пользуясь темнотой, выставил вперед свой бинокль. Сказал волшебное слово «Вэг!» (он еще знал по-немецки «хенде хох», но лучше было не рисковать). Фрица уговаривать не пришлось. Он дунул из воронки, только пыль взвилась. А папа с неменьшей скоростью припустил к нашим окопам. Ему повезло, что супостат попался такой тормозной и незоркий. Отец вообще был везунчик. (Тот портфель ему, кстати говоря, вернул незнакомый гражданин, найдя адрес по паспорту, и сурово сказал: «Нельзя же так, в самом деле».)
Ладно, что-то меня не туда повело. Останавливаюсь. Передача «Личные вещи» закончена.
Как надо жить
12.10.2013
Юноше, обдумывающему житье, решающему, делать жизнь с кого, скажу не задумываясь: не делай ее с товарища Дзержинского. А делай ее с Василия Ерошенко.
Вот вы скорее всего не слышали этого имени, а в Японии его знает каждый более или менее начитанный ребенок.
Для сравнения (в Яндексе и в японском Yahoo):
Судьба с самого начала поставила этого человека в невозможно тяжелые условия. Как сказали бы теперь, он не имел никаких шансов на жизненный успех.
Эпоха ему досталась из тех, про которые говорят «времена не выбирают, в них живут и умирают» (преимущественно второе). Конец девятнадцатого века, начало двадцатого. Глухая российская провинция, крестьянская (то есть серая, депрессивная) среда. В четырехлетнем возрасте мальчик тяжело заболел и навсегда ослеп. Потом скажет: «Я смутно помню всего четыре вещи: небо, голубей, церковь, на которой они жили, и лицо матери». С этим визуальным воспоминанием о мире он потом и живет.
Что с такими исходными параметрами было делать? Себя жалеть, всех вокруг ненавидеть, просить милостыню, пропивать ее в кабаке, а когда начнется Гражданская война и перестанут подавать, околеть в канаве.
Василий Ерошенко распорядился своей жизнью по-другому.
В приюте для слепых детей его хотели приспособить к щеточно-корзиночному ремеслу, чтобы калека мог хоть как-то заработать на кусок хлеба, но Вася предпочел научиться музыке. Играл на гитаре, потом освоил скрипку. Подрос – стал играть в оркестре знаменитого московского ресторана «Якорь». Слепому скрипачу рассказали, что в Лондоне есть Академия музыки с отделением для незрячих. Но как туда попасть, чем платить за учебу, на что жить? Недостижимая мечта.
Мечты осуществляют люди, которые не киснут, а живут полной жизнью, интересуются интересным, не пугаются недостижимого, а достигнув его, начинают мечтать о чем-то новом. Именно так Ерошенко и жил.
Вместо того чтобы кряхтеть и сто лет копить деньги на заморское учение, Ерошенко весь отдался новому увлечению – загорелся идеей всемирного языка эсперанто. Выучил, подружился с эсперантистами, которые тогда представляли собой нечто вроде международной фанатской организации. Оказалось, что во всех странах у эсперантистов есть свои люди, все друг другу помогают – и в 1912 году 22-летний Василий отправился в Лондон. Эсперантисты будут передавать его из страны в страну, как эстафетную палочку. Этому человеку всегда, всю жизнь будут помогать те, кто любит новое (и мешать те, кто нового боится).
Ерошенко в молодости
Казалось бы, мечта осуществилась. Но в Лондоне музыкант-эсперантист узнал, что в далекой стране Японии слепые издавна пользуются привилегиями: владеют особым искусством массажа и считаются идеально пригодными для игры на старинных струнных инструментах – кото и сямисэне. К тому же Василий влюбился в мудрость Востока – начитался священных буддийских книг (пальцами, как же еще). Интерес был не религиозным, а интеллектуальным. Ерошенко в бога не верил, только в себя и в хороших людей.
С дамой в кимоно
В 1914 году он уже в Токио. Учится в Школе слепых сразу четырем специальностям: музыке, медицине, психологии и литературе, не считая всякой прикладной мелочи вроде массажа или лепки. Изучает науку иглоукалывания. Японский язык осваивает тоже при помощи иголки – накалывает звучание слов на карточки. Этот человек обладал каким-то феноменальным лингвистическим даром, за свою жизнь он выучит не меньше двадцати языков, в том числе китайский, пали, пушту, бирманский, туркменский, чукотский… Как ни фантастично для меня, япониста, это звучит, но, прожив в Токио меньше двух лет, Ерошенко начал писать и публиковать в журналах сказки на японском языке. Эти произведения и сегодня считаются в Японии классикой детской литературы.
Если вы думаете, что молодой человек с навсегда закрытыми глазами только и делал, что учился новому, то ошибаетесь. Он жил полной жизнью во всех смыслах. Например, испытал тяжелую любовную драму.
Ерошенко всегда, в любой стране, дружил с выдающимися людьми. Яркие личности, как известно, тянутся друг к другу. В десятых годах ХХ века в Японии, как и везде, самыми яркими людьми были интеллектуалы левых убеждений – по большей части, анархистских. В одну анархистку (ее звали Итико Камитика) Ерошенко сильно влюбился.
