Великий и Ужасный (фантастические рассказы) - Дмитрий Гаврилов

То ли парню почудилось, но, скорее всего, так оно и было. Деревянная кадушка приподнялась на полом и зашагала из комнаты вон.

— Ёлки-палки? — Василий протёр глаза.

— Пойдем, умоемся с дороги! — предложил дед, оставшись, как и его гость, в одной рубахе. — А баб стыдиться нечего, видали и ещё голее.

Неожиданно для парня они вышли во двор.

— Видать, лесничество какое-то… — объяснил себе сержант.

Впрочем, ни на какое лесничество дом не походил, это был красивый двухэтажный терем, срубленный на старинный лад. Неподалеку Василий приметил синюю гладь льда, сковавшего небольшой пруд. А между ним и самим теремом были вкопаны толстые столбы с физиономиями бородатых мужиков, вроде того, что родный дядька установил у себя перед окном. На крыше дома, сложив крылья, громоздилась пернатое создание с женской головой и голой грудью.

Тут Хозяин вообще скинул исподнее и, болтая здоровым мужским естеством, принялся обтираться снегом. Василий замер, глядя на мощный, достойный античных скульпторов, торс.

— Тебя как звать, отец?

— Кличут по-разному, когда Седобородым, когда Высоким, но чаще Власием, Власом стало быть! Эх, хорошо! … Зови и ты меня так — не ошибёшься! …Что, не любо такое мытье? — усмехнулся Влас. — Да, не та нынче молодежь. Не та!

— Батюшки! — всплеснула руками хозяйка, выбегая на крыльцо, — Эк чего удумал! Гостя простудишь!

— В здоровом теле, Виевна, здоровый дух! — обернулся к ней дед, даже не прикрывшись, и Василий отметил, что шея у Власа со спины почему-то синяя.

— У него дырка в плече…

— Была… ты хочешь сказать. А на шею мою, добрый молодец, не удивляйся. Это она из-за чужой жадности такая. Выпил, понимаешь, когда-то одну гадость. Вспоминать тошно. Но есть такое слово — надо.

Василий рванул с себя рубаху и уставился на едва заметную звёздочку чуть выше подмышки.

— Я тут подлечила тебя малость, — просто сказала Виевна.

— Спасибо, хозяйка? Но как? Каким образом.

— Пустяки, — молвила она, улыбнувшись.

Влас самозабвенно купался в сугробе. Василия при виде этого потянуло назад на печку. Буквально ворвавшись в дом с мороза, парень нашёл на скамье выстиранную да выглаженную гимнастерку, в которую немедленно облачился. Ещё раньше он приметил и свой тулупчик, все прорехи заштопала заботливая женская рука. Василий машинально ощупал подкладку, где у него были зашиты документы. Корочки на месте. В кармане тулупа некстати обнаружилась большая еловая шишка, измазанная смолой. Он оглядел помещение в поисках мусорной корзины, но ничего подходящего не нашёл. Правда, на широком подоконнике стоял высокий, объёмный горшок, полный чернозёму. Мусорить не хотелось.

Сержант подошел к окну и попытался расковырять ямку — авось, шишка-то и сгниёт.

Нестерпимый жар обжёг пальцы, Василий испуганно отдёрнул руку, едва сдержав бранные слова — на дне лунки искрился всеми цветами радуги яблочный огрызок.

— Эх, ты! Горемыка! — пожалела его Виевна, только что вернувшаяся в дом и помолодевшая на морозе лет эдак на двадцать.

— Ничо! Не будет персты совать, куда не следует! — ехидно заметил Влас, показавшись вслед за Хозяйкой.

— Я же не нарочно!

— Ты слышал, дед, он нечаянно!

— Я, вон, шишку хотел закопать!

— Да их в лесу полно, чего же прятать? Не золотая, вроде бы? — Хозяин попробовал протянутую ему шишку на зуб и отдал в руки жене. — Выкинь её на снег, мать.

— Я как-то сразу не подумал.

— Оно у русских всегда так… Сначала делают, потом примериваются. Ну, да, ладно. Пора к столу.

— Прах Чернобога! Откуда такое в войну? — подивился Василий, глядя на яства, расставленные поверх узорчатой скатерти: блинчики с мёдом, лесные орехи, невесть откуда взявшаяся свежая малина, квашеная капуста и пироги с ней. Посреди стола стоял здоровенный горшок, где пыхтела гречка.

— Ты хоть знаешь, кто Он такой? — рассердился Влас.

— Да, я так! — смутился Василий, будто сболтнул лишнего. — Дядя ругался — ну и я за ним эту привычку перенял сдуру.

— А ты больше повторяй. Вдруг он к тебе, и впрямь, Навь раньше срока обернёт!

— Ну-ка, молодой человек, дай-ка я тебе кашки положу! — суетилась рядом Виевна.

Некоторое время Василий медлил, ему казалось несправедливым, что они там, в отряде, пухнут с голодухи, а здесь, совсем рядом живёт некий лесник, и у него еды навалом.

— Спасибо, однако! Но мне к нашим пора, заждались, поди.

— Садись, герой! Тебе без проводника отсюда не выбраться. Да и как ты пойдёшь, если ноги еле двигаются? — усомнилась Хозяйка.

— Резонно. Ты, молодец, мою старуху больше слушай. Она — баба умная, хотя помогала одним дуракам.

— А сам-то хорош, дурень старый! Раз помог сродственнику через реку перебраться, путь-дорогу указал, а тот возьми Злато-Яичко разбей, да и Потоп нам устрой.

— Чего, вредитель оказался? — не понял сержант.

— В некотором роде.

— Так ведь, большую надо плотину взорвать, чтоб округу затопило.

— Это, Вась, она так, фигурально выражаясь.

После каши взялись и за сладкое.

— Ох, крепка у тебя медовуха, хозяин!?

— Есть такое дело! — согласился Влас.

— Ты бы, муженёк, рассказал нам что. Потешил бы гостя байкой. А после и проводишь его, — предложила Виевна.

— Это можно, мать! Это я завсегда, пожалуйста!

Васька заулыбался, ему было сытно, тепло, уютно. Он вдруг ощутил себя маленьким ребенком, которому добрый милый дедушка сказывает чудесные небылицы, а Васька сидит, разинув рот, и слушает их одну за другой, проглотив язык.

— То случилось в стародавние времена, каких никто и не помнит. И не у нас это было, а в далёкой стране, имя которой ныне Норвегия… — начал Хозяин сказочку:

«Близ свейской границы, в местечке Несьяр жил кузнец Торвальд. Жена его умерла молодой, а своих детей у них не появилось. Жениться вторично Торвальд не захотел, предпочитая жизнь вдовца, хоть и был вовсе не стар. Так и жил он пять лет один-одинёшенек.

По хозяйству правда иногда помогала сестра. Да обретался у него смышленый приблудный мальчонка. Кто и откуда он — никто не знал, потому как мальчик был нем, но для простолюдина — это скорее достоинство, чем недостаток. Пацана нашли год назад на берегу — наверное, удрал с какого-то пиратского судна.

На хуторе жалели горемыку, хотя приютил его именно кузнец. Найдёныш работал, что называется, на побегушках. Сверстников дичился. Было свободное время — сидел на холодных камнях скалистого берега фьорда и тоскливо смотрел в море.

Случалось, Торвальд с горя крепко выпивал, да так, что не мог найти кузню. Мальчик помогал благодетелю доплестись до скамьи, стаскивал с кузнеца сырые грязные и вонючие сапоги, укрывал его тёплой шкурой, словом, терпел все невинные обиды со стороны Торвальда со смирением истинного христианина. Но набожная сестра Торвальда прозвала-таки пацана маленьким язычником, потому как никто не видел, чтобы он клал крест Господу. Впрочем, на хуторе смотрели на это сквозь пальцы, да и кузнецу было всё равно. Немота оберегала мальчика от людской злобы, ибо его немощь виделась особой печатью Судьбы.