Всего один век. Хроника моей жизни - Маргарита Былинкина

Таврический зефир, легко коснувшийся внешности моей бабушки Капитолины Нестеровны, порой оборачивался вдруг порывом ветра и поднимал в ее меланхолической душе волну упрямства и раздражения. Возможно, генетическая память вольных кочевников восставала против жесткого домашнего уклада. В первом десятилетии замужества ей приходилось рожать каждые два года и вести почти затворническую жизнь, выхаживая детей. Герасим Иванович, при всей своей любви к семье, не выносил никаких сантиментов и любого бесполезного времяпрепровождения, каковым он считал и пребывание хозяйки в детских комнатах.

Когда старшие сыновья — Александр и Николай — начали свою школьную, а затем университетскую эпопею, дома с Капитолиной Нестеровной чаще всего оставались дочери — тихая, уступчивая Тая и своевольная, вздорная Рая. Да еще младший сын Ванечка, которому мать отдавала всю свою любовь.

Иван больше других походил на мать и внешностью, и характером. Погруженный в себя, романтичный, но вспыльчивый мальчик мог запустить за столом в одного или другого брата вилкой, если тот осмелится над ним подтрунить. В то же время он был настойчив и упрям и мог битый час просидеть над стаканом с мутной жидкостью, рассматривая и пробуя ее на вкус, дабы наконец понять: зачем нянька Марья настаивает крепкий чай на селедочных головах? Какой прок от такого напитка?

Три брата внешне и внутренне мало походили друг на друга, но все трое были разносторонне талантливы, крепки умом и наделены язвительным остроумием, которое, впрочем, проявлялось у них по-разному. Азартный Саша всаживал в собеседника шпильку без обиняков; мягкий Коля мило ехидничал, похихикивая в кулачок. Ваня говорил колкости с невинным видом и каменным лицом — только глаза выдавали насмешника.

На рубеже 19—20-го столетий два старших брата — четырнадцатилетний Саша и двенадцатилетний Коля — были учениками Реального училища при Евангелическо-лютеранской церкви Св. Михаила. Эту же школу при протестантской немецкой церкви окончил впоследствии и Ваня. В 1900 году ему было шесть лет.

Дальновидный и практичный Герасим Иванович не зря определил сыновей в среднюю немецкую школу, а затем дал им высшее техническое образование. Он прекрасно понимал, что Россия всегда будет сотрудничать с соседней Германией, но, увы, почти на век просчитался… Его прагматичное отношение к воспитанию детей также говорит и о том, что Герасим Иванович следовал далеко не всем канонам старообрядческого вероучения и не ограждал сыновей от немецкого протестантизма, который ему представлялся раскольнической ветвью европейского христианства.

Для его сыновей, в частности для Ивана, свободное знание немецкого языка сыграло в жизни двоякую роль: и положительную и роковую…

Незадолго до Первой мировой войны, к началу второго десятилетия ХХ века, обитатели дома № 12 по Большому Демидовскому переулку уже редко оказывались в полном сборе за большим обеденным столом. Дети выросли, у каждого определились свои интересы и заботы.

Александр закончил строительное, а Николай — инженерное отделение (факультет) Императорского Высшего Технического училища (ныне — МГТУ имени большевика-немца Э. Баумана). Дочери — Таисия и Раиса — после гимназии учились на Высших женских курсах. Иван, окончив немецкую школу, тоже поступил в ВТУ, но на химическое отделение. Задавшись фантастической целью во что бы то ни стало догнать в учебе братьев, он сдал экстерном экзамены по программе второго курса и с одного маху оказался на третьем. На том дело и кончилось, хотя не безрезультатно. Строки из сказки Ершова «Конек-горбунок» — «…У старинушки три сына. Старший умный был детина, средний сын и так и сяк, младший вовсе был дурак…», — которыми старшие братцы злили младшего, в доме никогда больше не звучали.

У молодого поколения Былинкиных появились свои пассии и предпочтения. Александр успел жениться, Николай любил сочинять стихи и играть на пианино, а Иван всерьез увлекся химической наукой. Каждый обладал собственным замысловатым былинкинским характером, в котором более или менее заметно проступали упорство и жесткость отца и материнская неровность характера и чувствительность. Жизнь членов семьи теперь не была настроена на один лад, все разбегались по своим делам и углам.

Герасим Иванович стал надолго и часто уезжать на фабрики в Орехово-Зуево. Его отлучки были вызваны не столько службой, сколько одним драматическим обстоятельством, которое не способствовало смягчению домашнего климата.

Однажды в отсутствие мужа Капитолина Нестеровна вдруг страстно влюбилась в его двоюродного брата. Родилась девочка Ольга, причем с пороком сердца. Мать отдавала больной малышке все свое время, убежденная, что Бог наказал ее за измену. Герасим Иванович старался как можно реже видеть новую дочку, поскольку в его доме старообрядца появился теперь уже не формально, а действительно незаконнорожденный ребенок.

Взрослые старшие сыновья вольно или невольно тоже отдалились от матери. Иван, лишившись привычной материнской ласки, ревновал ее к новой сестрице, тихо страдал и с головой уходил в учебу. Необузданная Раиса в приступах гнева била мать по щекам. Одна только сердобольная Таисия помогала выхаживать и воспитывать девочку, а в дальнейшем посвятила сестре Ольге всю свою жизнь.

Было, однако, место, где терпкий сосновый аромат, солнечные дни лета и короткие праздники зимы наполняли всех домочадцев радостью бытия. Таким благодатным местом, где порой собиралось все семейство Былинкиных и приглашало гостей, была их загородная дача.

В ту пору Москва еще не расползлась по своим ближним лесам и лугам. Дача Былинкиных находилась сразу за Сокольниками, в сосновом бору, с которого начинался Погонно-Лосиный остров (по современным меркам — внутри Московской кольцевой дороги). Нынешний лесопарк Лосиный остров тогда выглядел иначе и имел более длинное название. В среде охотников «островом» считался «небольшой лес», где «гоняли», то есть отстреливали лосей.

Дача была двухэтажной, деревянной, просторной, с большой открытой террасой, над которой торчал мезонин с узкой верандой. В общем типичная подмосковная дача зажиточных горожан, ни в какое сравнение не шедшая с роскошными хоромами Саввы Морозова в Горках, где довелось жить и умереть пролетарскому вождю Ульянову-Ленину.

С нижней террасы, где стояло кресло-качалка, дверь открывалась в большую гостиную, из которой — направо и налево — двери вели в комнаты дочерей и родителей. Наверх шла деревянная лестница к комнатам сыновей и в светелки со всякой нужной и ненужной утварью. В задней части дома размещались кладовки, кухня и горницкая.