Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах. - Джон Робинсон

Для испанских же христиан мусульманская угроза была не байкой, принесенной трубадурами, а опасностью завоевания и погибели, что ни день стучавшейся им в дверь.

В Испании борьба с маврами была наипервейшей заботой христианских владык, с восторгом выслушавших описание Ги де Пейена в величайших подробностях нового ордена, – не потому, что тот принес облегчение Святой Земле, а потому, что сулил поддержку и в их собственных войнах против неверных. Вполне понятно, что даровые земли и замки не замедлили появиться в стране, где тамплиер, вступивший в орден сегодня, мог выйти на бой уже завтра.

Но Бернар уделял привлечению людей ничуть не меньше внимания, чем накоплению имущества. Он побуждал молодых людей взять в руки меч Ордена Тамплиеров, противопоставляя святую жизнь тамплиера, столь угодную Богу, духовному разложению светских рыцарей, посвящавших свои жизни тщете, прелюбодеянию, грабежам и стяжанию, и вынужденных расплачиваться за многие грехи. Зато жизнь, посвященная Христу, целомудрию и молитве, а то и отданная в сражении с неверующими, – расплата, способная окупить любой грех и даже множество грехов. Опираясь на это, Бернар взывал к sceleratos et impius, raptores et homicidas, adulteros, «безнравственным и нечестивцам, насильникам и разбойникам, прелюбодеям» спасти свои души, вступив в число рыцарей Храма. Это гарантированное отпущение грехов давало отличный выход и отлученным от церкви. Принятие обета тамплиера свидетельствовало о смирении перед церковью, а жизнь, отданная войне за Крест Господень – высочайшая епитимья, вполне отвечающая требованиям Господа к наказанию кающихся грешников.

Немалую часть рекрутов составили также бедные рыцари, не имевшие средств на приобретение коней, доспехов и оружия. Все это – да вдобавок оруженосцев и слуг – давали им при вступлении в орден. Здесь им гарантировали приличный стол и кров, и какими бы жалкими и несчастными они ни чувствовали себя перед тем, их самоуважение тотчас же восстанавливалось.

Очень быстро стало очевидно, что обет бедности относится только к самим рыцарям, а не к ордену в целом. Тамплиер, не имея права владеть личным имуществом, вынужден был довольствоваться тем, что предписывал ему новый Устав тамплиеров: тремя конями, одеждой, белым плащом, кольчугой, шлемом и сбруей, а также обязательным мечом, щитом, копьем, ножом, боевым топором и булавой, не говоря уже о ряде личных пожитков наподобие постели и кухонной утвари. Если взять все вместе, по вступлении в орден тамплиер-новобранец получал такую уйму добра, что оно никак не вписывалось в средневековое представление о бедности. (Один лишь боевой конь-тяжеловес стоил примерно столько же, сколько вольнонаемный работник получил бы за четыре сотни дней труда.)

Вдобавок ко всему, новоявленный тамплиер проникался чувством собственного достоинства. Быть может, он стыдился прежнего поношенного, латанного-перелатанного платья, завидуя роскошным одеяниям равных ему по званию, но одежды, полученные им от ордена тамплиеров, годились на все случаи жизни – он мог с честью явиться в них пред ликом любого короля или императора. При этом он еще и обзаводился друзьями в боевом товариществе, с гордостью осознающими общую принадлежность к воинству, находящемуся под командованием самого Отца Небесного. Тамплиеры являют один из первых примеров esprit de corps (что в переводе с французского означает «честь мундира» – заметим, это выражение представляет полную противоположность «покорности»). Вполне вероятно, что христианские государи сожалели о вербовке надежных, верных рыцарей из числа своих вассалов, зато они с радостью встречали в своих владениях обращение – и прежде всего отъезд в дальние края – нечестивцев, насильников, убийц и еретиков. Эти новообращенные наверняка повлияли на деятельность и политику ордена, привнеся в него злобу, заносчивость, агрессивность и обидчивость.

Устав, замышленный Бернаром для нового ордена, был построен по образцу устава ордена Святого Бенедикта Нурсийского. Опираясь на обеты бедности, целомудрия и покорности, он также накладывал строгие требования на питание, продолжительность ежедневных молитв и время, проводимое в уединении для молитв и благочестивых размышлений в атмосфере намеренного удаления от мира непосвященных. Некоторые из этих правил попросту не годились для людей, призванных сражаться, а не сидеть в кельях, и пребывать в гуще мирской деятельности. В соответствии с этим мясо к столу тамплиера допускалось в больших количествах, посты же, напротив, не поощрялись, а возбранялись, поскольку могли подточить его силы. Ему надлежало ежедневно молиться, однако в обязанность вменялись и повседневные воинские дела, вроде присмотра за лошадьми и снаряжением, чтобы те были наготове, как только прозвучит зов на битву. Были предусмотрены и случаи, разрешавшие от некоторых обязанностей, – так, запрещалось призывать в часовню для молитвы стоящего на часах тамплиера.

Устав требовал полного и безоговорочного подчинения рыцаря-тамплиера своим начальникам. У командиров в бою попросту не было времени растолковывать всякий приказ, так что тамплиеров учили подчиняться сразу же и без расспросов; ныне этот бесценный вклад в военное искусство стал общей нормой. Дисциплина была обязательна для всех и вся, невзирая на ранги и звания. Так, великого маршала Ирландии, не подчинившегося магистру Англии, заточили в тесную келью для кающихся в стенах Храмовой Церкви в Лондоне, где и уморили голодом до смерти.

Разумеется, половая жизнь занимала средневековую церковь чуть ли не прежде всего. Для церкви любые ее проявления – от похотливых взоров до радостного вступления в близость – были происками дьявола. Святой Фома Аквинский писал, что греховны любые половые связи. Близость в браке менее греховна, нежели вне его, но все равно греховна. А Святой Августин вообще проявил к ней ярую непримиримость, призывая к прекращению всяких половых связей, даже в браке. Когда же ему указали, что без близости не будет и детей, так что человечество вымрет за одно поколение, он ответствовал, что подобный исход будет к величайшей всеобщей выгоде: когда люди сойдут с лица земли, сложатся самые подходящие условия для пришествия Царствия Божия. Вполне понятно, что тамплиеров, сражающихся за Крест Господень, надлежало совершенно избавить от происков дьявола, так что половая жизнь в любых аспектах строго-настрого возбранялась им.

Искушений следовало избегать везде и во всем. Тамплиер не мог обнять или поцеловать собственную мать или сестру. Ему не дозволялось оставаться наедине с женщиной любого возраста. Ему не полагалось находиться в доме во время родов. Не было упущено из внимания и мужеложство – вероятно, благодаря человеку, какового Бернар ненавидел и проклял как ип succube et ип sodomite, «суккуба и содомита», известного некоторым священнослужителям своего круга под издевательским прозвищем «Флора». Бесстыдные гомосексуальные похождения не помешали его восхождению до сана епископа Орлеанского, хотя как раз его присутствие на соборе в Труа, возможно, и заставило Бернара особо оговорить запрет на мужеложство в ордене тамплиеров. Вдобавок к постоянному ношению белого шерстяного пояса, призванного напоминать об обете целомудрия, тамплиер должен был всегда носить кожаные подштанники, даже укладываясь в постель – а может, особенно укладываясь в постель. В общей спальне свет должен был гореть всю ночь напролет, дабы воспрепятствовать ночным посещениям. Тамплиер не смел допустить, чтобы его обнаженное тело видел хоть кто-нибудь, даже другой тамплиер. Это правило не мешало мытью, ибо тамплиер никогда не мылся целиком. (Хоть это вышло и непреднамеренно, но правило, запрещавшее снимать подштанники и мыться годами, в удушающе жарком климате помогало тамплиерам блюсти обет целомудрия, поскольку заскорузлая потная кожа, источавшая зловоние, сводила сексуальную привлекательность рыцаря к минимуму.)

Одно из правил Бернарова Устава тамплиеров неожиданно обернулось выгодой: рыцарям позволено было коротко стричься, но при том отпуская бороду, – в противоположность европейской светской моде на длинные волосы и чисто выбритые лица. Надо сказать, в те времена усы и борода считались на Ближнем Востоке символом отваги и мужества – впрочем, отчасти это мнение живо и по сей день. Даже те, кто не отращивает окладистые бороды на манер шейхов Саудовской Аравии или шиитских имамов Ирана, по-прежнему хранят верность густым усам Ирака, Сирии и Турции. А уж во времена крестовых походов христиане с гладкими лицами казались противникам женственными и нелепыми.

Один летописец отметил, что когда мусульманский эмир призвал детей в свой шатер, дабы представить навестившим его христианским дворянам, его маленькая дочь в ужасе прильнула к отцу, залившись слезами: ей еще ни разу в жизни не доводилось видеть мужчин с безволосыми лицами. Она считала их уродливыми и жуткими, а отец, разделявший ее мнение, не выказывал этого только из любезности.