Царская невеста, или По щучьему веленью! - Кира Калинина

— Что, царевичей голых не видала? Ишь, залюбовалась! Ладно-ладно, не красней. Лучше вели, чтоб на царской кухне икра в чашу серебряную навалилась да у ног твоих очутилась. Этот гурман хвостатый, видишь ли, только с серебра кушает. Спасибо, не с золота... Да поскорей давай, пока бояре не нагрянули.

— Какой икры — чёрной или красной?

— Что ты! — фыркнул щук. — Такую простоту ирод этот не ест. Ему дорогую икорку подавай, заморскую...

— Кабачковую, что ли? — прыснула Миля.

— Баклажанную...

— Он что, веган?

— Да какой веган! Зажрался просто.

Баклажанную так баклажанную.

Вызвала Миля щучьим велением чашу с икрой. Приплыла не чаша — корыто целое, да не простое, а драгоценное. Чернёными узорами украшено, лалами и яхонтами усеяно, не иначе из царского набора. А икры в нём — до краёв, слону наесться хватит.

От запаха съестного у Мили живот подвело. Это бояре, пока пляски невест созерцать изволили, успели наесться-напиться, у неё же со вчерашнего дня крошки во рту не водилось. А и нынешний денёк уж к закату клонится, краски багряные над садом разливает.

Проглотила Миля слюнки, глянула на икру в чаше, на дупло покосилась:

— Не подавится?

— Ещё добавки попросит.

Щук плавники в бока упёр да как свистнет вдруг молодецким посвистом, да как крикнет задорным криком:

— Эй ты, гой-еси, твоё котейшество! Хватит спать, лодырь мохнатый, вылезай! Дело есть!

Зашуршал дуб изнутри, заскрипел, закряхтел, и выбрался из дупла серый кот. Вроде и не толстый, но вальяжный, холёный — шерсть блестит, волосок к волоску, взгляд презрительный.

— Чего развопился? — отвечает гнусавым баском. — Вот он я! Только приляжешь отдохнуть после трудов праведных, являются тут…

Глянул на щука и — хохотать:

— Ой умора, ой не могу... Всё надеешься, болезный? На желание заветное уповаешь? Давно бы под корягой какой-нибудь гнездо себе свил, щуку с щучатами завёл...

Ярилка глазом на него сверкнул, насупился:

— Про это мы с тобой позже поговорим. А пока надо девице пособить. Не из наших она, видишь ли, краёв, не из тутошних, знаешь ли, времён...

— Вижу. Знаю. Помочь не могу.

— Ты давай не кочевряжься, — щук суровости в голос подпустил. — Я тебя по чести прошу. Прими угощение, окажи милость...

Кот из дупла на землю соскочил — длинный, жилистый, долговязый. Вокруг чаши с икрой обошёл, лапой дрыгнул.

— Надоела мне трава всякая. Чай, не корова я, а кот. Хищник, чтоб ты знал. И как хищника меня нынче рыба свежая интересует.

Встал он на задние лапы, передними за край бочонка уцепился, внутрь заглянул, облизнулся и причмокнул. Демонстративно. Ярилка в ответ пастью зубастой клацнул, чуть нос наглецу не отхватил.

Кот с испугу полетел кубарем. Поднялся на лапы, для успокоения нервов грудку себе пару раз лизнул. Только видно, что ничегошеньки он не успокоился.

— А вот это ты зря, — шипит. — Вот теперь я точнёхонько знаю, чего хочу. Вижу, можно сказать, с кристальной ясностью. Мяса щучьего!

Взвился обратно на дуб, но в дупло не полез, на суку устроился.

— Значит так, красавица, — это он к Миле обратился. — Коли хочется тебе восвояси, изволь подать мне этого скомороха чешуйчатого тушёным в сметанке, да с укропчиком, да с перчиком. А что! Меня, может, на простую пищу потянуло...

— Ладно-ладно, Акусилай свет Котофеевич. Ну, погорячился я, прощения прошу, — тон у Ярилки и впрямь виноватый сделался, Миля своим ушам не поверила. — Ты, главное, в книгу загляни, а наши с тобой разногласия мы после уладим.

Фыркнул кот презрительно:

— Ты, жабродых, помалкивай, у тебя права голоса теперь нетути. Я к подружке твоей обращаюсь. Давай, девка, желай, что велено!

Миля не выдержала:

— По щучьему веленью, по моему хотенью, а подать сюда веник! Вот я тебя сейчас, мурло! Не хочешь икры? Не надо! Будешь голодным сидеть, пока не поумнеешь. Или иди мышей лови! У нас дома Маркиз был, такой же привереда. Поголодал три дня, сразу вискас полюбил!

Кот от Милиного веника на сук повыше перебрался, клыки оскалил:

— Всё, красавица, попала ты, так попала! Застрянешь в нашем мире до скончания времён. В книгу я для тебя заглядывать не стану, хоть всех щук мира мне на блюде с каймой поднести... Ой, больно!

Это царевичев бурундучок! Не пошёл с хозяином купаться, схоронился под дубом, а теперь на ветку вскарабкался и цап кота зубками за хвост.

Стряхнул кот кусаку, в дупло юркнул. Бурундучок — следом. И что там между ними было, неизвестно, потому что время у Мили и Ярилки вышло.

11.

Пока они с котом препирались, набежали с кухни повара да кухарки. Видели они, как чаша с икрой по воздуху улетает, и ловить кинулись. Это им ещё со стражей у ворот в запретный двор объясняться пришлось, а то бы раньше нагрянули.

И бояре во главе с Воибудой не заставили себя ждать. И невесты под водительством Жиронежки заявились.

Хотела Миля бочонок со щуком к пруду услать, да повыскочили отовсюду гридины в синих кафтанах и при оружии. Видно, с самого начала по кустам да схронам в засаде сидели, момента дожидались. Подсекли кадушку на бегу, сеть рыбацкую накинули, сами вшестером навалились — бочке не вырваться, Ярилке не выпрыгнуть. Ещё трое на Милю секиры наставили. Только шевельнись, вмиг посекут.

Улыбнулся Воибуда, бороду огладил:

— Что застыла, богатырь-девица? Неужто молодцев моих испугалась? Их же трое всего, а не сорок, тебе на одну руку положить, другой прихлопнуть. Так давай, не чинись. Яви нам силу да удаль.

Из-за плеча отцовского Жиронежка высунулась — не утерпела:

— Какая у девки сила? Ведьма она!

Шикнул на неё боярин, чтоб вперёд не лезла, окинул Милю взглядом, прищурился:

— Никакая ты не ведьма, верно? И не богатырша. Все твои чудеса от щуки волшебной. Была, говорят, такая в приданом матушки-царицы, да царица пропала, а щуку никто сыскать не смог. Тебе, значит, удалось... Отвечай, как её подчинить, как к покорности принудить и заставить волю свою исполнять? Ну! Говори, коли жизнь дорога!

Миля стоит ни жива, ни мертва, думает: неужто и правда зарежут? При боярах, при дворне, при боярских дочках с прислужницами, при поварах-кухарках, челядинцах и холопах... А что? И зарежут! Царевич в пруду плещется. Гостяты нет. Остальные против Воибуды пикнуть не посмеют.

А Миле, чтобы заклинание