Кого не взяли на небо - Клим Мглин

Ему освободили место за обеденным столом. Грязные пальцы, сжимающие открытые пачки сигарет, тянулись к повару. Захватанный стакан перед его носом заменили. Новый наполнили водкой. Якоб выпил до дна, взял одну из предложенных сигарет, прикурил. Затянулся несколько раз подряд — сигарета превратилась в наполовину выкуренный окурок. Он выпустил клубы дыма в лицо сидящего перед ним Смачного — того самого, что лишился в набеге руки.

— Мечом говоришь казнила?

Тот снова протянул вперёд культю, обмотанную заскорузлыми, окровавленными бинтами.

— Позовите Соткен, — приказал Якоб.

Толпа воинов снова расступилась — вперёд выступила черноволосая тщедушная женщина. Одеждой для её чудовищно кривого туловища служил армейский камуфляж, точно такой же, как и у остальных бойцов. Маскировка не помогала скрыть внушительный бюст.

— Иди сюда, — Якоб небрежно столкнул с табурета сидящего рядом бойца и похлопал ладонью по освободившемуся месту.

Женщина послушно направилась к повару, переваливаясь с одной ноги на другую, что была значительно короче первой. Непонятно, что такой жалкий заморыш делал среди отборных бойцов группировки. Те храбрецы, что пытались это узнать, умерли.

— Слышала этих сказочников? — Якоб кивнул в сторону Смачного и пододвинул к женщине свой стакан.

Тот сразу наполнили. Черноволосая выпила. Стальные глаза заблестели.

— Слышала, — ответила Соткен хриплым, искажённым ярко выраженным акцентом, голосом.

— Что думаешь об этой бабе с мечом?

Соткен приподняла стакан — его снова наполнили.

— Поп-культурная мифология широко распространила легенду, что члены самых крутых кланов японской якудзы предпочитают выяснять свои отношения с помощью этнического холодного оружия.

Она опрокинула стакан.

— Однако я думаю, что это никакая не легенда.

— И, блядь, чего? — уставился на неё Якоб, — Мы ж с тобой в постапокалиптической Прибалтике, а то Япония.

— А какое объяснение можно найти полуголой бабе с мечом, что положила десяток наших бойцов в полной темноте? — теперь уже Соткен непонимающе уставилась на старого повара, — Ты мне скажи, как профессионал — ты колбасу с закрытыми глазами нашинковать можешь? Порционно, по канонам?

— Могу, — скромно ответствовал старый повар.

— Вот и я говорю — на погосте работал профессионал, — кивнула кривушка.

— Но это ж не значит, что она из Японии, — предположил Якоб, — Может ли эта дрянь быть одной из вас?

— Теоретически может, — ответила Соткен, — Но предпочесть холодный меч доброй пушке способны лишь отмороженные японцы.

— И то верно, — согласился старик, — Сука, нам здесь только якудзы не хватает. Собирайся, утром поедешь со мной за телом Ханселя. Посмотрим, что за бляцкая Клеймор заехала на нашу территорию.

* * *

— Он очухался, — сообщила Аглая.

— Ага, — кочерга приблизилась к подбородку Ханселя, тот мучительно застонал.

Однако, когда закопчённый металл коснулся кожи, пытаемый облегчённо выдохнул — чугун успел остыть.

Кончик каминного девайса приподнял подбородок пленника, отстранённый взгляд ледяных глаз равнодушно скользнул по лицу распятого.

— Ты отлично справился, Хансель, толково изложил. Тебе полагается поощрение.

Монакура качнул лохматой головой — Аглая забралась на алтарь с флягой в руке.

— Он хочет что-то добавить, — произнёс женский голос.

Йоля тихонько подкралась и теперь стояла рядом с лохматым гигантом, пристально разглядывая мученика.

Раненный поперхнулся водой, обрызгав себя и Бездну. Та отёрла лицо ладошкой и похлопала Ханселя по щеке:

— Плохой мальчишка. Тебе же приказано — сдать с потрохами, а ты юлишь.

Она спрыгнула вниз. Монакура бросил кочергу в огонь.

— Я люблю свою сестру, — прошептали распухшие губы, — И она меня любит. Она придёт за мной, и, узнав, что я жив, отдаст всё за мою жизнь.

— Они любовники, — пояснила Йоля.

— Откуда знаешь, тётенька? — спросила Аглая.

— На нём написано, — неуверенно объяснила та.

— На роже написано, — поправил предводительницу сержант, — Правильно будет сказать: «У него на роже написано». Это правда, извращенец?

Хансель слабо кивнул, его бледное лицо зарделось.

— Любовь между братом и сестрой теперь порицаема? — удивилась Йоля, — Такие отношения считаются высшей ступенью нежности. Все Великие Фараоны обладали столь редким уровнем чувственности, поэтому женились на своих сёстрах. Или дочерях.

Она с сочувствием взглянула на пленника.

— Я постараюсь убедить твою сестру принять верное решение. В любом случае, вы будете вместе.

Аглая подёргала красноволосую женщину за руку:

— Йоля, давай поменяем этого клоуна на ништяки, и поедем отсюда прочь. Этот перец трахает свою сестрёнку, а та в нём души не чает. Мы можем многое выменять за его персону. Давай для начала пошлём его сестре сюрприз.

— Ага, — поддержал Монакура, — Палец, или глаз. Я умею аккуратно вынимать глаза. Зальём самогоном — будет долго хранится.

Йоля улыбнулась:

— Не надо, они сами к нам утром явятся. Я придумала кое-что поинтересней. Они отдадут нам всё.

Предводительница поднялась и, взяв рулон спальника, направилась к лестнице на колокольню:

— Нужно приготовится, но сначала поспите, мои хорошие, а злая сука вас постережёт, — произнесла она, сгибаясь перед низкой притолокой дверного проёма, чтобы уберечь лоб.

Грим, смешно прыгая на своих устрашающих лапах, двинулся следом. Аглая и сержант озабоченно переглянулись.

— Спокойной ночи, — прозвучал её бархатный голос напоследок.

Деревянные ступени почему-то не скрипели под её, весьма приличным для женщины, весом. Вскоре с колокольни послышался протяжный вой.

— Обострение, — подытожил сержант.

— Меня от неё колбасит, — призналась Аглая Бездна.

— Я как-то раз спросил, кто или что она такое, — поделился сержант, — И знаешь, что она ответила мне?

— Что? — девушка открыла рот и выпучила глаза.

— Что она раньше была собакой, — ответил Монакура, — Но ангелы заколдовали её и превратили в человека, и теперь она ищет их, а когда найдет — рассчитается за всё.

— Ну, пиздец, — пробормотала Аглая Бездна, устраиваясь поудобнее в своём пуховом спальнике.

Через пару ударов сердца с её топчана раздался могучий храп.

На кресте, привязанный к телу Спасителя, дрожал от холода и неизбывного ужаса, наполняющего его сердце, бедняга Хансель.

* * *

Скрипнула дверь, Скаидрис приподнялся на локте. Она скользнула в постель и прижалась к нему всем телом. Тяжёлый запах спирта, крови и пота. Её всю трясло.

«Возьми меня. Утешь. Что ты медлишь?»

Он нежно обнял голые плечи, погладил по окровавленной голове, потянулся ртом к раскрытым губам. Она отстранилась. Размахнулась. Ладонь врезалась в его лицо, разбивая губы.