День рождения - Гарольд Пинтер

Хочу знать твое мнение. Посмотри мне в рот.

Широко открывает рот.

Смотри хорошенько.

Маккен смотрит.

Понимаешь, куда я клоню?

Маккен внимательно вглядывается.

Видишь? Я не потерял ни одного зуба. С самого дня рождения. Все как было, так и осталось. (Встает.) Поэтому я достиг своего положения, Маккен. Потому что я всегда свеж, как огурчик. Всю свою жизнь я повторяю: играй ва-банк, блефуй, но не передергивай. Чти отца своего и мать свою. Повинуйся всегда и во всем. Повинуйся и не отклоняйся, Маккен, тогда все будет хорошо. Ты думаешь, я какой-нибудь выскочка? Нет! Я всегда сидел где мне было велено. Держал цель на мушке. Школа? А, не говори со мной о школе. Я был первым по всем предметам. А почему? Потому что — я тебе объясню — ты не отклоняешься? Следишь за моей мыслью? Заруби на носу, выучи наизусть. А бумаге не доверяй. И не суйся в воду, не зная броду. Тогда сам увидишь: все, что я говорю — правда. Потому что я верю, что этот мир… (С остекленевшими глазами.)…потому что я верю, что этот мир… (Повторяет с ожесточенным упорством.)… потому что я верю, что этот мир… (Теряет мысль.)

Голдберг садится на стул.

Сядь, Маккен, Сядь сюда, чтобы я мог тебя видеть.

Маккен опускается на колени перед столом. Голдберг продолжает, постепенно обретая уверенность.

Мой отец сказал мне: Бенни. Бенни, сказал он, подойди ко мне. Он тогда лежал при смерти. Я встал перед ним на колени. Не отходил от него ни на шаг. Я был у него один. Прости меня, Бенни, сказал он, и не поминай лихом. Да, папа. Возвращайся домой, к жене. Хорошо, папа. Остерегайся нищих, бродяг и бездельников. Я отдал свою жизнь другим и мне нечего стыдиться. Выполняй свой долг и гляди в оба. Всегда здоровайся с соседями и никогда, никогда не забывай родню. Это твоя крепость, твоя опора и твоя сила. Если попадешь в беду, дядюшка Барни тебя вытащит. Я встал на колени. (Встает на колени перед Маккеном.) Я поклялся на Библии. И одно слово я запомнил навсегда, это слово — Уважение Ибо, Маккен… (Ласково.) Шамус, кто родил твоего отца? Его отец. А кто родил его? Его?.. (С остановившимся взглядом, торжественно.) Кто мог родить отца твоего отца, как не мать отца твоего отца! Твоя прабабушка.

Молчание. Он медленно встает.

Вот почему я достиг своего положения, Маккен. Потому что я всегда был свеж, как огурчик. Мое кредо: работай, как вол и гуляй на всю катушку. И ни на минуту не поддавайся слабости. (Издает хриплый, воющий звук.) Что это?

МАККЕН. Где?

ГОЛДБЕРГ. Я слышал какой-то звук.

МАККЕН. Какой звук?

ГОЛДБЕРГ. Что-то непонятное.

МАККЕН. Это ты сам.

ГОЛДБЕРГ. Я?

МАККЕН. Ну конечно.

ГОЛДБЕРГ (оживленно). Как, ты тоже слышал?

МАККЕН. Да.

ГОЛДБЕРГ. Значит, это я сам? (Хихикает.) Хе. А что, я сам?

МАККЕ. Ну, ты… ты испустил какой-то вой, вроде того.

ГОЛДБЕРГ. Не заливай! (Смеется. Маккен вторит ему. Внезапно Голдберг прерывается, говорит быстро, обеспокоенным тоном.) Где твоя ложка? Ложка при тебе?

МАККЕН (вынимает ложку). Вот она.

ГОЛДБЕРГ. Посмотри горло. (Открывает рот, высовывает язык.) Смотри. (Маккен прижимает ему ложкой язык, заглядывает в рот.) А-а-а-а-а! А-а-а-а!

МАККЕН. В отличном порядке.

ГОЛДБЕРГ. Ты так думаешь?

МАККЕН. Не сомневаюсь.

ГОЛДБЕРГ. Ну вот, теперь ты понимаешь, почему я достиг такого положения?

МАККЕН. Теперь да.

Голдберг смеется. Начинают смеяться оба.

ГОЛДБЕРГ (останавливаясь). Ну да ладно. Дунь-ка мне в рот. (Пауза.) Дуй.

Маккен приседает, опираясь на колени, и дует Голдбергу в рот.

Ну, последнюю, на дорожку.

Маккен дует еще раз. Голдберг глубоко вздыхает, трясет головой и вскакивает со стула.

Отлично, теперь все в порядке. Ну-ка, стой-ка. Ты все уложил?

МАККЕН. Все.

ГОЛДБЕРГ. Эспандер?

МАККЕН. Тоже.

ГОЛДБЕРГ. Дай его мне.

МАККЕН. Сейчас?

ГОЛДБЕРГ. Сию минуту.

Маккен идет к чемодану, вынимает оттуда эспандер, дает его Голдбергу. Тот легко, как бы играя, растягивает его, при этом наступая на Маккена. Оба посмеиваются. Эспандер лопаются.

ГОЛДБЕРГ (улыбаясь). Что я тебе говорил? (Кидает эспандер Маккену. Слева входит Лулу.) О, смотри, кто пришел.

Маккен смотрит на них, затем идет к двери.

МАККЕН (в дверях). Даю вам пять минут. (Выходит, держа в руке эспандер.)

ГОЛДБЕРГ. Иди ко мне.

ЛУЛУ. Что здесь происходит?

ГОЛДБЕРГ. Иди ко мне.

ЛУЛУ. Нет уж, спасибо.

ГОЛДБЕРГ. В чем дело? Ты чураешься дядюшки Нэти?

ЛУЛУ. Я пошла.

ГОЛДБЕРГ. Давайте сначала сыграем в очко, как в старые времена.

ЛУЛУ. Хватит с меня ваших игр.

ГОЛДБЕРГ. Такая девушка, как вы, молодая, здоровая, и не любите играть?

ЛУЛУ. Уж очень вы ловкий.

ГОЛДБЕРГ. А может, вы все-таки любите играть?

ЛУЛУ. Думаете, я такая же, как другие девушки?

ГОЛДБЕРГ. Неужели другие девушки тоже такие?

ЛУЛУ. Я не знаю, какие они, ваши другие девушки.

ГОЛДБЕРГ. Я тоже. До вас я не знал ни одной женщины.

ЛУЛУ (горестно). Что сказал бы мой отец, если бы узнал? И что бы сказал Эдди?

ГОЛДБЕРГ. Кто это Эдди?

ЛУЛУ. Тот, кого я впервые полюбила. Его звали Эдди. У нас с ним все было чисто! Он не врывался ночью ко мне в комнату с портфелем!

ГОЛДБЕРГ. Кто первый открыл портфель, я или ты?

ЛУЛУ. Вы заставили меня. Воспользовались тем, что я была расстроена в тот вечер.

ГОЛДБЕРГ. Лулу, шмулу, не поминай прошлого, сделай одолжение. Поцелуй меня и помиримся.

ЛУЛУ. Мне до вас дотронуться противно.

ГОЛДБЕРГ. А я сегодня уезжаю.

ЛУЛУ. Вы уезжаете?

ГОЛДБЕРГ. Сегодня.

ЛУЛУ (с нарастающим гневом). Попользовались мною одну ночь, и уезжаете. Минутный каприз.

ГОЛДБЕРГ. Это еще кто кем попользовался.

ЛУЛУ. Завлекли меня хитростью, когда я не могла сопротивляться.

ГОЛДБЕРГ. Кто же вам не давал сопротивляться?

ЛУЛУ. Вот что вы сделали. Утолили мерзкую похоть. Воспользовались моей слабостью. Теперь я бы не пошла на это ни для какого султана!

ГОЛДБЕРГ. Всего-то одна ночь, а вы уже заговорили про гарем.

ЛУЛУ. Вы научили меня такому, чего ни одна девушка не должна знать, пока три раза не выйдет замуж.

ГОЛДБЕРГ. Ну, так вы сделали огромный скачек вперед! О чем тут жалеть?

Быстрыми шагами входит Маккен.

ЛУЛУ. Вам до меня не было никакого дела. Просто у вас разыгрался аппетит.

ГОЛДБЕРГ. Теперь у меня из-за вас несварение.

ЛУЛУ. А сколько бед натворили! Старушку чуть не убили, человека с ума свели. С каким лицом я теперь встану за прилавок? О, Нэт, зачем ты сделал все это?

ГОЛДБЕРГ. Ты хотела этого, Лулула, вот я и сделал.

МАККЕН. Справедливо сказано.

ЛУЛУ (оборачиваясь). О!

МАККЕН (делая шаг вперед). Вы долго спали, мисс.

ЛУЛУ (пятясь к двери). Я?

МАККЕН. Такие, как вы, всегда долго валяются в постели.

ЛУЛУ. Что это значит?

МАККЕН. Вы готовы к исповеди?

ЛУЛУ. Что?

МАККЕН (с бешенством). Исповедуйтесь!

ЛУЛУ. В чем?

МАККЕН. На колени! Исповедуйтесь!

ЛУЛУ. Что он говорит!

ГОЛДБЕРГ. Исповедуйся, чего тебе стоит?

ЛУЛУ. Кому, ему?

ГОЛДБЕРГ. На колени, женщина, и признайся во всем!

ЛУЛУ (отступая к двери). Теперь я все понимаю. Теперь мне ясно, что происходит. Наконец-то у меня глаза раскрылись.

МАККЕН (наступая). Я видел, как ты шлялась на пляже в Кэшеле, скверня землю мерзким блудом. Прочь с глаз моих!

ЛУЛУ. Я уйду.

Лулу выходит. Маккен поднимается наверх и через некоторое время приводит Стенли. На Стенли брюки в полоску, черная куртка, белый воротничек. В одной руке он держит котелок, в другой сломанные очки. Он тщательно выбрит, Маккен закрывает за ним дверь. Голдберг идет к нему навстречу, сажает его на стул, справа от стола, берет у него шляпу и кладет ее на стол.