Таинственный сад. Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис Ходжсон Бернетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, что же ты сделал бы? – повторил старый граф.
Фаунтлерой положил руку на колено старика и самым доверчивым тоном ответил:
– Если б я был очень богат и не был маленьким мальчиком, я оставил бы ферму за Хиггинсом и дал бы ему денег на лекарство. Но я ещё мальчик… – Однако после минутной паузы лицо его вдруг просияло, и он воскликнул: – Да вы ведь можете сделать всё, что хотите, не правда ли?
– Гм! – промычал граф, но, видимо, не рассердился. – Ты так думаешь?
– Конечно, вы можете помочь всякому. А кто такой Невик?
– Мой управляющий. По правде сказать, он не пользуется большим расположением моих фермеров.
– Вы сейчас напишете ему письмо? – спросил Фаунтлерой. – Я принесу вам перо и чернила и сниму со стола игру.
По-видимому, ему ни на минуту не приходило в голову, что Невику могут позволить применить самые суровые меры.
Между тем граф продолжал смотреть на внука и наконец спросил:
– Умеешь ли ты писать?
– Умею, но не очень хорошо.
– В таком случае очисти стол и принеси листок бумаги, перо и чернила.
Любопытство священника с каждой минутой возрастало. Мальчик проворно исполнил приказание деда. В минуту были принесены лист бумаги, большая чернильница и перо.
– Готово! – весело сказал он. – Теперь вы можете писать.
– Ну нет, писать буду не я, а ты.
– Я?! – воскликнул удивлённый Фаунтлерой. – Я должен написать? Но я не всегда пишу правильно, когда у меня нет словаря и никто мне не говорит, как надо…
– Сойдёт! Хиггинс не будет в претензии на твои ошибки. Филантроп не я, а ты. Обмакни перо.
Фаунтлерой опустил перо в чернильницу и уселся поудобнее, склонившись к столу.
– Что писать? – спросил он.
– Пиши, чтобы Хиггинса оставили пока в покое, и подпишись: «Фаунтлерой».
Фаунтлерой снова опустил перо в чернила и стал медленно и серьёзно чертить буквы на бумаге; он старался изо всех сил и через несколько минут со слабой улыбкой, смешанной с опасением, передал оконченное письмо дедушке.
– Так ли я написал?
Граф посмотрел на письмо и слегка усмехнулся.
– Хиггинс найдёт его вполне удовлетворительным.
С этими словами он передал письмо священнику, который прочёл следующее:
«Дорогой мистер Невик, пожалуйста, оставьте пока в покое мистера Хиггинса, чем обяжете уважающего вас Фаунтлероя».
– Мистер Гоббс всегда подписывал так свои письма, – объяснил маленький лорд, – и я написал «пожалуйста», потому что, мне кажется, так будет учтивее. Не знаю только, правильно ли я написал?
– Не совсем, – ответил граф, – в словаре некоторые слова пишутся иначе…
– Вот этого я и боялся! – воскликнул Фаунтлерой. – Мне следовало бы спросить! Когда в слове больше двух слогов, я всегда ошибаюсь. Лучше в таких случаях смотреть в словарь. Дайте я перепишу.
И он стал переписывать письмо, спрашивая у графа в сомнительных случаях, как надо писать.
Когда письмо наконец было окончено, священник взял его с собою. Первое знакомство с маленьким лордом оставило в нём самое приятное впечатление – чувство, которого мистер Мордант никогда не испытывал после своих посещений замка графа Доринкорта. Маленький лорд проводил его до дверей и воротился к деду.
– Могу ли я теперь идти к маме? Она, должно быть, ждёт меня.
Граф помолчал с минуту.
– Хорошо, но прежде пойди в конюшню: там что-то есть для тебя. Позвони.
– Простите, я вам очень благодарен, – сказал, краснея, Фаунтлерой, – но я лучше посмотрю завтра. Она, наверно, уже давно поджидает меня.
– Прекрасно, – проговорил граф, – я велю заложить экипаж. – Затем сухо прибавил: – Я сперва хотел тебе показать пони.
– Пони? – переспросил, затаив дыхание, мальчик. – Чей же это пони?
– Твой…
– Мой… Мой? Как игрушки в моей комнате?
– Да. Не хочешь ли взглянуть на него? Не велеть ли привести его?
Щёки Фаунтлероя краснели всё сильнее.
– Я никогда не думал, что у меня будет пони. Как милочка обрадуется… Вы столько мне дарите!
– Ну что же, хочешь видеть лошадку?
Маленький лорд вздохнул:
– Очень хочу! Так хочу, что даже не терпится… Но боюсь, уже поздно.
– Ты можешь съездить к матери после обеда, – сказал граф, – разве нельзя подождать?
– Нет, нельзя, мама ждёт меня целое утро, и я всё это время думал о ней.
– Вот как! Ну, в таком случае позвони!
Старик поехал вместе с внуком, но, проезжая под тенью больших деревьев, упорно молчал, зато Фаунтлерой, не умолкая, расспрашивал деда про пони: какой он масти, каких лет, какого роста, как его зовут и рано ли можно будет завтра увидеть его.
– О, как милочка будет рада! Как она будет вам благодарна за вашу доброту ко мне! Она знает, что я всегда очень любил пони, но, конечно, мы никогда не надеялись, что у меня будет собственная лошадь. В Нью-Йорке у одного мальчика с Пятой авеню тоже был пони, и он каждое утро катался, а мы только издали смотрели и любовались им.
Седрик откинулся на подушки кареты и несколько минут с восторгом смотрел на деда.
– Я думаю, вы самый лучший человек в мире! – воскликнул он наконец. – Вы всегда делаете только добро и думаете о других, разве не правда? Милочка говорит, что это и есть настоящая доброта – не думать о себе и заботиться о других. Вот вы совсем такой.
Граф был так поражён этой неожиданной характеристикой, что решительно не знал, что сказать. Он чувствовал, что ему надо подумать, прежде чем ответить. Странно было слышать из уст ребёнка, как все его эгоистические дурные намерения вдруг получили другую окраску и превращались чуть ли не в добродетель.
А Фаунтлерой продолжал восторженно глядеть на деда своими большими невинными глазами.
– Подумайте только, – продолжал он, – скольких людей вы сделали счастливыми. Микеля, Бриджет и десять человек их детей, торговку яблоками, Дика, мистера Гоббса, мистера Хиггинса, мистера Морданта – он ведь тоже был рад, – меня и милочку. Я нарочно сосчитал по пальцам и в уме – оказалось целых двадцать семь человек, а это очень много – двадцать семь!
– И ты находишь, что
