Мир Кристалла (гепталогия) - Степан Вартанов

– Ты похож на странствующего проповедника.

– Кар.

Все, решительно все, связанное с этим вороном было сложно и неоднозначно. Настолько сложно, что, кроме самого отца Уолтера, никто не был посвящен в детали. Конечно, можно говорить себе – кому, мол, интересна ручная ворона. Но это будет неправдой.

Отец Уолтер боялся за своего питомца.

Сначала он просто полагал Чарли умной птицей. Если почтовый голубь может лететь к своей голубятне, то как организовать связь между двумя людьми, которые движутся и к голубятне не привязаны? Никак.

Однако если твой ворон достаточно умен, чтобы воспринять направление и затем лететь, выискивая заранее известную цель… Сначала целью был «знак» – узор на крыше шатра, либо на ткани, вывешиваемой за окно, если останавливались в гостинице, как сейчас. Сколько таких знаков у него за это время украли – и не сосчитать. Затем ворон научился узнавать в лицо людей, которых до этого встречал лично. Затем – и это уже было тайной, которой отец Уолтер не собирался ни с кем делиться, – он научился узнавать в лицо людей, виденных им только на рисунке.

Можно, конечно, льстить себе, думая, что дело в качестве рисунка, – что ж! Художником отец Уолтер и вправду был отменным…

Однако как-то раз Чарли прилетел до того, как знак был вывешен за окно.

Последовавшая за этим серия экспериментов, поставленная пытливым монахом, показала, что знаки – вещь совершенно не обязательная, Чарли знает, где находится его друг-покровитель, знает всегда, и откуда приходит это знание – совершенно непонятно. То же относилось к людям, которых ворон успел хорошо изучить либо видел относительно недавно, но увы – сюда не входили таинственные колдуны. По некоторым признакам отец Уолтер заключил, что у них есть своеобразная (магическая, разумеется) защита, что само по себе представляло немалый интерес – о вороне они не знали, так от кого же тогда прятались? Значит ли это, что есть и другие сушества, будь то люди или животные, способные на подобные… ну хорошо, на подобные чудеса? И враждующие с чернокнижниками? Враг твоего врага… кто он?

Ничего, палачу они расскажут все, без утайки.

Хлопанье крыльев, и ворон взмывает в небо. В кои-то веки доподлинно известно, где находится отряд чернокнижников. Надо их найти – и навести на них сэра Эндрю. Хорошо бы, конечно, чтобы это был не один рыцарь, а отряд, но увы – до ближайшего отряда, которому можно доверять – слишком далеко. Впрочем, сэр Эндрю один стоит небольшого отряда.

А когда разозлится – небольшой армии.

Утро в замке – особое время. Дождь давно кончился, и солнышко уже касается верхушек стен – пора! Просыпается прислуга, выползает во двор, потягиваясь и зевая, спешит – нога за ногу – кто к лошадям, кто на кухню. Просыпается скотина, из-за неплотно прикрытых дверей небольшой овчарни, где проводят последние дни своей жизни привезенные к господскому столу бараны, слышится блеяние. Прислуга кормит скотину, снуют женщины с ведрами, звенит металл и слышны ругательства. Но – вполголоса, чтобы, не приведи Создатель, не разбудить господ.

Со скрипом, но как-то ухитряясь и это тоже проделывать тихо, не выделяясь из общего утреннего шума, уходят телеги, доставившие вчера продукты, со скрипом в чуть другой тональности въезжают во двор новые, груженые. Утро набирает ход.

Затем продирают глаза наемники – вот ведь казалось бы, вчера пили допоздна, и чего им не спится? Впрочем, просыпаются, конечно, не все – лишь пара десятков, но этого хватает. У них, разумеется, никаких дел по замковому хозяйству нет, но зато каждый считает своим долгом ЛИЧНО спуститься на конюшню и проверить своих лошадей. И седла – вдруг украли, порезали на подметки… Наемники не пытаются понижать голос, и двор замка наполняется веселым гомоном. Визжат служанки, которых ущипнули, – возмущенно визжат, но в то же время довольно. Звенит оружие – любимое занятие солдата – проверить, подержать в руках, наточить… похвастаться. Скрипит подгоняемая кожа.

Затем просыпается и выходит во двор владелец замка – и шум сразу утихает.

– Я хочу ее видеть, – говорит барон Ральф. В его голосе нет ни особого желания, ни просьбы – это всего лишь констатация факта. Он здесь хозяин, и пятеро монахов ничего с этим фактом поделать не могут. Впрочем, есть в этой игре свои правила, и обе стороны знают, что без нужды рыцарь не станет их нарушать, а нужды-то, как раз, никакой и нет. Ему просто скучно.

– Клетка закрыта не просто так, – возражает отец Джон (он же Наставник Роберт). – Она опечатана, дабы черная ворожба…

Наставник прекрасно знает, что клетку открывать придется, благо рыцарей он на своем веку повидал немало и с нравами этих высокородных упрямцев знаком хорошо. Он просто следует правилам игры. По правилам нужно робко возразить – и он робко возражает.

– Запечатаешь по-новой, – безразлично отзывается барон, и его собеседник чувствует, что дальше лучше не спорить. Со смиренным вздохом он подходит к клетке и под скучающе-любопытным взглядом хозяина замка поднимает край холста. Лопается неохотно, ломая печати, цветной воск, а мгновенье спустя двор замка оглашается воплями – причем, если в криках «братьев» слышен лишь неприкрытый ужас – что с них взять, с убогих! – то в голосе Наставника ужаса нет – в нем звенит ярость зверя, упустившего добычу.

В клетке лежит чучело. Соломенная девочка в соломенной же юбочке, с огромными глазами, нарисованными черной смолой. И с кинжалом в груди, причем вокруг раны по соломе расплывается пятно самой настоящей крови (хорошо – куриной крови; если рядом телега с битой птицей, то этого добра там – навалом). Чучело улыбается нарисованной улыбкой.

– Это что? – интересуется барон Ральф голосом, способным заморозить воду в реке.

– Н-не знаю, – отвечает отец Джон, изо всех сил пытаясь контролировать голос. Он только что вышел из образа скромного слуги Господня – и одного раза хватит. Остается лишь надеяться, что сэр рыцарь не обратил внимания. – Либо черная магия, либо… – он замолкает.

– Я не сводил с нее глаз, – лепечет белый, как мел, брат Генри. Высоченный, здоровый как бык, детина – а надо же, трясется и запинается. Если бы это была актерская игра, цены бы не было такому подчиненному, но увы – он не играет. – Я всю ночь…

– Сдается мне, – улыбается барон Ральф, – что вы ее упустили. Нечисть. В моем замке, в моем доме! И чего же теперь стоит твое обещание, монах?

Получасом позже телега в сопровождении четырех всадников покидает замок: без завтрака, без почестей и практически без денег. Барон Ральф любит торговаться, а самый лучший на свете торг – это когда у тебя за спиной полный двор наемников, соскучившихся по хорошей драке.

С лязгом захлопываются ворота.

– Аллен! – негромко бросает рыцарь, когда ажиотаж утихает и наемники, поняв, что развлечение окончено, покидают двор, оживленно обсуждая происшествие. Нет сомненья, что в их редакции оно приобретет поистине эпический размах.

– Да, господин, – Аллен Свансон, баронов слуга и доверенное лицо, возникает из ниоткуда и сгибается в почтительном поклоне.

– Мне кажется, – задумчиво произносит барон Ральф, внимательно изучая догорающую здесь же, в центре двора, куклу, – что девочка жива.

– Жива… – эхом отзывается Аллен. Он ничего не понимает, но ждет приказа, который, несомненно, сейчас последует.

– И еще, – продолжает рыцарь, со вздохом отрывая взгляд от своеобразного аутодафе, – будь она хоть трижды ведьма, далеко по нынешним дорогам ей не уйти.

Аллен Свансон согласно кивает. Если девчонка не умеет летать, ей придется идти, как всем, чавкая по грязевому месиву, в которое превратилась дорога. Лошади у нее нет – их пересчитали, все на месте.

– Пошли-ка следопытов, – резюмирует барон. – Пусть найдут.

– Ведьму? – изумляется управляющий. – З-зачем нам ведьма?

– Дурак ты, хоть и умный, – следует меланхоличный, с легким налетом сожаления, ответ. – Ну подумай сам. Она была здесь. Она видела наемников. Она могла даже слышать их речи. А выступаем мы только завтра – за сутки многое может случиться…

…

– Найдите и убейте – ей нельзя позволить уйти.

Аллен снова кланяется – он все понял и все сделает.

Примерно в это же время подвешенный под скрипящей по проселочной дороге телегой Денни делает несколько взмахов ножом, и на землю, прямо в мокрую грязь, из разрезанного гамака, что он привязал вчера под этим примитивным экипажем, вываливается маленькая ведьма. Еще пара секунд – и мальчишка следует за ней вместе с остатками веревок – теперь, даже обследовав дно телеги, вряд ли что-то можно будет найти.

– Ну, как тебе приключение? – маленький воришка донельзя доволен собой, прямо скажем, у него есть на то основания. Затем лицо его приобретает озадаченное выражение.