Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото - Петр Козлов

Убогие кочевники, ютившиеся по соседству с лагерем экспедиции. каждый вечер пригоняли свой скот к нашему ключу или к колодцу Амын-усу и охотно вступали с русскими в разговор. Эти люди относились к чужестранцам очень доверчиво и на наше хорошее отношение, выражавшееся главным образом в том, что мы всегда делились с ними своими излишками, отвечали теплым приветом, особенно трогательным со стороны таких бедняков, весь век прозябающих в безысходной нужде.

В серое прохладное утро четвертого июля, лишь только лучи восходящего солнца позолотили высшие точки Дунду-сайхана, от экспедиционного бивака отделилась маленькая оживленная группа всадников, направившаяся прямо к узкому ущелью. Два скромных вьюка и небольшая палаточка, нагруженные на маленьких коней, говорили о том, что веселая компания едет в легкую и не очень продолжительную экскурсию. Настроение у всех было бодрое и радостное. Мы надеялись найти интересных животных и птиц и как следует поохотиться. Чем глубже в горы продвигались экскурсанты, тем ярче и привлекательнее становилась растительность.

В среднем поясе южного склона гор произрастают более или менее пышно следующие формы растительности: дикая смородина (Ribes aciculare), несколько видов лапчатки (Potentilla nivea, Р. bifurca, Р. multifida, Р. sibirica), Sibbaldia adpressa, Leptopyrum fumarioides, живительная трава (Thalictrum foetidum), заразиха (Orobanche coerulescens), резуха (Androsace villosa), заячья капуста (Sedum elengatum [Rhodiola rosea], S. hybridum), ломонос (Clematis orientalis var. tangutica [C. tangutica]), душмянка (Nepeta macrantha), Physochlaena physaloides, аконит (Aconitum barbatum), липучка (Echinosperum strictum [Lapulla stricia]), пчелка (Deiphinium eiatum) и астра (Aster alpinus).

Вот у одной скалы на секунду показались горные козлы (Capra sibirica) и тотчас исчезли; невдалеке за низкорослым кустарником (Ribes) промелькнула лисица. В небесах величественно парил орел-беркут, а вблизи беззаботно резвились вьюрки, чечетки, чекканы и другие мелкие доверчивые пташки. Лошади дышали тяжело, но крутому подъему близился уже конец: впереди виднелся мягкий зеленый перевал Хурдэн-дабан. Обширный горизонт открылся перед нами с вершины перевала: к северу простиралась беспредельная даль центральномонгольской равнины, над которой причудливо громоздились золотистые облака, освещенные солнцем; обставленные темно-красными скалами, ущелья сбегали вниз тонкими извилистыми змеями; кое-где в бинокль усматривались стойбища монголов и стада скота – баранов, домашних яков, или сарлыков и лошадей, бродивших по темно-зеленым лугам.

В соседних утесах слышались голоса алтайских уларов (Tetraogallus altaicus), а где-то невдалеке им вторила кукушка. Стрижи с резким шумом носились над головою вблизи, с камня на камень изящно и неторопливо перемещалась пара горихвосток (Ruticilla rufiventris [Phoenicurus rufiventris]). Внизу под обрывом коршун ссорился с подорликом; высоко в облаках без единого взмаха крыльев величаво плыли по воздуху два бородатых ягнятника, следовавшие один за другим на недалеком расстоянии. Долго стояли мы на вершине Хурдэн-дабана и наслаждались всем окружающим. Только свинцовые тучи, постепенно обложившие горизонт, заставили нас искать убежище в более укромном уголке – за гребешком невысокого увала, где быстро появилась охотничья палатка, а рядом – приветливый костер. Дождь пошел очень скоро; барометр продолжал опускаться, не подавая надежды на просветление атмосферы.

Едва перестал падать дождь, как мы отправились на охоту за уларами. Местный улар еще очень обыкновенен и известен всем туземцам под именем хойлык. Зимою, по словам монголов, он спускается и в средний пояс гор, теперь же – летом – держится исключительно в верхнем. Мы встречали описываемую птицу табунками в десять – двенадцать и даже в двадцать особей, хотя попадались иногда выводки в три – четыре птицы и отдельные пары. По утрам и вечерам в хорошую погоду улары издают свой характерный свист, напоминающий свист других видов, всего более Tetraogallus thibetanus. Едва пронесется первый звук улара, как тотчас начнут откликаться птицы с других вершин. Слышный на далекое расстояние свист звучит, переливаясь волной, в течение долгого времени и тем дольше, чем больший район занимают птицы. В дождливую погоду улар молчит и таким образом является своего рода барометром, с указаниями которого считаются даже монголы. Последние иногда охотятся за уларами, отчего они очень строги, и застрелить ихне так-то легко. Заметив охотника, птица настораживается, поднимает вверх голову, испускает учащенное «ко-ко-ко-ко-ко» и перелетает в скалы, обыкновенно залегающие на противоположной стороне ущелья. Кроме человека, улара преследует орел-беркут.

Первые наши охоты за хойлыком были неудачны, пока мы не изучили их насиженных мест, пока, как говорят, не приноровились к месту и повадкам птицы. Затем все пошло хорошо, и в орнитологическую коллекцию экспедиции поступило несколько экземпляров весьма интересной птицы.

Проведя два дня в горах, я лично должен был возвратиться на главный бивак, где меня ожидали всякаго рода неотложные занятия и, между прочим, очередные астрономические наблюдения. Спутникам моим было поставлено задачей продолжение исследования Дунду-сайхана по части сборов образцов геологических, ботанических и зоологических.

В урочище Улан-булык жизнь текла по-прежнему: кто занимался починкой одежды, обуви, кто стиркой белья, а кто консервировал мясо – необходимый запас продовольствия на пустынные переходы. Сам я по возвращении на бивак тотчас занялся, кроме указанных наблюдений, еще и просушкой растений и приготовлением последней официальной почты на родину. Предстояло написать в Географическое общество, Академию наук, Генеральный штаб и моему московскому другу-географу профессору Дмитрию Николаевичу Анучину, также крепившему дух мой в тяжелые минуты путешествия в Центральной Азии.

В непрерывном труде дни текли быстро, и только когда однажды на бивак неожиданно прискакал гонец из Урги с корреспонденцией, когда на нас, азиатских отшельников, повеяло вновь родным и любимым, – только тогда мы вдруг почувствовали необыкновенное томление души. Время как будто остановилось в своем стремлении: часы и дни поползли медленно и нудно.

Среди многочисленных писем от научных учреждений, родных и друзей была также весточка от капитана Напалкова, в которой он сообщал весьма интересные сведения. «В начале июня, – писал топограф, – через Ургу по направлению Кобдо проследовала французская археологическая экспедиция с целью подробного ознакомления и исследования развалин городов Чжунгарии и Восточного Туркестана». Внимание и интерес научного мира к седой старине бассейнов Улюнгура и Лобнора еще сильнее пробудились, и по проторенным русскими исследователями дорожкам более, нежели прежде, потянутся теперь путешественники других стран[354].