Смерть консулу! Люцифер - Жорж Оне
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока эрцгерцог собирал своё войско и приводил его в порядок по ту сторону Богемского леса с намерением двинуться в Вену, ближайшая дорога к столице вдоль Дуная оставалась открытою перед победителем. Здесь находился только незначительный армейский корпус генерала Тиллера, который быстро отступал.
Император после этих пяти дней, ещё более утвердивших славу его военного искусства, считал поход оконченным. В опьянении победой он забыл своё достоинство и в своих реляциях позволил себе неуместные шутки над побеждённым врагом. Между прочим, он сравнивал Австрию с ослом, длинные уши которого выглядывают из украденной им львиной шкуры и т. п. В старом городе Регенсбурге, этом гнезде немецкой знати, где так долго заседал имперский сейм, он издал декрет, по которому лишил поместий всех имперских князей и графов, числившихся на военной или гражданской австрийской службе. Он хотел поразить в самое сердце непреклонных дворян: Гогенцоллернов, Шварценбергов, Лихтенштейнов, Фюрстенбергов, Стадионов и Меттернихов.
После короткого отдыха французское войско двинулось всей массой к Вене правым берегом Дуная. Передовыми отрядами командовал Массена. У Эдельсберга, где перекинут мост через Траун, произошла стычка французов с отступающим Тиллером. Австрийцы со всех сторон окружены неприятелем; ряды их разорваны; им грозит опасность быть уничтоженными. Но вот на помощь им спешит батальон венских волонтёров, в числе которых Эгберт и его приятель Гуго и батальон из полка Линденау. Эти едва обученные рекруты превосходят старых солдат силою и быстротою натиска; их начальники Кюффель, граф Салис и Баумгартен умеют воспользоваться благоприятной минутой, предупреждают французов, сбивают их с позиции и гонят через мост; пули летят с австрийской батареи, поставленной на соседней горе. Однако к вечеру австрийцы вынуждены отступить перед многочисленным неприятелем, хотя захватили у него множество пленных и трёх орлов. Один из них взят отрядом капитана Эгберта Геймвальда.
На его долю выпала также честь стоять на одном из аванпостов на берегах Дуная, где Наполеон сделал первую, но напрасную попытку перейти в Маркфельд, так как этот пункт был защищён войсками эрцгерцога Карла, который успел соединиться с корпусом Тиллера.
Эгберт никогда не забудет первых недель после своего возвращения из Парижа в начале марта. Это было для него время страстного возбуждения; ему казалось, что он никогда ещё не чувствовал в себе такого избытка жизни и способности наслаждаться всем, что было прекрасного в мире. Мысль, что он будет защищать с оружием в руках и до последней капли крови родину и дорогое для него существо, наполняла гордостью его сердце.
Он застал графа Вольфсегга готовым к отъезду в главную квартиру эрцгерцога Карла. Министр Стадион особенно настаивал на этом, придавая большое значение присутствию в лагере Вольфсегга как человека, заслужившего общее уважение, и непримиримого врага Наполеона.
Граф Вольфсегг был, по-видимому, настолько поглощён текущими событиями, что равнодушно выслушал печальные известия, которые сообщил ему Эгберт об Антуанете. Но Эгберту показалось, что это равнодушие притворное. Равным образом граф не счёл нужным распространяться о решении своего молодого друга поступить в венские волонтёры, так как заранее ожидал этого.
11 марта при огромном стечении народа происходило освещение знамён ландвера.
— Никто из вас, — говорили начальники, обращаясь к ополченцам, — не захочет носить оков и терпеть поругание от иноземцев! Истинный патриотизм создаёт героев и обеспечивает победу!..
Никогда ещё Вена не видела такого празднества. Все были одинаково одушевлены любовью к родине и готовностью пожертвовать жизнью для защиты старого имперского города. Весной 1808 года не только Австрия, но и вся Германия ожидала от Вены решения своей судьбы. К ней были обращены помыслы истинных друзей отечества. Забыта была ненависть и раздоры, которые издавна разъединяли Австрию с Пруссией, так как оба народа пришли к убеждению, что это единственная причина торжества французов. Личные желания и надежды должны были замолкнуть ради общих, более широких интересов и опасности, грозившей отечеству.
Когда на небе поднимается гроза и величественно светится молния в ночных облаках, кто станет обращать внимание на свечу, которую задует буря!
Так было и с Эгбертом. Под наплывом более важных событий он не мог горевать о потере Антуанеты. У него едва доставало времени подумать о настоящем и распорядиться относительно ближайшего будущего. Теперь более чем когда-либо он научился ценить нравственные достоинства и редкий ум Магдалены.
Безмолвно бросилась она в объятия друга детства, когда он объявил ей о своём намерении поступить волонтёром в австрийское войско. Но он видел по выражению её лица, что она одобряет его намерения и что у ней достанет мужества владеть собою и своими чувствами. Никогда нравственная сила женщины не проявляется в такой степени, как в тот момент, когда она провожает любимого человека на войну или появляется на перевязочном пункте в качестве сестры милосердия. Высокая задача залечивать раны, смягчать неизбежное зло войны окружает её голову светлым ореолом, забывая о самой себе, не чувствуя усталости, проводит она дни и ночи у постели раненых и умирающих.
С каждым днём прибывало число раненых и больных, которых свозили с разных сторон. Немало их лежало в Гицинге, где теперь была Магдалена. Она неутомимо ухаживала за ними, заглушая этим тревогу, наполнявшую её сердце.
Эгберт даже в мирное время не решился бы без согласия графа открыть Магдалене тайну её рождения, несмотря на опасение, что она может случайно узнать её. Но теперь среди общего волнения он считал ещё более неуместным встревожить её неожиданным открытием и отложил всякие объяснения до лучших мирных дней.
Эгберт, стоя на аванпостах, с глубокой тоской смотрел через широкую реку на город, где прошло его счастливое детство. Ещё так недавно гордая и ликующая Вена лежала теперь униженная у ног победителя. Эгберт был спокоен относительно Магдалены. Ещё до занятия австрийской столицы французами она поселилась в его доме в Гицинге со своей названной матерью. Здесь, почти на глазах императора, нечего было бояться какого-нибудь насилия со стороны победителей. Хотя вообще Наполеон смотрел сквозь пальцы на поведение своих солдат, но в своём присутствии требовал от них спартанского воздержания.
«К чему послужили патриотизм и готовность к самоотвержению храброго, великодушного народа,
