Родная старина - В. Сиповский

Раскладка податей и повинностей производилась следующим образом. Земля делилась на участки, или сохи. Сохи заключали в себе от 1200 четвертей до 400 (по теперешнему счету от 1800 до 600 десятин); следовательно, сохи были неодинаковы по величине: сохи дворцовые, вотчинные и монастырские были больше, чем поместные и общинные. С малых сох взималось столько же податей, сколько с больших, а на большом пространстве было обыкновенно больше и крестьян; стало быть, «тянуть тягло» крестьянину на большой сохе было легче, чем на малой. (Например, в корм наместнику полагалось с каждой сохи полоть мяса, десять хлебов, бочка овса и воз сена. С большой сохи это все должны были доставить, положим, 300 крестьян, а с малой 150; очевидно, последним эта повинность была вдвое тяжелее; то же должно сказать и относительно прочих платежей и повинностей.)

Время от времени составлялись писцовые книги, в которые заносилось, сколько за вотчинником, помещиком или за общиной числится доходной земли, и сообразно этому определялось, сколько сборов с нее должно идти в казну и сколько вооруженных людей в случае войны должен выставить владелец.

Но черные люди, или крестьяне, свободно могли переходить с одних мест на другие. Понятно, что выгоднее всего было им селиться на больших сохах вотчинных земель или монастырских, а рабочие руки всюду были нужны, и потому крестьян везде охотно принимали. Бывали случаи, что землевладельцы у своих соседей даже силою захватывали крестьян и сажали их на своих землях. Чем тяжелее становились повинности, тем более усиливалось движение крестьян с общинных земель и с мелкопоместных. Сильные пожары, истреблявшие крестьянские хозяйства, набеги татар, моровые поветрия, убавлявшие число рабочих, тоже заставляли крестьян разбегаться. Целые области иногда пустели: нередко встречались покинутые деревни… Убыль людей в каком-либо участке при сборе податей не бралась в расчет до составления новых писцовых книг, а все подати и повинности, лежавшие на участке, невмоготу было поднять на себя крестьянам, оставшимся в нем в небольшом числе, – они тоже разбегались. Многие переходили в холопы, другие шли в батраки, третьи уходили в степи и становились казаками.

Всю силу свою государство брало из земли: она давала главные денежные средства правительству, она кормила и сотни тысяч служилых людей, составлявших главную его силу; а нет крестьян на земле – она теряет всякую цену: убавляются доходы государства, служилые люди – помещики – не могут править службу как следует, при сборе войска являются с плохим оружием, не приводят с собою должного числа воинов, даже и вовсе не являются, приходится отмечать их в «нетях».

Правительству приходилось ради своей же пользы позаботиться о том, чтобы облегчить и улучшить участь черных людей. Царь Иван и его советники старались видимо поддержать общинное устройство крестьян; в общине, где друг друга поддерживают, один другого выручает, всем легче живется. Заботился царь и о том, чтобы приказные люди не обижали крестьян, позволял им самим управляться, выбирать себе общиной старост, целовальников и других излюбленных людей, которые вершили бы дела «беспосульно и безволокитно» (т. е. без взяток и без замедления).

Но подати и повинности не сбавлялись; войны тяжелые и обременительные продолжались, и крестьянам становилось все труднее тянуть тягло.

Переходы крестьян из мелкопоместных и общинных земель в земли более льготные, боярские и монастырские, продолжались. К концу XVI в. крестьян, поземельных собственников, уже не было. Не под силу было им тянуть тягло на своей земле, да и обид от приказных людей и от сборщиков податей приходилось терпеть немало, а на боярской земле жилось крестьянину за боярином как за каменной стеной. Вот почему вольные крестьяне шли в закупы к богатым владельцам, а не то просто в батраки и холопы, а те, которым воля была дорога, уходили в степные украины в казаки. С присоединением к московским владениям Поволжья и Сибири открылись новые обширные страны для выселения. Правительству пришлось позаботиться о том, чтобы не уходила рабочая сила из-под тягла; уменьшалась эта сила в государстве, падали и доходы его, слабело и войско. Служилые люди, мелкие помещики, беспрестанно бьют челом, что богатые землевладельцы переманивают крестьян у них и этим разоряют их вконец; что службу государеву править им невмочь; жалуются и на то, что им «тощета» и оттого, что крестьяне уходят от них на монастырские льготные земли.

Правительство, испомещая служилых людей, давая им вместо жалованья земли, должно было озаботиться, чтобы дать им и постоянного работника: иначе им невмочь было править свою службу. Вот главная причина прикрепления крестьян к земле.

В Литовской Руси гораздо раньше старались уничтожить переманку крестьян большими льготами от одного землевладельца к другому. Здесь запрещено было под страхом наказания сманивать крестьян новыми льготами. Московское правительство думало тоже сделать нечто подобное. Еще при Грозном было поставлено, чтобы монастыри не приобретали без особого разрешения земли; отменены так называемые «тарханные грамоты», которыми давались монастырским землям очень важные льготы, сильно привлекавшие крестьян. Но скоро тарханы были возобновлены. Годунов искал опоры духовенства, и потому ему не было расчета обижать монастыри; а между тем необходимо было подумать о выгодах служилых людей.

Уже раньше постепенно ограничивалась свобода крестьянских выходов. Определено было, что крестьяне могут переходить от одного помещика к другому около осеннего Юрьева дня, когда уже были все сельские работы покончены и счеты между помещиком и крестьянином сведены. Наконец около 1592 г. был издан от имени царя указ, по которому от крестьян отнималось право выхода; они обязывались оставаться на той земле, где застал их указ. И раньше тяжело жилось крестьянину, но все же он знал, что наступит желанный Юрьев день и можно будет поискать нового места, уйти от господина, с которым тяжело живется. Теперь же этот желанный день от крестьянина отнимался и уход его с места становился уже преступлением. Крестьяне не делались холопами или рабами помещика; они прикреплялись только к земле, но волю все же теряли и попадали более, чем прежде, под власть помещиков.

Кроме тяглых крестьян, были в каждом селе нетяглые люди, т. е. не приписанные к тяглу по писцовым книгам. Это были взрослые сыновья при отцах, братья при братьях, племянники при дядьях и проч., называли их обыкновенно захребетниками и подсуседниками. Они были людьми вполне свободными, вольными работниками. Через пять лет, в 1598 г., вышел указ, по которому вольные слуги, прослужившие у господина полгода, становились его холопами. Таким путем хотело правительство и этих вольных людей прикрепить, но уже не к земле, а к господину, которому и отдавались они в полную власть.

Этими мерами Годунов рассчитывал упрочить доходы государства и военные силы его. Прикрепление крестьян к земле и закабаление вольных людей были очень выгодны для служилых мелкопоместных людей, так как от них обыкновенно и уходили рабочие силы к богатым владельцам, которые теперь лишались возможности сманивать людей. Но главная военная сила государства составлялась из сотен тысяч служилых боярских детей, а не из сотен богатых и знатных бояр, и Годунов выгоды последних смело приносил в жертву первым. Он не предвидел, конечно, к каким ужасным последствиям приведут эти меры. Ему лично они были выгодны, так как он приобретал теперь новую опору в служилых людях, составлявших главную военную силу в государстве.

С. В. Иванов. «Юрьев день». 1908 г.

Но уже самому Годунову пришлось увидеть и вредные следствия прикрепления крестьян. Законное право уходить с места у них было отнято, они стали делать это незаконно. Побеги крестьян и розыски беглых страшно тяготили и помещиков, и правительство. Судам, тяжбам, сыскам и насилиям не было счету… Число нищих и бродяг из беглых крестьян все росло и росло. Разбои и воровство усилились. Чем больше крестьян было в бегах, тем труднее было тянуть тягло оставшимся.

Тяжело жилось русскому простолюдину и раньше, а после закрепощения стало еще тяжелее. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» – до сих пор еще говорит наш теперь уже свободный простолюдин [т. е. крестьянин], когда над ним стрясется какая-либо нежданная беда: сильно, видно, врезалась в народную память отмена Юрьева дня.

Неприглядна была и с внешней стороны жизнь крестьянина: по большей части тесная курная избенка служила ему жилищем. Одевался простой народ в ту пору почти так же, как и теперь: те же были тулуп, зипун (сермяга) и меховая шапка в холодную пору, а летом одна рубаха. Кожаная обувь была у более зажиточных; бедняки носили лапти. Простолюдины, жившие при городах (посадские), обыкновенно бывали зажиточнее; они и жили попросторнее, и одежду шили понаряднее, не из таких грубых тканей, как бедняки.