Троцкий. Изгнанный пророк. 1929-1940 - Исаак Дойчер

Однако возможно, что режим, который уничтожает… лучшие умы нации, может в конечном итоге вызвать по-настоящему террористическую оппозицию. Более того: это будет вопреки всем законам истории, если [этого не произойдет]… Но этот терроризм отчаяния и мести чужд сторонникам Четвертого Интернационала… Личная месть… для нас слишком мелка. Какое, на самом деле, политическое и моральное удовлетворение может извлечь рабочий класс из убийства Каина-Джугашвили, которого без труда заменит какой-нибудь другой бюрократический „гений“? Если и представляет для нас интерес личная судьба Сталина вообще, так только в том, что мы хотели бы, чтобы он дожил до краха своей собственной системы, а он не очень далек».

Он предсказывал «еще один процесс, настоящий», на котором рабочие вынесут приговор Сталину и его сообщникам. «Тогда в человеческом языке не найдется никаких слов в защиту этого самого зловредного из всех Каинов, которых можно было отыскать в истории… Будут сброшены или перенесены в музеи и установлены в залах тоталитарных ужасов монументы, которые он воздвиг сам себе. А победоносный рабочий класс пересмотрит все эти судебные процессы, как открытые, так и тайные, и на площадях освобожденного Советского Союза воздвигнет памятники несчастным жертвам сталинских злодеяний и подлости».

И вновь это пророчество подтвердилось, но ненадолго. А тем временем репрессии по своим масштабам и силе действовали как огромный природный катаклизм, против которого были бессильны все ответные человеческие действия. Этот террор сокрушал умы, ломал волю и подавлял всякое сопротивление. Невероятная ненависть и возмущение, о которых говорил Троцкий, существовали, но были загнаны вглубь, где им суждено было накапливаться для будущего; в настоящее время и весь остаток сталинской эры они не могли найти выход. Все — а троцкисты в первую очередь, — в ком такие эмоции соединялись с политическим сознанием и кто мог предложить идеи и программы действий, — все такие люди систематически и безжалостно истреблялись.

Более десяти лет Сталин держал троцкистов за решеткой и колючей проволокой и подвергал их нечеловеческим преследованиям, деморализовал многих из них, раскалывал их и почти преуспел в их изоляции от общества. В 1934 году казалось, что троцкизм был практически искоренен. И все же спустя два-три года Сталин его боялся еще больше, чем когда-либо. Как ни парадоксально, великие репрессии и массовые депортации, последовавшие на убийством Кирова, влили в троцкизм свежую струю. Имея вокруг себя десятки и даже сотни тысяч только что сосланных людей, троцкисты уже не были одиноки. К ним присоединилась масса капитулянтов, которые с сожалением размышляли, что дело никогда бы не дошло до сегодняшнего состояния, если б они держались вместе с троцкистами. Оппозиционеры более молодых возрастных групп, комсомольцы, которые первыми встали против Сталина задолго до того, как троцкизм был разгромлен, «уклонисты» самых различных мастей, рядовые рабочие, высланные за мелкие нарушения трудовой дисциплины, и недовольные вместе с ворчунами, которые начали политически мыслить, только оказавшись за колючей проволокой, — все они образовали новую огромную аудиторию для троцкистских ветеранов.[119]

Режим в концентрационных лагерях становится все более жестоким: заключенным приходилось надрываться на тяжелой работе от десяти до двенадцати часов в день; они умирали от голода и среди болезней и неописуемой нищеты. И все-таки опять лагеря стали школами и учебными центрами оппозиции, где троцкисты считались непревзойденными наставниками. Именно они стояли во главе ссыльных почти во всех забастовках и голодовках, вступали в конфликт с администрацией, выдвигая требования улучшить лагерные условия, и своим непокорным, часто героическим поведением воодушевляли других и помогали выстоять. Четко организованные, с высокоразвитым чувством дисциплины и хорошо информированные политически, они были настоящей элитой того огромного сегмента народа, который был брошен за колючую проволоку.

Сталин понимал, что дальнейшими репрессиями ничего не достигнет. Едва ли можно было что-то добавить к мучениям и подавлению, которые лишь еще более окружали троцкистов ореолом мученичества. Пока они были живы, они являлись угрозой для него, а при надвигавшейся войне с ее опасностями эта потенциальная угроза становилась реальной. Мы уже видели, что с момента, как он захватил власть, ему приходилось ее завоевывать вновь и вновь. И вот он решил избавиться от необходимости повторных завоеваний; он вознамерился обезопасить ее раз и навсегда от всех рисков. Этого он мог достигнуть лишь одним путем: поголовным уничтожением своих противников, прежде всего троцкистов. Московские процессы устраивались для того, чтобы оправдать этот план, главная часть которого уже была выполнена, но не на виду в залах суда, а в темницах и в лагерях Востока и Севера.

Один очевидец, бывший заключенный огромного воркутинского лагеря, но не троцкист, так описывает последнюю деятельность троцкистов и их ликвидацию. Только в одном их лагере, говорит он, было около тысячи старых троцкистов, которые называли себя «большевиками-ленинцами». Приблизительно пятьсот из них работало на угольной шахте в Воркуте. Во всех лагерях Печорской области насчитывалось несколько тысяч «ортодоксальных троцкистов», которые «находились в ссылке с 1927 г.» и «оставались верны своим политическим идеям и вождям вплоть до самого конца». Автор, вероятно, в число «ортодоксальных троцкистов» включает и бывших капитулянтов, так как иначе его оценка их количества выглядела бы очень завышенной. «Помимо этих настоящих троцкистов, — продолжает автор, — примерно в то же время в лагерях в Воркуте и в других местах было более ста тысяч заключенных, которые, как члены партии и комсомольцы, вступили в троцкистскую оппозицию и потом, в разное время и по разным причинам… были вынуждены „публично отречься и признать свои ошибки“ и покинуть ряды оппозиции». Многие ссыльные, никогда не бывшие членами партии, также считали себя троцкистами. В число их надо включать оппозиционеров всех оттенков, даже приверженцев Рыкова и Бухарина, и новичков из молодых и самых юных возрастных групп, как отмечает сам наш очевидец.

«Все равно, — замечает он, — собственно троцкисты, сторонники Л. Д. Троцкого, были самой многочисленной группой». Среди их лидеров он упоминает В. В. Косиора, Познанского, Владимира Иванова и других настоящих троцкистов с большим стажем. «Они приехали на шахту летом 1936 г. и были поселены… в два больших барака. Они категорически отказывались работать на шахтах. Они работали только в надшахтных зданиях и не более восьми часов в день, а не десять и не двенадцать, как этого требовали правила и как трудились все остальные заключенные. Они демонстративно и организованно игнорировали лагерные правила. Большинство из них провели в изоляции около десяти лет, поначалу в тюрьмах, потом в лагерях на Соловецких островах и, наконец, в Воркуте. Троцкисты были единственной группой политзаключенных, которые открыто критиковали сталинскую „генеральную линию“ и открыто и организованно сопротивлялись тюремщикам». Они все еще провозглашали, как и Троцкий за границей, что в случае войны будут безусловно защищать Советский Союз, но стремиться к свержению советского правительства; и даже «ультралевые», вроде сторонников Сапронова, хоть и с оговорками, разделяли эту позицию.