Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год - Владимир Броневский

Архипелаг, находясь в умеренном климате, имеет только два времени года: лето и осень. В продолжение лета небо покрыто бывает прекрасной лазурью. Северный ветер столько прохлаждает и уменьшает большие жары, что воздух почитается здесь самым здоровым. По мере увеличивания зноя постоянно дующий летом северный ветер также увеличивается, исключая, что близ берегов около полдня делается тишина; ночью всегда дует береговой ветер. Причина сих перемен есть следующая: по захождении солнца воздух, наполняемый земными испарениями, навлеченными дневным жаром, как жидкая стихия, разливается и течет к морю, от сего и происходит береговой теплый ветер, производящий росу. Сей ветер, начавшись около полночи, дует до тех пор, пока морской воздух, разжиженный жаром солнца, по той же причине обращается к земле, где воздух, освеженный ночной прохладой, снова начал согреваться. Однако ж сие постоянное течение ветров подвержено переменам; при южных ветрах небо покрывается тучами, зарница заменяет гром и молнию. Свежий ветер вдруг в несколько минут переходит в тихий, и когда небо сделается ясно, прежний ветер снова является. У Дарданелл же почти без всякой перемены дуют северные ветры. Начало осени есть прекраснейшая наша весна, в ноябре и декабре начинаются холодные и крепкие переменные ветры; небо чернеет тучами и бури с ужасными громами приводят в движение воздух. В сие время идут столь сильные дожди, что здесь в одну неделю падает воды более, нежели у нас в целый год. Льющийся дождь, особенно темной ночью, уподобляется шуму сильно падающего града. В сии зимние месяцы ясные после бури дни доставляют самую приятную прохладную погоду, солнце около полдня всегда имеет чувствительную теплоту. В Архипелаге нет тех продолжительных жаров и пагубного сирокко, опаляющего землю. Все произрастания всегда покрыты бывают зеленью, а зимой вся природа является в полном блеске. По причине многих островов, камней и подводных отмелей в бурное время плавание в Архипелаге становится опасным; но множество удобных пристаней не прерывают оного ни в какое время.

Получив повеление доставить в Корфу пленного турецкого адмирала и капитана корабля с их свитой, также лейтенанта Розенберга и фельдъегеря Федорова, отправленных с донесением к государю императору, 6 июля мы снялись с якоря, а 8-го за противным ветром остановились у острова Тино. Город Сан-Николо или, как другие называют, Тино, стоит на берегу речки и защищается цитаделью, построенной венецианами на высоте. Рейд открыт северным и западным ветрам, глубина от 12 до 17 сажен, грунт песчаный и потому якорное стояние тут не надежно. В древние времена, по причине изобилия на нем воды, острова назывался Гидруза, а по множеству змей – Офиуза; на нем находился славный храм Нептуна, пещера Эола и гробницы Зефа и Калаиса, сыновей Бореевых. Тиносцы участвовали в сражении при Платее. Тино был последний остров, взятый турками от венециан. Длина его 12, ширина 5 верст, горист, весьма плодоносен, изобилует вином, маслом и хлебом. Делаемые здесь сырцовые шелковые чулки по прочности и сребристой белизне своей почитаются превосходнейшими. Хорошо обработанные поля и сады вокруг города показывают, что жители трудолюбивы. Тиносцы имеют свои суда и отправляют на них значительную торговлю.

Гражданские чиновники приезжали на фрегат засвидетельствовать свое почтение пленному адмиралу и предложить ему свои услуги. Они в знак уважения к прежнему своему начальнику доставили на фрегат все нужные съестные припасы без платы. Бекир-бей, сначала корсар, потом паша в Египте, почитался отважнейшим (хотя не знает грамоты) и знающим адмиралом. Слова, сказанные им при отдаче флага своего нашему адмиралу и разговор с лейтенантом, который был послан привезть его на корабль «Селафаил», доказывают его мужество и глубокое чувство чести. Когда корабль «Селафаил», подошед под корму корабля «Седель-Бахр», был готов дать ему залп, турки закричали: Аман! (пощада), и лейтенант В. Н. Титов был послан привезть адмирала и капитана, также и флаги на «Селафаил». Паша долго не соглашался отдать флаг свой капитану Рожнову, говоря, что он никому не сдастся, кроме самого адмирала; отпускал и возвращал лейтенанта несколько раз, наконец, призвав его в последний раз спросил: «За что русские так на него рассердились, что все корабль его били?» – «За то, – отвечал ему Титов, – что Ваше Превосходительство храбрее и лучше всех дрались». Ответ сей так понравился паше, что он, погладив свою бороду, тотчас согласился ехать на «Селафаил». Отдавая свой флаг Дмитрию Николаевичу, Бекир-бей с важностью сказал: «Если судьба заставила меня потерять мой флаг, то не потерял я чести и надеюсь, что победитель мой отдаст мне справедливость и засвидетельствует, что я защищал его до последней крайности». Я видел в Гибралтаре 4 испанских корабля, взятых в Трафальгарском сражении; они были сильно разбиты; но «Седель-Бахр», без реев, без снастей, с пробитыми бортами, наполненный в палубах щепами, убитыми и ранеными людьми, представлял самое ужасное состояние. Дмитрий Николаевич, приняв от Бекир-бея флаг, возвратил ему саблю, поместил его в своей каюте и ласками своими, вниманием и обхождением искренним в короткое время столь привязал к себе, что при прощании они расстались искренними друзьями. Бекир-бей очень бодр и остроумен: когда разбитый турецкий флот входил в Дарданеллы и когда спросили его, почему на всех кораблей вместо носовых статуй помещены позолоченные львы, Бекир-бей, вздохнув, отвечал: «У добрых мусульман сердца львиные, жаль только, что головы ослиные». На вопрос, хорошо ли ходит ваш корабль? «Если б не хорошо ходил, не пришел бы сюда», – улыбнувшись, он отвечал. По прибытии в Корфу Бекир-бей помещен был в доме главнокомандующего. Генерал Бертье, новый наместник Ионической республики, сделав ему посещение, под видом дать ему дом более удобный и спокойный, перевел его в такой, в котором не только покоя, но даже не было и необходимой мебели. Бертье, пришед к нему на новоселье, по обыкновению французскому нашел новое жилище его прекрасным, гораздо приличнейшим первого. Бекир-бей, удивленный, не отвечал ни слова; но когда Бертье с усмешкой прибавил: «Сожалею, что здесь не можно доставить вам таких прекрасных невольниц, которыми, конечно, ваш сераль в Константинополе украшен», тогда, огорченный, отвечал он ему самой колкой и невыгодной для французов насмешкой…

10 июля при свежем северном ветре снялись мы с якоря, выходя с рейды, встретились с английским фрегатом, с которого спросили: где наш флот? Объявили потом, что везут депеши к адмиралу Сенявину, и остановились на нашем месте близ Сан-Николо. Прошед каналом между Андро и Тино, на другой день между Цериго и Матапаном встретились с 2 английскими кораблями и бригом; один из них был стопушечный, на котором имел флаг свой контр-адмирал Мартень. Подошед под корму стопушечного, контр-адмирал поздравил нас с тремя победами: разбитием турецкого флота у Афонской горы и поражением французов под Гейльсбергом и Гутштадтом. Адъютант вице-адмирала лейтенант Розенберг ездил благодарить сэра Мартеня за поздравление и узнал от него, что семь кораблей, по повелению парламента, отправлены для соединения с нашим флотом, в распоряжение Дмитрия Николаевича, а в случае надобности сам Коллингвуд с 22 кораблями подкрепит наши действия. Сия доверенность к нашему главнокомандующему, конечно, приносит ему великую честь; ибо до сего времени ни один российский адмирал не начальствовал над английской эскадрой. Но усердное сие расположение британского правительства было уже не вовремя и много опоздало, ибо турецкий флот более не выходил из Дарданелл. Имея тихие переменные ветры, 18 июля прибыли мы в Корфу.