Переписка 1826-1837 - Александр Пушкин

Государю угодно было отметить на письме моем к Вашему сиятельству, что не льзя мне будет отправиться на несколько лет в деревню иначе, как взяв отставку. Предаю совершенно судьбу мою в царскую волю, и желаю только, чтоб решение его величества не было для меня знаком немилости и чтоб вход в архивы, когда обстоятельства позволят мне оставаться в Петербурге, не был мне запрещен.

С глубочайшим почтением, преданностию и благодарностию честь имею быть,

милостивый государь Вашего сиятельства покорнейшим слугою. Александр Пушкин.

4 июля 1835 С. П. Б.

1077. А. П. Плещеев — Пушкину. 5 июля 1835 г. Проскуров.

Почтеннейший Александр Сергеевич!

Весьма тебе благодарен за высылку 1500 рублей, в счет двух тысяч и тридцати червонцев, должных мне твоим братом, об сих, изволишь видеть, червонцах, [1238] кажется, тебе Лев ничего не говорил, думаю оттого, что он позабыл все долги свои, и всякого рода обязательства, а потому прилагаю при сем его письмо, из коего усмотришь, как люди пишут, как кажись чувствуют и как исполняют; господь бог ниспосылает на ум тебе скаски и повести, кои ты печатаешь и продаешь, вырученные за оные деньги не бросаешь в Неву реку, а поди чай кладешь в шкатулку; вынь оттуда 500 рублей и 30 червонцев; будь друг и благодетель пришли ко мне; а в проценты пришли бунт Пугачева, до нас еще эта книжица не дошла, — в нашей стороне больше питают брюхо нежели голову (за исключением винных паров, коими приисполнены головы всех классов, полов и родов людей). Прощай будь здоров умен богат и развратен как Саломон.

Твой Плещеев.

Каменец-Под.[ольской] губер.[нии] г. Проскуров Июля 5-го д.[ня] Командиру 5-й артиллер. бригады.

[Приложение: письмо Л. С. Пушкина А. П. Плещееву]

18 января 1834 г. Петербург

Кругом виноватый, не знаю как приняться обьяснить тебе мое положение. — Надежды мои на заем в Петербурге денег рушились, ибо мало людей, готовых подобно тебе, помогать другому; голод и неурожаи лишили нынешний год моего отца почти всякого дохода; дела брата расстроеннее прежнего и я не могу надеяться на его помощь. С самого приезда моего в Петербург я живу в долг, не имея даже средства доставить в Варшаву необходимую и д[о]вольно незначительную сумму на уплату долгов весьма тягостных. Все сие не дозволило мне кончить с Аничковым дела касательно твоего перевода; он просил меня тебя о сем уведомить. Грустно и совестно перед ним и перед тобою, но нельзя сделать невозможного и я остаюсь должным прежние две тысячи рублей и тридцать червонцев. Весною я надеюсь уехать далеко и на долго, но прежде я должен окончить все денежные мои счеты. — Принимаешь ли ты снова на себя до сего времени вышеупомянутую сумму — уведоми меня поспешнее.

Кончаю сие тягостное для меня письмо не имея ни духу ни права перед тобою извиняться; но видит бог, что непредвиденные обстоятельства, а не собственная вина ввели меня в таковую несостоятельность. — Прощай, желаю тебе всего возможного счастия и для себя желаю, чтобы ты не поминал меня лихом. —

Душевно тебе преданный Лев Пушкин.

С.-Петербург 1834 года. Генв. 18 дня.

Адрес мой: в С.-Петерб. у Казанского мосту на Невском проспекте в доме Энгельгарда во 2 N.

Адрес: Его Высокоблагородию Милостивому государю Александру Павловичу Плещееву

1078. П. А. Катенин — Пушкину. 7 июля 1835 г. Ставрополь.

Купив для похода тройку повозочных лошадей с хомутами, палатку с прибором и другое кое-что, издержав на эти припасы около тысячи рублей, я всё по грехам моим задержан неоконченным делом, на меня наваленным, и не могу из скучного города Ставрополя отправиться хоть на Черкесские сабли; со скуки, с досады etc. пишу и, без мала месяц тому назад, отправил к Каратыгину толстый пакет разных стихов и прозы. Полюбопытствуй, милый Александр Сергеевич, взглянуть на всё писание сие и посоветуй: что с ним делать? Ты всегда хвалил меня как критика, и мне хочется знать: по мысли ли придется тебе, что там есть, и чему продолжение: о комедии в прозе также готово, и при первом удобном случае также пошлется. Если ты полагаешь, что оно годится в печать, сиречь в журнал, ибо особо нельзя, пока не всё готово, то я бы желал тиснуть, отчасти ради денег, в коих мне очень нужда. Того же ради, прошу без промедления издать и прилагаемую при сем басню, в которой не вижу зацеп для г-жи Ценсуры, разве что в иных случаях правда борется со властью; но это старая аксиома, всего сильнее выраженная у набожного Паскаля в Lettres provinciales [1239], и кажется, сказанное им не ставится в грех никому. Я своей баснью вообще доволен, но жду суда умного со стороны, для уверенности, и прошу тебя мне сказать: тогда я тебе скажу, что думаю вообще о баснях. Кантата: Сафо рисуется прелестно в воображении, так и манит; но без топора не рубят дров, и я с низким поклоном повторяю мое прошение о присылке оного, то есть немногих греческих стихов в оболочке новейшей прозы, сколько можно vile et servile [1240]. Почти совестно писать всё о себе и всё неважное, по крайней мере для другого, даже для приятеля; но отселе не придумаю, что может сообщаться прямо занимательного, а прошу наоборот, такого из столицы, которое quoiqu’on dit [1241] всем всего лучше; беда моя, что жду и не дождусь: все заняты своим, и до povero Calpigi [1242] никому дела нет. Прощай, любезнейший Александр Сергеевич, и коли басня тебе доставит хоть миг удовольствия, расплатись письмом. Весь твой

Павел Катенин

Июля 7-го 1835. Ставрополь.

1079. H. И. Гончаровой. 14 июля 1835 г. Петербург.

Милостивая государыня матушка Наталия Ивановна,

Искренно благодарю Вас за подарок, который изволили Вы пожаловать моему новорожденному и который пришел очень к стати. Мы ждали Дмитрия Николаевича на крестины, но не дождались. Он пишет, что дела задержали его, а что его предположения косательно графини N. не исполнились. Кажется он не в отчаянии. Жену я, по вашему препоручению, поцаловал как можно нежнее; она цалует Ваши ручки и сбирается к Вам писать. Мы живем теперь на даче, на Черной речке, а отселе думаем ехать в деревню и даже на несколько лет: того требуют обстоятельства. Впрочем ожидаю решения судьбы моей от государя, который очень был ко мне милостив, и коего воля будет для меня законом.

Обращаюсь к Вам с просьбою и с домашными объяснениями: до сих пор главные наши хлопоты состоят в том, что не можем сладить с поварами, которые в Петербурге избалованы и дороги не померно. Если в Ярополице есть у Вас какой-нибудь ненужный Вам повар (только был бы хорошего, честного и не-развратного поведения), то Вы бы сделали нам истинное благодеяние, отправя его к нам — особенно в случае нашего отъезда в деревню. Простите меня, что я без церемонии и прямо к Вам обращаюсь — надеясь на Вашу снисходительность и благосклонность.

Жена, дети и свояченицы — все слава богу у меня здоровы — и цалуют Ваши ручки. Маша просится на бал, и говорит, что она танцовать уже выучилась у собачек. Видите, как у нас скоро спеют; того и гляди будет невеста.

С глубочайшим почтением и преданностью имею счастие быть

милостивая государыня матушка Вашим покорнейшим слугою и зятем [1243] А. Пушкин.

14 июля

1080. В. Д. Соломирский — Пушкину. 17 июля 1835 г. Тобольск.

Ты просил меня, писать тебе о Ермаке, предмет конечно любопытный, но помышляя о поездке для розысков следов сего воителя, я досель сижу дома; однакоже могу доставить тебе сведение не менее занимательное и это о тебе самом.

На-днях у меня обедало человек пять моих приятелей: в числе гостей был Петр Андреевич Словцев, старец знаменитый, сын Сибири, он соученик и бывший друг Сперанского, богатый умом, познаниями, правдолюбием и несчастиями. Словцев должен жить в памяти русских или лучше человечества, зане жизнь одного мудреца несравненно поучительнее жизни сотни воинов. Другой гость, ибо должно тебя с ним познакомить, человек достигший богатства и чинов собственным умом и дельностью, образованный старинной школой и твердый в своих правилах, — меня же ты знаешь. — Говоря о словесности заговорили о тебе и мой богатый гость старинной школы восстал на тя, со всею силою классицизма и педантизма. Я, во преки моим мнениям, взял твою сторону и дело пошло на голоса. Словцов сказал: [что] Сочинения Пушкина должно читать для роскоши ума, везде где я встречаю произведения его пера я их пробегаю с жадностью! — Полагая, что таковой отзыв человека подобного Словцову для тебя [буд[ет]] приятнее и занимательнее мнения наших полусловесников, я поставил [себе] приятною обязанностью сообщить тебе оное. Прение продолжалось; Словцев согласился, что род твоих сочинений мог бы быть возвышеннее, но, говорил он, гении своевольны! Наконец, так как общее мнение было на твоей стороне, я, чтоб совершенно победить сопротивника, предложил тост за твое здоровье с тем, чтоб всякой [по[желал]] сказал какое-нибудь желание; очередь пала на младшего, это был учитель русского языка; он пожелал тебе всеобщей любви; я пожелал тебе привыкнуть пить воду, [1244] с тем однакоже условием, чтобы ты доказал que l’esprit qui règne dans tes vers n’est pas l’esprit du vin [1245]. Словцев пожелал богачу антагонисту, чтобы его дети с тобою сравнялись! Один из гостей — чтоб ты вечно писал; другой — долгой жизни. Словцев заметил, что долгая жизнь великим умам не свойствена, им надо желать благодарного потомства. Наконец классик пожелал, чтоб все тебя уважали, но по справедливости ценили твои сочиненья! И так мы все пили за здоровье гения-писателя, даже я, давно пьющий одну воду.