Эсперанса. Изгнанники в лесу. Жилище в пустыне. - Майн Рид

Тем временем змея удирала со всей прытью, на которую была способна. На свое несчастье, мокассиновая змея не умеет карабкаться на деревья, поэтому ей оставалось надеяться только на свою быстроту.

Мы заметили ее между группой деревьев; она каждую секунду поднимала голову и с тревогой оборачивалась назад; спустившись по пологому склону, она направилась к невысокому холму, отстоявшему на небольшом расстоянии от нашего пригорка.

Она была еще на полпути, когда услышала, что ее догоняет кабан, который бежал с опущенной головой, принюхиваясь к помятой траве.

Со своей наблюдательной вышки мы внимательно следили за этими своеобразными гонками.

Приблизившись к змее, кабан остановился и взглядом измерил пространство, отделявшее его от врага. Взъерошенная щетина дыбом встала на спине, словно иглы дикобраза.

Змея, видимо, перепугалась. Глаза утратили свой властный, жестокий блеск, так волновавший несчастных птиц. Даже чешуя, казалось, поблекла и обесцветилась.

Внезапно кабан рванулся, подбежал к змее и навалился на нее всей своей тушей. Пресмыкающееся вздрогнуло и вытянулось на земле. Кабан с неожиданной для него легкостью отпрыгнул, снова налетел на змею и изо всей силы стал топтать ее копытами. Змея только извивалась. Наконец кабану удалось вонзить клыки в шею пресмыкающегося и в несколько мгновений покончить с ним.

Бездыханная змея вытянулась на траве. Победитель-кабан испустил громкий торжествующий крик, очевидно, призывая детенышей. Поросята вылезли по его зову из высокой травы, где они прятались во время боя, и с веселым хрюканьем подбежали к матери.

40. Бой кугуара и пекари

Мы с Франком радовались исходу сражения. Сам не знаю, почему, мы были на стороне кабана, хотя он, если бы мог, сожрал бы птиц и разорил бы их гнездо. Да и птицы не такие уж невинные щебетуньи. Сколько букашек и бабочек уничтожают эти прожорливые создания! В сущности, и каждое животное, и птица – настоящий хищник и сочувствия не заслуживает. Но таков уж закон природы. С незапамятных времен змея внушает человеку глубочайшее инстинктивное отвращение. Все рассказы о злобе, силе и вреде, приносимом змеями, сильно преувеличены. Она чрезвычайно редко бросается на человека, а он преследует змею, как кровного врага. Вокруг змей созданы тысячи легенд, и путешественники охотно рассказывают об удавах, душивших в своих объятиях людей, об укусах, причинявших немедленную смерть, и прочих ужасах. Встретив змею на дороге, всякий вскакивает с повозки, чтобы размозжить ей голову камнем. Даже неядовитые змеи разделяют общую участь. Не знаю, справедливо ли это, но так повелось с древних времен, и мы, уже обогащенные опытом и познаниями, с таким же отвращением взираем на змею, как и дикари.

Несмотря на сочувствие победителю, мы решили убить его. В сущности, нас соблазняли детеныши. Их жирные окорока внесли бы некоторое разнообразие в наше скромное меню. Они вполне бы заменили нам домашних поросят, хотя мясо их по вкусу скорее напоминает заячье. Чтобы оно стало съедобным, нужно, убив животное, вырезать одну железку около самого крестца, которая распространяет неприятный мускусный запах. Поросят тотчас после этой операции жарят, так как через некоторое время мясо снова становится непригодным в пищу.

Мы с Франком ломали голову над тем, как взять живьем двух хрюкающих детенышей, даже не подозревавших о грозившей им опасности; мы уже облизывались, предвкушая редкое угощение.

Пока поросята находятся при матери, нечего надеяться на успех. Ведь к свирепому пекари нельзя подступиться. Даже с собаками мы не отважились бы на безнадежную борьбу, зная, как силен и зол кабан. Самая смелая собака в ужасе отступает перед ним.

Итак, нам не завладеть поросятами, пока мы не избавимся от их матери. Но как приступить к делу? Самое простое, конечно, пристрелить…

Тут Франк впал в нестерпимую сентиментальность. Он стал доказывать, что жестоко без нужды убивать зверей, хотя бы кабанов, которые, как он знал, отличаются свирепостью и не щадят ни оленей, ни козулей, ни других беззащитных тварей.

Кабаны, между прочим, развелись в большом количестве в окрестных лесах, а это было очень опасным соседством. Мне не раз приходилось слышать об охотниках, искалеченных и убитых этими страшными зверями. Поэтому нельзя было упускать живьем кабана, и, не обращая внимания на разглагольствования сына, я вытащил карабин.

Тем временем кабан разделывал убитую змею. Первым долгом он оторвал голову от туловища и, придерживая его передними лапами, содрал чешую, точно рыболов, который чистит скользкого угря. Потом он с жадностью набросился на белое мясо змеи, изредка бросая убогие подачки хрюкающим от удовольствия поросятам. Семейный обед, признаться, производил отталкивающее впечатление.

Я зарядил карабин и уже собирался спустить курок, когда взгляд мой упал на неожиданно подкравшегося зверя. Один вид его наполнил меня смятением и ужасом.

Кабан находился приблизительно в пятидесяти шагах от дерева, на котором мы сидели, а в тридцати шагах от него я заметил зверя совершенно другой породы.

Размерами он был с теленка, но приземистей, подвижней, с более гибким и вытянутым туловищем. Шкура была темно-коричневая, с красным оттенком, но на груди и животе выделялись светлые, почти белые пятна. Уши темные, небольшие; морда напоминала кошачью. Но спина, не выгнутая, как у кошки, казалась скорее вдавленной и была значительно ниже сильно развитых плеч. Хищник этот, действительно, принадлежал к кошачьей породе.

Мы никогда раньше не видали этого зверя, внушившего нам глубокий ужас, но тотчас догадались, что перед нами кугуар, или пума.

Впервые со дня приезда в эти места мы испытали настоящий животный страх, к слову сказать, вполне обоснованный.

Дикий кабан – грозный и опасный враг, но мы знали, что благодаря своей неповоротливости на дерево он вскарабкаться не может, и потому не тревожились за свою участь. С кугуаром дело обстояло хуже. Ловкий, увертливый и подвижный, как белка, он