Одна жизнь — два мира - Нина Алексеева

— «На чужой территории воевать будем», а «он» вот-вот до Москвы скоро допрет, и говорят, «туда» тоже уже «бомбочка» попала, — он выразительно кивнул в сторону Кремля.

— Слышала? — спросил Иван Павлович.

— Слышала.

— Вот так говорили в семнадцатом году о старой власти.

Наконец мы добрались до вокзала, привокзальная Комсомольская площадь была так забита народом, что казалось невероятным через это море голов пробраться к билетным кассам.

Иван Павлович, сверкая на жарком солнце своим орденом, брал штурмом завоеванные двадцать лет назад привилегии.

Ничего не помогало, и вдруг он случайно наскочил на знакомого работника Казанского железнодорожного вокзала, благодаря ему мы быстро получили билеты. Нам некогда было раздумывать. Нам надо было как можно скорее выбраться из этой каши, выехать из Москвы, из-под бомбежек, а дальше, решили мы, где-нибудь спокойно разберемся. Наш поезд уходил в восемь часов вечера, и мы поспешили домой. Солнце жгло невыносимо.

Излишне описывать душераздирающую картину прощания с родными, близкими, с теми, кто оставался в Москве, которую бомбили уже по-настоящему.

Еще не успел народ закончить посадку, проститься, не успел поезд тронуться с места, как пронзительно завыла сирена и загудели над головой вражеские самолеты. В поезде началась паника, перепуганные женщины и дети бросились к выходу, но двери оказались запертыми. По перрону тоже метались женщины с детьми, не успевшие сесть в поезд. Кирилл стоял у вагона и смотрел на прильнувших к окну детей.

Над нашим поездом летал вражеский самолет, единоборствуя с нашим истребителем. В этот момент поезд тронулся. Нет, не тронулся, а рванулся и помчался с невероятной быстротой.

Кирилл пробежал несколько шагов за поездом, взмахнул последний раз рукой и скрылся в белых облаках дыма.

Поезд то рвался вперед, то останавливался мгновенно. Гул самолетов не утихал. Вдруг рывок, все вещи полетели пассажирам на головы, у всех — испуганные лица.

Бомба разорвалась позади. Прогремел еще один взрыв… но опять сбоку.

Наконец все утихло, поезд остановился где-то на вокзале, на поезд накинулась с ожесточением толпа. Ломились в двери, лезли в окна, на крышу. Наиболее ловкие проникали внутрь, где дышать было трудно и стоять даже тесно.

Но все это ничего не значило по сравнению с ужасом, который я видела в глазах матерей, с детьми на руках цеплявшихся за подножки вагонов, почти в ночных сорочках. Господи, с какой же быстротой немцы движутся по нашей стране, думала я. Это все были беженцы с Западной Украины, из Польши, Бессарабии, Белоруссии. Женщины плакали, рассказывали, какие у них были дома, жаловались, что не успели ничего с собой прихватить, еле-еле ноги унесли.

Женщина из Белоруссии рассказывала, как она, покинув свой дом, старалась уничтожить все, чем могли бы воспользоваться немцы, даже кастрюли продырявила.

— Да хватит вам ныть о том, что было. Вы жизнь спасать ушли, о ней и думайте, все остальное придет. — посоветовал кто-то из сидевших рядом.

Мы прибыли на большую узловую станцию Лихую (название-то какое). Здесь было полно женщин и детей в ожидании отправки дальше. Подошла ночь, полил дождь, темнота кромешная. Дети не могли понять, куда и зачем мы едем, расплакались, умоляли меня: поедем обратно, мама, в Москву, пусть бомбят, но там же мы дома.

Но вот, наконец, подали состав для женщин с детьми, так было сказано. На него набросилась озверевшая толпа. Все лезли вперед, не оглядываясь, не щадя друг друга, не щадя никого. Матери растеряли детей… Я с двумя детьми на руках оказалась в центре этой толпы. Меня так прижали, что, если бы я опустила онемевшие руки, то дети все равно не упали бы. Наконец, обернув меня вокруг своей оси несколько раз, толпа своим стремительным потоком втиснула меня в вагон. Здесь я находилась в том же положении, не в состоянии шевельнуться или опустить детей. В вагоне женщины опомнились и с диким криком звали своих детей, но их голоса тонули в общем шуме толпы.

Итак, с двумя детьми на руках, я оказалась втиснутой в вагон, а мама с билетами и вещами осталась стоять на перроне вокзала и грустно смотрела на всю эту душераздирающую картину. Тогда я, в ужасе, что поезд может вот-вот тронуться, а мама останется здесь, решила выбраться из вагона, но толпа напирала с такой силой, что я не могла даже повернуться. Тогда я передала детей через открытое окно вагона тем, кто стоял снаружи, и с трудом, кое-как вылезла сама. Очутившись на перроне, я здесь только увидела, что вся эта баталия, шла из-за одного вагона для «матери и ребенка». Все остальные, были переполнены, битком набиты военными. Кто распустил слух, что подадут состав для женщин с детьми?!

Володенька помог

Володя, подбежал к бабушке:

— Я бы всех этих дядей под поезд бросил, что они делают! — с возмущением ругал он идиотизм взрослых. — Брось, бабушка, все, и уйдем отсюда!

К нему подошел военный, посмотрел на Володю:

— Чудный ребенок, умница, ты чей?

— Это моя бабушка, а вон там моя мама с моей сестренкой, — ответил ему Володя.

— Хочешь, я возьму тебя к себе в вагон? — спросил военный.

— Только нас всех, — деловито заметил Володя, — а вещи можно бросить, они только мешают бабушке сесть в поезд, папа другие купит.

— Легко сказать купит, да нет, мы уж и вещи, — успокоил его военный.

Так мы, благодаря Володе, совершенно неожиданно очутились в вагоне, так же крепко-накрепко набитом людьми, но только военными. Почему при таком столпотворении этот военный решил втиснуть нас в свой вагон, трудно объяснить. Может быть, Володя напомнил ему сынишку. Не знаю. Но после того, как он нас посадил, мы больше его не видели, даже не могли поблагодарить. Военные в этом эшелоне отправлялись в Сталинград или еще куда-то на переподготовку. Увидев меня с двумя детьми на руках, один из военных встал, уступил мне место. Дети хотели пить, есть, но в вагоне было так тесно, что пошевельнуться нельзя было. Они голодные так и уснули у меня на руках, а о том, чтобы добраться до туалета, и речи быть не могло. Мама так и застыла в тамбуре, весь проход был битком набит стоящими и сидящими военными.

Станция Морозовская

Рано утром мы прибыли на тихую, спокойную станцию Морозовскую. Здесь расформировали поезд, вагоны с военными отцепили от общего состава, мы сошли и решили передохнуть, переждать.

После такой напряженной жизни в Москве, мы как будто сразу попали здесь на другую планету, тихую, спокойную. Наш Юг имеет какую-то особую прелесть, даже воздух какой-то бархатистый, более ласковый. Вокруг вокзала стояла небольшая толпа. Сюда прибывали эшелон за эшелоном с эвакуированными из Белоруссии, Бесарабии, Молдавии, даже из Латвии, Литвы, Эстонии и из тех частей Украины, которые уже были заняты немцами. Здесь, в этом тихом, спокойном, как показалось нам в это утро, месте всех выгружали, видно, в надежде, что сюда немцы не дойдут. Подъезжали подводы и развозили всех по окрестным колхозам, где урожай убирали женщины, старики и дети. Большая часть урожая пропадала в поле, повсюду нужны были рабочие руки.