Настоящий полицейский - Иван Прохоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе все равно теперь оклад понизят.
– Спасибо. – Сказал Данилов, и предложил из вежливости компенсировать хотя бы полцены.
– Да брось ты! – отказался начальник, но тут же добавил: – хотя знаешь, ты мне топор купи.
– Топор?
– Ну, топор мне нужен на дачу. Цельнокованый.
– Без проблем. – Согласился Данилов, думая, что новый топор стоит едва ли дешевле его изрядно подержанного смартфона.
Во время завтрака позвонил Брызгалов.
– Игорь, тебе устно сойдет или копии из архива нужны?
– Сойдет так. – Сказал Данилов, вытирая губы салфеткой и спешно поднимаясь из-за стола.
– В общем, первое. Садчиков Вячеслав Викторович. Одиннадцатого июля восемьдесят второго года рождения. Верно?
– Ага.
– Дата смерти двадцать первое ноября две тысячи третьего года. Место смерти – Москва, улица Маршала Катукова, падение с высоты. Вероятно, самоубийство.
– Так… – Тихо сказал Данилов с замиранием сердца. – А по второму что?
– С этим вопросов нет?
– Нет.
– Так, второй, – нараспев протянул Брызгалов, – значит, Данилов Николай Анатольевич… Однофамилец что ли?
– Ага.
– Убит в результате разбойного нападения первого июня две тысячи четвертого. Ростовская область, город Пролетарск. Ножевое ранение… Старые дела-то все, Игорян…
– Старые, – согласился Данилов и посмотрел в окно, за которым сентябрьский дождь сеял свою унылую песню.
Через три дня Данилова выписали из госпиталя, выдав листок освобождения от службы на неделю. Он оформил новую банковскую карту, восстановил телефонный номер.
В Москве вторые сутки лил дождь, но влажный воздух еще хранил теплое дыхание канувшего в небытие жаркого лета. Вечером он достал из шкафа старую коробку из-под гриндерсов, к которой не прикасался двадцать лет.
Семейных фотографий было немного. Пачка фотографий дальних родственников с неизвестными младенцами, стянутая резинкой, несколько больших школьных и детсадовских мятых фотографий с оторванными углами. Два тонких фотоальбома с карманами для карточек десять на пятнадцать, которые в девяностых распечатывали в фотосалонах – самые интересные фотографии, сделанные на мыльницу. Отдельно лежали две старые черно-белые фотографии отца в военной форме и шестнадцатилетней матери, сидевшей на подоконнике большого окна, за которыми маячили заснеженные деревья и крыши.
Данилов открыл первый фотоальбом, увидел того, кем был еще совсем недавно. Те же кроссовки «Адидас», та же болоневая куртка. Нога стоит на педали «Орленка». Он вспомнил то дождливое лето. Рядом стоит Макс, неуверенно улыбается. Он долго разглядывал фотографию, по памяти конструируя мир за временными и пространственными границами этого запечатлённого момента. Воспоминания были еще свежи. Из нагрудного кармана рубашки Макса выглядывал краешек блокнота – того самого, в который Игорь записывал таинственные послания человека с «Диафильма».
На другой фотографии отец с матерью. Оба сидят на диване, отец обнимает мать, за их спинами на стене висит одинокая гирлянда. Несколько однотипных фотографий из школы: день знаний, поездки на Поклонную гору. На одной из них обнаружился Славик, но уже взрослый высокий одиннадцатиклассник с длинными волосами и нахальной мрачностью в лице, давно позабывший свой «военный» период.
На последней фотографии, сделанной во время школьной уборки, Данилов с удивлением обнаружил Анну Вайсс. Она стояла боком, в компании пары девчонок под баскетбольным щитом, сжимая в руках метлу. Изображение размытое. Ее наполовину скрывало плечо одноклассника, строившего рожки шестнадцатилетнему Данилову, глаза которого, несмотря на улыбку уже излучали какую-то неподъёмную тяжесть, которая будет пугать на допросах неопытных первоходов.
Разглядывая эту фотографию, Данилов прилег на диван, и перевернул альбом. Из кармашка за фотографией ему на грудь вывалилась еще одна. Он поднял ее и тут же снова сел.
Он вспомнил о ней только сейчас, когда увидел ее. Вспомнил вместе с тем событием, которое она запечатлела. Фотография была меньшего формата и снята еще до эпохи «мыльниц» старым отцовским фотоаппаратом. Они с братом совсем маленькие. Игорю – пять, Максу – три. Макс сидит на санках на краю большой горки, Игорь стоит перед ним, подняв руку в варежке перед своим лицом. Младший брат глядит на него и повторяет жест.
Он боялся, вспомнил Данилов, – боялся съезжать с той горки и Игорь, искавший общения со странным бессловесным братом придумал тогда для него этот жест – провести рукой перед собственным лицом, словно закрывая его невидимым забралом.
– Делаешь так и ты под защитой! – сказал он тогда, и брат учившийся читать по губам понял его и принял на веру, повторив за ним этот жест. Многое ли ты подвергаешь сомнению в три года? Этот жест Игорь потом забыл, а Макс запомнил и часто использовал его перед зеркалом или окном – потому что ночью в окне ты видишь только собственное отражение.
Жест, известный только двоим…
Данилов встал, открыл окно и закурил, глядя на сумрачный город. После второй затяжки, он закрыл глаза и увидел парня в свитшоте с аббревиатурой MIT, повторяющего этот жест.
«И не забудь призвать мертвеца, который тебя научил…»
Пугающая догадка снова вернулась и засияла пуще прежнего. А ведь ничего удивительного на самом-то деле нет – ты мог видеть ее раньше и тогда все идеально сходится – ты сам прекрасно знаешь, какими
