Александр I - Сергей Эдуардович Цветков

в нем лишь необходимое условие светской жизни и источник денежных поступлений. Правда, первое время она пыталась уверить всех и, главным образом, себя в том, что любит мужа и даже подогревала в нем ревность, но так и не смогла стать ни любящей супругой и матерью, ни, что доставляло ей гораздо больше огорчений, настоящей салонной дамой. В первом обстоятельстве было виновато ее высокое представление о своей красоте и своем уме, которое не позволяло ей довольствоваться обожанием со стороны лишь одного мужчины, своего супруга; во втором — недостаток ее образования: из всего круга идей и чувствований своего века она усвоила только пристрастие к чтению сентиментальных романов, что было, конечно, маловато для того, чтобы претендовать на роль хозяйки салона.

В конце концов муж наскучил ей. Под предлогом болезни она уехала от него в Париж. Здесь она попробовала себя на первых ролях, но, сделав двадцать тысяч долгу, поспешно перебралась на юг Франции в сопровождении какого-то немолодого ученого. На водах в Бареже она встретила молодого драгунского офицера маркиза де Фрегевиля и, по ее собственным словам, обрела в нем счастье, которое не нашла в обществе мужа. Барон наотрез отказал ей в разводе и велел ехать к матери в Лифляндию. Она отправилась туда с любовником, мечтая провести с ним «остаток своих дней». Однако в их идиллию вмешалась революция. По дороге маркиз решительно объявил ей, что долг патриота зовет его на родину. Потеряв свое счастье, баронесса недолго скучала. Она стала вести веселую бродячую жизнь, время от времени сходясь с мужем, чтобы выбраться из финансовых затруднений. Ее упорство достигло цели — она стала «звездой» салонов. Везде — в Теплице, Лозанне, Женеве, Лейпциге, Берлине, и Петербурге — она привлекала внимание светской толпы: французских эмигрантов, литераторов и ученых дам, модных щеголей и скучных «их превосходительств». И только вновь оказываясь в тихом захолустье родной Лифляндии, она чувствовала себя ничтожной и опустошенной; здесь она пыталась размышлять о Боге, молиться и, насколько позволяли средства мужа, благотворительствовать.

В 1802 году умер ее муж, еще раньше — ее отец. Но ужаснее потерь близких людей и расстроенных дел было старение — ей шел тридцать восьмой год. Нужно было подумать о том, как заставить свет не позабыть о себе. Лавры г-жи де Сталь не давали ей покоя. В подражание знаменитой «Дельфине», баронесса написала «Валерию» — сентиментальный роман в письмах, содержащий странную историю платонической любви с оттенком изысканной чувственности. Чтобы заставить публику говорить о нем, г-жа Крюднер инкогнито объезжала модные магазины, спрашивая шляпы, перья, ленты а ля Валерия. Не прошло и недели, как Париж сошел с ума на «Валерии», роман выдержал несколько изданий. Шатобриан и г-жа де Сталь почтительно отозвались о нем в салонах. Но баронессе было мало этого признания, она добивалась одобрения самого Наполеона. Зная, что на библиотекаре Государственного совета Барбье лежит обязанность приносить все новые книги на просмотр Наполеону, г-жа Крюднер упросила его положить на стол первому консулу ее «Валерию». Наполеон, прочитав несколько страниц, отбросил книгу, а наутро сказал библиотекарю: «Вы, кажется, забыли, Барбье, что я не люблю романов в письмах. Подобные книги годятся только для женщин, которые не знают на что терять время».

Г-жа Крюднер передала Барбье другой экземпляр, в великолепном переплете, вложив между страниц письмо, в котором просила первого консула милостиво принять творение иностранки, «избравшей Францию родиной своего сердца». Привлеченный переплетом, Наполеон поначалу живо раскрыл книгу, но едва взглянув, с досадой отшвырнул; письмо «иностранки» только усилило его раздражение. «Посоветуйте от меня этой сумасшедшей Крюднер, — сказал он Барбье, — чтобы впредь она писала свои сочинения по-русски или по-немецки, дабы мы избавились в будущем от этой сентиментальной чепухи».

Потом был третий экземпляр, в еще более роскошном переплете, который, однако, сразу полетел в камин.

После этого аутодафе Наполеон в глазах г-жи Крюднер превратился из гения в «черного ангела». Она не смогла дольше оставаться в Париже, — этой резиденции демона зла. Только в родном лифляндском имении баронесса несколько пришла в себя. Местный пастор приходил давать уроки Закона Божьего ее маленькой дочке. Г-жа Крюднер от нечего делать приняла участие в занятиях и мало-помалу увлеклась ими. По замечанию одного французского писателя, «галантные дамы, посвящающие себя милому Богу, приносят Ему обыкновенно изношенную душу, ищущую занятий. Их набожность можно назвать новой страстью, и их нежное сердце, в порыве самого покаяния, меняет лишь предмет своей страсти».

«Обращение» баронессы ускорила смерть одного ее любовника, принятая ей за знамение свыше. Она боялась умереть нераскаянной. Дневной свет наводил на нее страх. Она заперлась в своей комнате, тщательно занавесив окна и законопатив щели. Опасаясь, что смерть сразит ее на пороге дверей, она не решалась переступить через порог. Так прошло несколько недель.

Наконец, ей захотелось размяться. Почему-то она решила, что может отправиться на прогулку только в новых туфлях и послала за башмачником. Когда он явился, баронессу поразило счастливое выражение его лица.

— Друг мой, вы счастливы? — спросила она.

— Да, ибо думаю, что я искуплен кровью Иисуса Христа, — ответил он.

Башмачник оказался гернгутером[112], и г-жа Крюднер начала посещать их братские собрания. Затем, под предлогом лечения расстроенных нервов, она уехала в Германию и здесь попала в небольшой аристократический кружок поклонников мистика и пиэтиста Юнга Штиллинга, чья книга «Возвращение на родину» (т. е. на небеса) имелась тогда в библиотеке каждого аристократического дома. Ее самоотверженный уход за больными и страждущими (особенно за одной юной русской вдовой) вызвали всеобщие симпатии. Однако экзальтированность неофитки вызвала у апостола секты Базмейстера опасения за ее здоровье, и он отправил ее к самому Юнгу Штиллингу с предостережением не делаться «чрезвычайной христианкой».

Штиллинг не произвел на г-жу Крюнер глубокого впечатления; она искала общества вдохновенных пророков, столь же экзальтированных, как и она сама. В 1807 году она сильно прониклась Адамом Мюллером, крестьянином, бросившим жену и детей и явившимся в Берлин для того, чтобы возвестить королю прусскому волю Божию. Подражая ему, г-жа Крюднер добилась свидания с королевой Луизой и возвестила ей скорую гибель Бонапарта.

Отныне пророческий зуд не давал ей покоя. Начиная с 1811 года она обратила свое внимание на Александра, и с тех пор ее пророчества о нем нарастали, как снежный ком. Г-жа Крюднер называла его «всемирным спасителем», «кротким ангелом мира» и предсказывала его победу в борьбе с «черным ангелом». Она вступила в переписку с царем и сумела произвести на него впечатление, но добиться личной встречи ей долгое время не удавалось из-за войны и длительных заграничных путешествий Александра. Зато она сумела