Вихрь - Йожеф Дарваш

Полтора месяца провалялся в кровати Ференц. Выздоровел он лишь благодаря стараниям Теры, которая, несмотря на бедность в доме (война опустошила последние запасы), каким-то чудом ухитрялась доставать для больного все, что ему было нужно.

Она ухаживала за ним с такой заботой, с таким терпением, на которое способны лишь самая преданная жена и самая любящая мать. В доме, как всегда, царили чистота и порядок. На плечах Теры лежал еще и виноградник, требовавший немало труда.

Работа спорилась у Теры в руках. Целый день она хлопотала, напевая что-то своим надтреснувшим голосом. Цветы во дворе и в плошках на окнах буйно цвели. Казалось, в дом ждут невесту. Если приходили гости, Тера показывала им больного, словно бесценное сокровище, спрятанное от чужого глаза в дальний ящик комода. Когда же появлялась мать Ференца с большой корзиной в руке, Тера испуганно отступала в угол, словно боялась, что его украдут. Если мать пыталась убедить сына встать с постели, чтобы немного размяться, лицо Теры искажала гримаса страха… Обычно мать Ференца начинала этот разговор, доставая из корзины снедь, один запах которой вызывал у Теры такое отвращение, что она охотно выбросила бы все это собакам. Ей казалось, что вместе с домашними печеньями старуха приносила в дом что-то ядовитое.

— Послушай меня, сынок, постарайся встать и сесть к столу, — уговаривала Ференца мать. — Сразу почувствуешь себя лучше. Потом тебе уже пора выходить на солнце, на свежий воздух. Это тоже даст тебе силы.

Тера же обычно занавешивала окно в комнате Ференца, будто боялась, что дневной свет отнимет у нее то, что дарит ей темнота комнаты.

Однажды, когда Тера вернулась из деревни домой, она застала Ференца во дворе. Он сидел на обрубке в тени миндального дерева. Рядом с ним сидела мать, она держала перед ним на тарелке свежую лепешку. Горбунья сделала вид, будто не заметила их, прошла в комнату, бросилась на еще неостывшую от Ференца кровать и в отчаянии залилась слезами. Она понимала, что теперь бессильна что-то изменить и могла только рыдать.

Спустя две недели Ференц уже работал в саду, а через месяц стал таким же крепким, каким был при жизни Анны. Тера же снова превратилась в свояченицу, не знающую усталости. Она не только обстирывала Ференца и его сынишку и готовила, но и распоряжалась деньгами, которые зарабатывал Ференц.

Дух умершей жены незримо жил в доме, вечера были безмолвны и тяжелы.

Все шло тихо и гладко до уборки урожая. Все лето жители гор работают в поте лица, да и вина у них в доме уже нет. И пока виноградная лоза набирает силы, дремлют или накапливаются страсти виноградарей и медленно бродят, как виноградный сок в чане. Осенью же, в пору сбора урожая, когда стаканы наполняются первым молодым вином, вспыхивают страсти. Нередки в эту пору даже убийства.

В доме у родителей Ференца давили красное вино, а белое уже бродило в бочках. Молодое вино хотя и быстро ударяет людям в голову, но имеет такой приятный вкус, что его пьют с удовольствием даже женщины.

У старухи Кош руки были по самый локоть в красном сусле, передник заляпан грязью, и от нее попахивало молодым вином. В таком виде она и выбежала навстречу Тере, когда та возвращалась из деревни, неся на голове огромную корзину с кукурузой. Эту кукурузу заработал в конце лета Ференц, когда он совсем окреп.

— Постой-ка! — закричала ей старуха, когда Тера, бросив ей обычное «Здравствуйте», попыталась поскорее пройти мимо.

Тера медленно и плавно обернулась, как это делают женщины, несущие на голове корзину. Старуха, важно подбоченясь, приняла позу человека, готового вот-вот вступить в ссору. Она даже не замечала, что пачкает грязными руками юбку.

— Послушай-ка, Тера, чего тебе нужно от моего сына?

Вопрос был глупый, однако прозвучал он угрожающе. Чего хотела Тера? Видит бог, ничего другого, лишь бы только прислуживать Ференцу. Сказать это она не осмелилась, да если бы и решилась, то ответ ее прозвучал бы так же глупо, как и вопрос.

— Ничего не хочу! — ответила она.

Старуха зло засмеялась.

— Эге! Значит, ты ничего не хочешь! Так зачем же ты тогда живешь с ним в одной комнате, раз ничего не хочешь?

— А где же мне еще жить? — Каждое слово Теры звучало веско, движения были сдержанны, плавны. — Ведь второй комнаты у нас нет. Кухни и той нет…

— Если бы у тебя была хоть капля стыда, ты бы убралась куда-нибудь подальше!..

Язык горбуньи тоже стал острее. Кому-кому, а ей еще в детстве не раз приходилось защищаться от насмешек окрестных озорников.

— Никуда я не уйду, третья часть дома — моя. И ты меня оттуда не выгонишь, и сын твой тоже, даже если он этого захочет. Да он и не собирается меня выгонять. У него доброе сердце и ума побольше, чем у тебя.

С этими словами Тера повернулась и уже пошла, но старуха подбежала к ней сзади и дернула ее за юбку.

— Ну подожди же, горбатая шлюха! Вот я тебе всыплю!

В этот же миг она дернула корзину, которая упала с головы старой девы, початки покатились по земле.

— Ах ты уродка! Прибираешь к рукам моего сына и его заработок! — прокричала старуха и стала собирать кукурузные початки себе в фартук. Хорошо еще, что, наклонившись, она не видела выражения глаз Теры, а если бы видела, то перепугалась бы не на шутку.

Если бы в это время со двора не вышел старый Кош, дело дошло бы до драки. Дрожащей рукой он схватил жену за плечо, выбил у нее из рук кукурузу и толкнул в сторону дома.

— Уймись, старая дура! Или совесть потеряла? — И, не глядя на Теру, он затолкнул жену в дом.

Тера нагнулась, чтобы поднять корзину, которая закатилась под сухой куст, собрала кукурузу и пошла дальше.

— Подожди, уродина! Я тебе покажу! — кричала ей вслед расходившаяся старуха.

В тот вечер сын впервые замахнулся на мать и, если бы не отец, наверное, ударил бы ее.

В день святого Николы Ференц отправился на смотрины в город, до которого от дома было километров пятнадцать. Невесту ему подыскал один зажиточный торговец, объезжавший зимой на санях окрестные деревеньки и скупавший по дешевке вино у крестьян, которых нужда приперла к стенке. В тот год на николин день земля уже была покрыта толстым снежным покровом.

Ехали на санях.