Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В «Борисе Годунове» Самозванец, успешно начав охоту за троном ради безграничной власти («тень Грозного меня усыновила»), не способен оставаться «тенью Грозного», когда сердце потребовало любви. Продолжая бороться за престол, он уже не хочет его. Но возлюбленная мечтает стать московской царицей. И он, двадцатилетний юноша, вынужден идти к своей любви через глупость — кровавую борьбу за трон, которая его и губит. Попытка быть личностью, убивая людей, заканчивается для Самозванца катастрофой.
У Гончарова застрявший человек получает название «урода». Юного Марка Волохова, коммуниста, одного из персонажей романа «Обрыв» не устраивает та жизнь, на которую он обречен в условиях царской России, и он борется против нее ради некого «громадного будущего», «громадной свободы». Какого будущего и какой свободы, он не знает.
У Тургенева «вывихнутые» честные молодые энтузиасты в романах «Дым» и «Новь», начитавшись западной революционной литературы, готовят революцию. Производя дым, они воспринимают его как новь. Они не знают, что такое та жизнь, к которой стремятся. Говорят друг другу высокопарные слова, смысла которых не понимают.
В романе «Отцы и дети» примером поразительной цивилизационной незрелости выступает Базаров. Он противопоставляет реальности, им отторгаемой, старые мифы: «Нравственные болезни происходят… от безобразного состояния общества… Исправьте общество, и болезней не будет». И создает мифы новые. Например, считает, что с помощью резанья лягушек, медицинской практики, социал-дарвинистских теорий он может и объяснить мир, и устроить достойную человека жизнь. С юношеским задором он заявляет, что Пушкин — «ерунда», а «Рафаэль гроша медного не стоит». Он — тоже протестующий тип, искренне борющийся против засилья в обществе исторически сложившихся стереотипов культуры («я ничьих мнений не разделяю, я имею свои»; «что касается времени — отчего я от него зависеть буду? Пускай, лучше оно зависит от меня»). Он собирается «ломать» жизнь, хотя кого ломать и зачем, опять-таки не знает.
Данила Багров, герои «Бригады» и «Кислорода», футбольные фанаты и красивый мальчик с Манежной несут в себе многие черты героев литературной классики. Да, они, в отличие от своих предшественников, не являются носителями дворянской или разночинской образованности. Это массовые народные типажи, что позволяет говорить об их новизне. Но природа их протеста — та же, что у героев классики. В них тоже говорит их ущемленное достоинство, они тоже пытаются быть личностями и тоже в основном неудачно. Их всех объединяет экзистенциальное отторжение родовой русской культуры и ее диктата. И их объединяет неспособность сформулировать личностную альтернативу этому диктату.
Данила в поиске некой народной Правды бежит из города куда-то в деревню. Герои «Бригады» в борьбе против мира, который лежит во зле, удивительно эсхатологичны и, верные Правде братства, убивают других и сами погибают почти все. Персонажи «Кислорода» хотят быть независимыми личностями, но в борьбе против ветхозаветной морали следуют законам тайги. Они — современные воплощения человека «ни то ни се», «уродов», юных дымопроизводителей, «вывихнутых», «недоделанных», «бесов»… И тем не менее я говорю этим юношам и девушкам: «Здравствуй, племя молодое, незнакомое!» Почему?
Я исхожу из того, что на наших глазах происходит подведение итогов некого периода в истории России, в массовом сознании которой господствовала и еще продолжает господствовать исторически сложившаяся русская культура. Это подведение итогов осуществляется с позиции ценности личности, которую я понимаю как способность к выходу за рамки традиции и поиск адекватной меры выхода. Происходит массовое отрицание всего уходящего периода, его идеологий и институтов, формируется личностная альтернатива им.
Да, альтернативный массовый нравственный идеал все еще раздвоен: он содержит в себе как тотемную традицию, так и элементы идеала личной свободы. Но сегодня происходит смена акцентов. Если идеал личной свободы раньше (русские либералы, славянофилы, разночинцы-предбольшевики, большевики) интерпретировался лишь как средство освобождения от «неправильного» начальства, то сейчас этот идеал интерпретируется как самоценность, как ведущая ипостась. Русская специфика еще сохраняется: например, отождествляются либеральные представления с вечевыми, демократия с локализмом, свобода с волей. Но возникло то, чего не было раньше. Возникла способность к критике ветхозаветных культурных оснований, а значит, и к самокритике. Я понимаю, что такие утверждения надо доказывать, и ниже к этому вопросу намерен вернуться. Свое мнение я попытаюсь обосновать, апеллируя к тенденциям, которые проявляются в современной русской литературе. Тенденциям, которые в литературной классике не просматриваются.
А теперь, пожалуй, главное, связанное с содержанием фильма «Кислород».
В фильме для героя-бандита, для которого единственная ценность — секс, не существует морали. Если сказано «не убий», он убивает. Если сказано «не прелюбодействуй», он прелюбодействует. Если сказано «не богохульствуй», он богохульствует. И делает он это свое «наоборот» сознательно. Почему? Потому что ему так хочется. Для него существует только справедливость, основанная на естественном праве, которое он понимает как право быть свободным от любого права. Но живет он не в лесу, а в моральном обществе. И он, «аморальный», с «моральным» обществом в конфликте. Поэтому у него «плохой слух» и поэтому он бандит и погромщик. И это его естественное право действовать так, как он хочет, для него и есть кислород.
К чему стремится молодежь, которая отторгла библейские ограничения, но не создала новых? Она стремится быть независимой от всего. И сильной. И развлекаться. Поэтому ей не нужна ее имперская Россия. Ей хочется в новую страну, где воля и сплошное развлечение. Но… все-таки эти люди вышли на Манежную площадь как граждане. У этих людей «плохой слух», но «плохо слышат» они только официоз, который опирается на ветхозаветно-имперскую мораль, т. е. на традиционную культуру. А голос личности в себе они все-таки услышали. И они готовы услышать всех, кто находится с ними на одной нравственной волне.
Что же нам в таком случае сказать молодому человеку, который «не слышит» ветхозаветно-имперскую мораль, но хочет и может слушать и слышать? О чем и на какой основе вести с ним диалог?
Александр Ахиезер писал, что русский человек должен узнать главную тайну российской цивилизации — тайну расколотого общества. Общества, в котором авторитарно-соборное и личностное начала находятся в непримиримом конфликте. Но если так, то на каком культурном основании строить диалог в расколотом обществе? Можно строить его на основе имперской морали, но тогда надо забыть о способности человека формировать себя как личность. Можно — на основе смысла личности, но тогда надо забыть об империи. Можно, наконец, на основе смысла личности, как новом основании империи: так хочет президент Медведев, так хотят многие наши либералы, так хотел и Александр Ахиезер. Но это-то как раз и нельзя. Скрестить ежа и ужа невозможно. Поэтому надо выбирать. И именно об этом — вся великая русская литература, сумевшая обнажить суть проблемы, но не сумевшая ее решить. Об этом же — и все без исключения фильмы о протесте нашей молодежи, который уже не «киношный», а вполне реально предъявленный нам на Манежной.
Вывод — в моем вопросе: кто воспроизводит духоту в обществе, против которой бунтует русский человек, пытаясь стать личностью? И он — в моем ответе: наша культура, ее способ воспроизводиться, именуемый «Русской системой». Ее диктат, ее исторически сложившиеся стереотипы, которые все еще доминируют в нашем сознании.
Но не унаследованная культура, как бы она ни была бессмысленна на современном этапе, порождает культурную революцию в тех формах, в каких мы ее наблюдаем. Ее производит нежелание и неумение общества, нас с вами, преодолевать культурную архаику в себе. Можем ли мы, протестующие взрослые граждане, в количестве нескольких тысяч человек выйти на Манежную площадь? Нет. Можем ли мы, ведомые гражданским чувством, быть уверены, что, выйдя в таком количестве на площадь, не поведем себя как вандалы? Нет.
А раз страх, бездеятельность и резонерство парализовали взрослых, то молодежь, ведомая гражданским чувством и желанием разрушать, берет дело культурной революции в свои руки. По-своему. Уродливо. Но другой альтернативы она произвести пока не может. Таков ответ детей на нравственную импотенцию отцов.
Наша сексуальная революцияВ России разворачивается сексуальная революция. Она началась не сегодня. И даже не после 1991 года. Она долго развивалась вялым пунктиром. Первые ее проявления можно заметить в «Гаврилиаде» Пушкина. Потом была литература Серебряного века с ее символической природой желания, телесностью текста, мышлением соблазна. Но в XXI веке вялый пунктир закончился, и сексуальная революция вышла за рамки литературы. Она охватила все общество. Ее масштаб имеет освободительное социальное значение, потому что главное в ней — не секс, а свобода.