Эпидемии и общество: от Черной смерти до новейших вирусов - Фрэнк Сноуден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Напряжение не ограничивалось Вест-Пойнтом и большой Монровией. Как и «Врачи без границ», правительство обеспокоилось распространением эпидемических очагов и решило выявить и изолировать всех предполагаемых больных, о которых не докладывали властям. Для этого с 19 сентября Джонсон-Серлиф объявила режим всеобщей изоляции и комендантский час от заката до рассвета. Чтобы обеспечить выполнение этого плана, по всей стране маршировали длинные колонны войск. Они блокировали дороги и организовывали блокпосты, где останавливали всех и каждого, измеряя температуру и задерживая тех, у кого она была выше 37 ℃. Улицы патрулировали вооруженные отряды и арестовывали всех, кто покидал дом в нарушение режима изоляции. Затем к работе приступили 7000 команд из работников здравоохранения и социальной сферы, язвительно прозванных «мерщиками здоровья». Они ходили из дома в дом в сопровождении полиции и выискивали скрывающихся незарегистрированных больных. Военные тем временем организовали охрану лечебных центров, чтобы предотвратить побеги пациентов и тех, кто был помещен под медицинский надзор принудительно.
В сельской местности сопротивление было не столь масштабным и внимание прессы привлекало меньше, чем беспорядки в трущобах Монровии, но было оно не менее упорным. Международные СМИ часто рисовали оппозиционные силы как отсталую необразованную часть населения, которая сопротивляется современной медицине и науке, не желая расставаться с атавистичной приверженностью древним ритуалам и племенным традициям. На самом же деле прибытие из столицы вооруженных солдат усилило напряжение вокруг земель, где происходило огораживание. Из-за давней истории неудачных стычек с чиновниками и очень тяжелых конфликтов недавнего прошлого чужаков, тем более вооруженных, здесь не жаловали. Как и в Вест-Пойнте, в сельских районах были свои болевые точки. Острее всего стоял вопрос погребения. Среди новых государственных постановлений было требование бесцеремонно дезинфицировать тела всех умерших, паковать в двойные похоронные мешки и скорее закапывать, обычно в безымянной могиле. Делали это специально подготовленные могильщики в защитных костюмах. Новое предписание не позволяло родственникам и друзьям почтить память умерших близких и провести необходимые религиозные обряды. Поэтому очень часто, когда поисковая команда обнаруживала в доме мертвое тело, это становилось поводом для физических столкновений, так же как в Бомбее, где аналогичный указ, принятый во время эпидемии чумы 1897–1898 гг., провоцировал беспрестанные конфликты.
Накаляли атмосферу и многочисленные конспирологические теории. Один канадский репортер писал, что люди «рассказывают истории о ворожбе, о ведьминских ружьях, заряженных Эболой, о сумасшедших медсестрах, которые колют соседям эту заразу, и о правительственном заговоре»{298}. Поговаривали, что все это дело рук неких разносчиков болезни, наподобие описанных Алессандро Мандзони мазунов, которые якобы разносили чуму во времена Черной смерти. Некоторые подозревали медиков в каннибализме и в том, что они торгуют человеческими органами на черном рынке. Ходили слухи, что само правительство разработало тайный план по истреблению бедных. Что Эбола, возможно, и не болезнь, а загадочное и смертоносное химическое вещество. А может, это такой новый способ захвата земель. Или, может быть, это белые истребляют темнокожих, или, может, владельцы шахт нашли где-то новый пласт руды и решили зачистить таким образом нужные им территории.
На этом фоне возникало сопротивление, которое принимало разные формы, но в ожесточенные уличные бои, как в Вест-Пойнте, не выливалось, а представляло собой партизанские действия небольших сельских общин. Жители деревень строили баррикады, чтобы задержать военный транспорт, и стреляли по всем, кто приближался. В других местах запуганные селяне вооружались мачете и нападали на лечебные центры, чтобы вызволить оттуда родственников, при этом убивая или раня персонал и всех, кто пытался им препятствовать. Там, где карантина боялись больше, чем духов мертвых, тела покойников выносили из домов и оставляли на улицах, чтобы нельзя было отследить, кто контактировал с умершими. В нескольких деревнях произошли нападения на похоронные бригады: местные вынудили могильщиков бросить мешки с телами и спасаться бегством. Абсолютно везде люди старались не обращаться за медицинской помощью и скрывали любые недомогания, чтобы не попасть под надзор.
Есть два основания считать, что народное сопротивление взяло верх. Во-первых, очевидно, что в результате реализации плана мероприятий Джонсон-Серлиф власти не стали более информированными относительно истинных масштабов распространения Эболы. Во-вторых, план не продержался все 90 дней, его отменили в октябре, поскольку признали неэффективным и контрпродуктивным. Меры принуждения грозили усложнить задачи управления и, видимо, сдерживанию эпидемии не способствовали. В сентябре и октябре показатели заражения и смертности не снизились, а резко выросли, потому что эпидемия лихорадки Эбола достигла пика.
Но важнее всего, вероятно, то, что после октября меры принуждения просто потеряли всякий смысл. Как раз тогда начались запоздалые, но масштабные международные мероприятия по поддержке и замещению рухнувших местных систем здравоохранения. В августе и сентябре организации, оценивавшие ситуацию с Эболой в Западной Африке, сочли, что болезнь достигла критической точки – она может выйти из-под контроля и перерасти в международную пандемию. Давно переполненные клиники не могли принимать новых пациентов. Вот как положение дел комментировала Джоан Лю: «Невозможно справиться с этим огромным количеством зараженных людей, стекающихся в лечебные центры. В Сьерра-Леоне инфицированные тела разлагаются прямо на улицах. Вместо того чтобы строить в Либерии новые больницы, мы вынуждены строить крематории»{299}.
Ситуация изменилась благодаря неожиданному вмешательству крупных иностранных держав, обеспечивших подготовленный медперсонал, диагностическое оборудование, средства защиты и множество хорошо оснащенных и укомплектованных лечебных центров. В октябре стало возможным отказаться от мер принуждения и обратиться к научно обоснованным стратегиям: быстрой диагностике, отслеживанию контактов и изоляции. Кроме того, было крайне важно убедить население в том, что мероприятия по захоронению следует доверить специальным бригадам, которые обеспечат так называемые безопасные и достойные похороны. Надев средства индивидуальной защиты, они занимались дезинфекцией тел и их упаковкой в мешки. «Врачи без границ» взяли эту функцию на себя с самого начала, но их возможности не отвечали масштабам чрезвычайной ситуации.
Результаты не заставили долго ждать. К ноябрю 2014 г. стало очевидно, что благодаря международным усилиям цепочки передачи заболевания прерываются. Впервые с начала эпидемии заболеваемость пошла на спад, а следом и показатели смертности. Далее эта отрицательная динамика продолжалась непрерывно. Весной 2015 г. кампания занималась в основном уже не сдерживанием эпидемии, а ликвидацией оставшихся очагов. К маю Либерия объявила, что первой среди западноафриканских стран избавилась от Эболы. К сожалению, заявление было преждевременным, потому что вскоре случилось несколько вспышек, и полностью избавиться от болезни удалось только к концу года. 14 января 2016 г. Либерия одержала окончательную победу над вирусом. Вскоре это произошло и в двух других странах. Сьерра-Леоне сообщила о победе 7 марта, а Гвинея – в июне. Рубеж был пройден 29 марта, когда ВОЗ отменила режим чрезвычайной ситуации международного масштаба в сфере общественного здравоохранения. Затем в декабре 2016 г. ООН официально провозгласила окончание эпидемии.
Результаты эпидемии
С 1976 по 2014 г. лихорадка Эбола появлялась в разных районах Западной и Центральной Африки (рис. 22.3). Но эпидемия 2014 года оказала колоссальное воздействие на Западную Африку сразу по нескольким направлениям. В первую очередь она принесла смерть и много горя трем странам, которые больше других подверглись ее разрушительному действию. Переболевшие зачастую страдали от долгосрочных последствий синдрома пост-Эбола, а многие тысячи людей потеряли супругов, родителей и других членов семьи. Однако косвенные медицинские издержки, возможно, еще масштабнее, потому что во всех трех странах эпидемия разрушила и без того несовершенные системы здравоохранения.
Придя в долину реки Мано, вирус Эбола привел к закрытию того небольшого количества больниц и клиник, которые там имелись, уничтожил в регионе немногочисленный обученный медперсонал и всецело стянул на себя время и внимание системы здравоохранения. В результате медики занимались только и исключительно борьбой с Эболой. Детей перестали вакцинировать, и, согласно математическим моделям, от этого могло погибнуть не менее 16 000 человек. Кроме того, людям, пострадавшим в ДТП и в результате несчастных случаев на производстве, отказывали в медицинской помощи, как и беременным женщинам, которые не получали внимания ни до, ни во время, ни после родов. Все кампании, направленные на борьбу с другими инфекционными заболеваниями (малярией, туберкулезом и ВИЧ/СПИДом), были
