Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото - Петр Козлов

Когда мы раскрыли эти образа, перед нами предстали дивные изображения сидящих фигур, утопавших в нежно-голубом и нежно-розовом сиянии. От буддийских святынь веяло чем-то живым, выразительным, целым; мы долго не могли оторваться от созерцания их – так неподражаемо хороши они были. Но стоило только поднять одну из сторон того или другого полотна, как бо́льшая часть краски тотчас отделилась, а вместе с нею, как легкий призрак, исчезло все обаяние, и от прежней красоты осталось лишь слабое воспоминание.

Вместе со всем отмеченным богатством в субургане было похоронено, вероятно, духовное лицо, костяк которого покоился в сидячем положении несколько выше пьедестала у северной стены надгробия. Череп от этого скелета был приобщен к нашим коллекциям[340].

Все богатство, собранное в знаменитом субургане: книги, образа, статуи и другие предметы, повторяю, лежало в крайнем беспорядке. Еще в нижней части хранилища намечалась некоторая система: часть глиняных статуй была размещена на одной высоте лицами внутрь, наподобие лам, отправляющих богослужение перед большими рукописными листами письма Си-Ся, сотнями наложенными один на другой.

Чем выше, тем хаотичнее группировалось богатство субургана; книги лежали кипами и в одиночку, плотно прижатые друг к другу или к образам, свернутым в отдельности на деревянных валиках. И книги, и образа были сложены в самых разнообразных положениях, как равно и статуи, заключенные между ними. Только в основании субургана было отмечено несколько книг, тщательно завернутых в шелковые ткани.

Там же преимущественно хранились и бронзовые статуэтки, и клише, и ксилографические доски, и модели субурганов.

Вообще говоря, «знаменитый» субурган дал почти все, в особенности в отделе книг и образов, чем обогатилась экспедиция, и положительно все, что послужило основанием академику С. Ф. Ольденбургу для его труда «Материалы по буддийской иконографии Хара-Хото». Еще не приведен в известность полностью перечень книг, рукописей и образов, однако без преувеличения можно сказать, что книг, свитков и отдельных рукописей – свыше двух тысяч томов или экземпляров; что же касается икон, то количество последних доходит, как указано выше, до трехсот номеров.

Сам субурган поднимался над поверхностью земли до четырех-пяти сажен [8—10 м]и состоял из пьедестала, уступной середины и конического, полуразрушенного временем или любопытством человека, верха. В основании центра пьедестала был вертикально укреплен деревянный шест без какого бы то ни было украшения на вершине.

Отдавая все свои силы и время на подробное исследование столицы тангутского царства, я не переставал интересоваться ближайшими окрестностями Мертвого города, где, по слухам, были еще развалины Боро-Хото. С этой целью мой спутник Гамбо Бадмажапов с двумя монголами совершил поездку на северо-восток[341] и привез кое-какие дополнительные данные о жизни туземцев в пустыне Гоби. Оказывается, что в те отдаленные времена, когда Хара-Хото, вытянувшись широким приветливым оазисом вдоль берегов Эцзин-гола, протекавшего еще дальше на северо-восток, жил полной жизнью, не менее его процветало и селение Боро-Хото, расположенное на левом берегу старого русла Эцзин-гола в двадцативерстном расстоянии к северо-востоку от Хара-Хото.

Пользуясь случаем всякой встречи с туземцами, мы постоянно вели с ними беседы о Хара-Хото, о том, конечно, не был ли кто-нибудь на развалинах раньше нашего посещения Мертвого города, или не нашел ли кто что-либо очень интересное и т. д. По этому поводу мне приходилось слышать массу всевозможных рассказов, но более существенных мало, и они заключаются в следующем…

Прежде всего, невежественные, суеверные эцзинголские торгоуты из боязни харахотских духов и их навождений стараются никогда туда не заглядывать, в особенности в одиночку или тем более с целью производить какие бы то ни было раскопки. «Правда, – говорили торгоуты, – среди нас бывали смельчаки, которые собирались компанией, рыли землю в Хара-Хото и кое-что находили. Попадались бронзово-золоченые статуэтки, слитки серебра и немногое другое. Но вот однажды, порядочно лет тому назад, одна смелая и счастливая старуха нашла там три нитки крупных жемчугов. Подробности этого интересного события таковы.

В компании со своими сыновьями старуха искала без вести пропавших лошадей; ее застигла буря, спасаясь от которой торгоуты неожиданно для себя натолкнулись на стены Хара-Хото и под защитой их провели холодную ночь. Наутро стихло, но прежде чем отправиться восвояси – на Эцзин-гол, торгоуты захотели побродить по вымершему городу. Таким образом, следуя среди развалин, старуха увидела открыто лежащие и ярко блестевшие серебристые бусы[342]. Полюбовавшись ими, она повесила украшение себе на шею.

По приезде на Эцзин-гол все торгоуты были тотчас осведомлены о случившемся, и все приходили поглядеть на интересную находку. Один из торгоутов сумел даже распознать настоящую ценность бус и предупредил счастливицу, чтобы она зря с ними не расставалась.

Тем временем к торгоутам прибыл обычный китайский караван с массою разных товаров. Торгоуты не замедлили рассказать китайцам о таком происшествии – о находке старухою жемчугов. Вначале для видимости алчные торгаши браковали бусы, но торгоутка стояла на своем. В конце концов китайцы заплатили за жемчуга содержимым всего своего каравана.

Советник-торгоут был щедро награжден старухой, которая на радости не преминула наделить каждого из своих собратьев тем или иным предметом из вырученного за драгоценную находку.

Собрав материал «знаменитого» субургана, который, несомненно, прольет новый свет не только на историческое прошлое тангутской столицы и ее обитателей, но и на многое другое, и тщательно обследовав все улицы и здания Хара-Хото, мы начали собираться в дорогу. Наш караван вырос до больших размеров и внушал опасение за целость доставки его на родину.

Осенью 1909 года все научные труды Монголо-Сычуаньской экспедиции, все ее коллекции в виде большого транспорта были благополучно доставлены в С. Петербург, в собственное, только что отстроенное помещение Географического общества, которое в начале следующего 1910 года и выставило весь научный материал экспедиции для обозрения публики.

Вскоре затем коллекции Хара-Хото поступили большей своей частью в этнографический отдел Русского музея, а меньшей – книги, свитки, рукописи – в Азиатский музей Российской Академии наук.

Между прочим, о памятниках монгольской письменности из Хара-Хото В. Л. Котвич говорит следующее: