Ночь живых мертвецов. Нелюди. Бедствие - Джон Руссо

Они кивнули, давая понять, что ответ их удовлетворил.

Постепенно тело начинало его слушаться, желудок успокаивался. Гарри снова мог идти вперед, но он знал, что внутри у него что-то изменилось. Конечно, теперь он может идти. А то, что когда-то было его другом, человеком, думающим, заботящимся, личностью со своими надеждами и мечтами, как и все они, уже не может идти и никуда больше не пойдет.

И только теперь он осознал, понял по-настоящему, что, если бы не случайность, не особые обстоятельства и не милость Божия, этим трупом мог бы оказаться и он сам.

Гарри двинулся вперед по дороге, понимая, что все это не игра, и не проверка на выживаемость, что это не проверка теорий и не просто опасное приключение.

Это была реальность. На карту поставлена жизнь. И он сейчас шел на границе жизни и смерти.

Своей смерти.

Каждый фонарь нес с собой новый ужас, а каждая полоска тьмы — новые скрытые страхи. Но он шел вперед, а позади шли его друзья, с которыми его и Филлис столкнула судьба, и их крошечный шанс выжить был похож на тонкую нить случайных событий, ни одно из которых они не могли предвидеть заранее. Да никто бы из них и не захотел предвидеть такое.

Движение вперед сопровождалось непрерывными нападениями, сменой темных полос и освещенных участков и частыми встречами с людьми, которые оказались в этот вечер менее удачливыми, чем они. Их существование стало зависеть от света и темноты, казалось, что они сидят в крошечной лодочке, брошенной в бушующее море. Каждый фонарь походил на гребень волны, а темный участок — на провал между волнами, который тут же сменялся следующим гребнем, — они подходили к очередному столбу.

Это сводило их с ума, но вносило в путешествие некий ритм. Они научились уже подготавливать себя к очередному нападению при появлении света, а потом, войдя в темноту, немного отдыхать и расслабляться. Так они и шли вперед, сопротивляясь безумию.

Гарри уже не смотрел на дома, мимо которых они проходили. Трудно было сказать, остался ли там кто-нибудь живой. Признаков жизни в них не было, никто не кричал и не звал на помощь, и Гарри был этому даже рад. Что он мог сделать, чтобы помочь им? Замотать человека так, как были замотаны они сами? А что потом? Оставить их самих выбираться отсюда? Самолет ведь рассчитан только на его товарищей, и больше он поднять в воздух никого не сможет. Он и так будет здорово рисковать. Если, конечно, они доберутся.

«Не думай об этом. Мы доберемся. Нам надо добраться. И выбора у нас нет».

Но из того, что он видел, он знал, что выбор есть, есть реальная, страшная альтернатива, которую он никак не мог выкинуть из головы. Она жгла его сознание своей отвратительной четкостью, перед глазами стоял кошмарный образ его бывшего друга, который теперь представлял собой место для пиршества этих отвратительных, адских насекомых.

И реальность эта все время приближалась к нему, как бы напоминая о тщетности его попыток и надежды, — время от времени через слой пластика до него доносились приглушенные крики. От этого по спине бежали мурашки, он весь сжимался от страха и ясно представлял себе картину развернувшегося кошмара. Результаты нападений он уже имел случай разглядеть довольно близко — даже слишком близко! — и поэтому не составляло особого труда представить себе, что происходит при каждом крике. Гарри был рад, что в домах так тихо, но еще больше он радовался тому, что не видел тех людей, чьи крики доносились до него. Уже увидеть то, что было результатом нападения, казалось невероятным, но видеть само нападение — такого ужаса он не смог бы пережить.

Ночь принесла с собой новые звуки — скрип шин и столкновения автомобилей. Когда был слышен звук бьющегося стекла и сминаемого металла, сом-нений не оставалось. Они уже миновали одну аварию, и причина ее была очевидной. Ветровое стекло автомашины было полностью залеплено бабочками, привлеченными светом фар, тела их были смяты и раздавлены дворниками. Гарри был рад, что они решили идти пешком, оставив машины Фреда и Джима на стоянке у клуба. Он также надеялся, что ему удастся поднять самолет, не зажигая огней. Он не собирался повторять ошибки несчастных водителей.

Долгое путешествие не замедлило сказаться на его полном теле. Он знал, что общая слабость вместе со страшной жарой от фольги будут быстро истощать его силы. Но выбора не оставалось, он должен идти вперед, пока не свалится от изнеможения. Это единственное, что еще можно сделать. К тому же, если другие могут идти дальше, значит, может и он.

«Забавно, — подумал он. — Сейчас ты борешься с непомерной скукой, играешь в карточки с цифрами, а через минуту уже отбиваешься от бабочек-убийц, борясь за собственную жизнь и играя в игру, где понятие скуки просто не существует, и уже кажется, что ее вообще не может быть на свете».

13

Джек стоял на пороге дома, надев на лицо маску, с шеи свисали ласты, акваланг был у него за спиной, и он был закрыт от окружающего мира полностью, если не считать рта. Пластиковые мешки плотно облегали шею и уходили под водолазный кестюм, и ему казалось, что у него появились реальные шансы. Если он наткнется на рой, то сможет взять трубку в рот и дышать через акваланг. Одно беспокоило Джека — ему не хотелось оставлять Алана и Кэти на задворках. Он достаточно хорошо видел, что от них осталось, и смутное чувство ненависти уже давно переросло в нем в безумное желание заставить человека, виновного в этом, расплатиться за все самой ужасной смертью. Но ему все же не хотелось просто так оставлять их на улице, неважно, что осталось от их тел. Их надо похоронить, чтобы останки не были съедены и защищались слоем земли.

Он чувствовал, что это его долг, его последняя обязанность перед ними.

Но, взглянув на лужайку, он понял, что с этим придется повременить. Не было смысла идти по сидящим бабочкам и провоцировать их на очередное нападение.

Разрываясь между желанием сделать необходимое и сознанием, что он не может этого сделать, Джек спустился по ступенькам к бетонной дорожке. Двигаться с аквалангом было трудно, но он знал, что если не будет спешить и делать ненужных движений, то все будет хорошо. Пейзаж вокруг был просто невероятным. Стены домов и все остальное казалось живым, шевелящимся, ползающим, трепещущим, живущим своей