Том 3. Русская поэзия - Михаил Леонович Гаспаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Владимир Шилейко (1891–1930)
Владимир Казимирович Шилейко оставил всего лишь около 30 стихотворений, считая непечатавшиеся. По большей части это восьмистишия — сжатые и напряженные «развязки драматических ситуаций» жизни или мысли (Ю. М. Гельперин). В акмеистическом кругу был своим человеком, ему посвящено стихотворение Ахматовой «Косноязычно славивший меня…»; после Гумилева Шилейко был в 1918–1921 годах ее вторым мужем. «Это не муж, а катастрофа», — будто бы говорил Гумилев; «Шилейко был человеком с большими странностями, ученым в духе гофмановских чудаков», — деликатно уточняет В. М. Жирмунский. Действительно, Шилейко был ученым-ассириологом мирового масштаба. Начав учить древневосточные языки еще в гимназии, он окончил восточный факультет в Петербурге «на Васильевском славном острове» в 1914 году. Ему принадлежат расшифровки клинописных текстов, интуитивной проницательностью изумляющие специалистов, и образцовые переводы шумеро-вавилонской поэзии. Гумилеву он помогал переводить «Гильгамеша», у Ахматовой к нему восходит заглавие «Энума элиш». Наконец, лаконизмом собственной поэзии он тоже считал себя обязанным «мудрости древних пословиц».
Изд.: Всходы вечности: Ассиро-вавилонская поэзия // В пер. В. К. Шилейко <В приложении — его стихотворения 1914–1919 гг.> / Ред., ст., послесл. Вяч. Вс. Иванова. М., 1987.
Василиск Гнедов (1890–1978)
Василиск (Василий Иванович) Гнедов прославился «поэмой без слов»: в его брошюре «Смерть искусству» (СПб., 1913) последняя «Поэма конца» представляла собой чистую страницу, а в устном исполнении он ее «читал ритмо-движением. Рука чертила линии: направо слева и наоборот (второю уничтожалась первая, как плюс и минус результатят минус)» («Пресловие» И. Игнатьева к «Смерти искусству»). Таким образом, футуристическая программа «смерти (старому) искусству» реализовывалась до предела — до нуля слова, и этот нуль оказывался многозначнее любых существующих или выдуманных слов («Василиск Гнедов Ничем говорит целое Что… Современным творчеством предоставлена полная свобода к личному постигу…» — из того же «Пресловия»). Предыдущие «поэмы» постепенно через полузаумные, а потом однобуквенные «слова» подводили к этому финалу. Родом с Дона, член петербургской «Ассоциации эгофутуризма» 1913 года, он успел также выпустить брошюру «Гостинец сентиментам» (СПб., 1913), участвовал в октябрьских боях в Москве, вступил в партию большевиков, отошел от литературы. В 1937 году был репрессирован, но дожил до освобождения.
Иван Игнатьев (1892–1914)
Иван Васильевич Казанский (псевдоним Игнатьев), купеческий сын, сотрудник мелкой петербургской печати, юморист и театральный хроникер, оказался преемником Игоря Северянина во главе петербургского эгофутуризма. Когда в 1912 году Северянин покинул свою группу, Игнатьев собрал ее остатки (К. Олимпов, потом Д. Крючков, В. Гнедов, а также П. Широков, Р. Ивнев и др.), возникло издательство «Петербургский глашатай», которое выпустило несколько номеров одноименной газеты, альманахи-брошюры «Оранжевая урна», «Бей, но выслушай», «Засахаре кры» («ну почему же крыса? просто крыжовник!») и др.; «по знакомству» эгофутуристов печатала ярмарочная газета «Нижегородец». С 1913 года группа называлась «Ассоциация эгофутуризма», Игнатьев — «председатель ареопага»; сам он выпустил брошюру-манифест «Эгофутуризм» и сборник стихов «Эшафот. (Эгофутуры)» (СПб., 1914). От северянинского стиля здесь уже не оставалось ничего, господствовало эпатирующее экспериментаторство. Холодным дерзателем с маленьким талантом называл автора Шершеневич. Неполных 22 лет, на следующий день после своей свадьбы, Игнатьев в припадке безумия перерезал себе бритвой горло перед зеркалом.
Вадим Шершеневич (1893–1942)
Вадим Габриэлевич Шершеневич, сын казанского профессора и опереточной актрисы, выпускник Московского университета, разделил свои воспоминания «Великолепный очевидец» на три части: символизм, футуризм, имажинизм. В литературу он вошел через брюсовский Московский литературно-художественный кружок. Брюсов явно рассчитывал на него как на самого способного в своей литературной смене, а он, в свою очередь, старался быть «Брюсовым от футуризма» — не только практиком, но и мэром-теоретиком с оглядкой на западный авангард от Лафорга до Маринетти, которых он переводил. Итоговый сборник ранних стихов в духе облегченного, «светского» символизма «Carmina» вышел в 1913 году (из него — два первых стихотворения[144]); в том же году Шершеневич становится главой московской группы эгофутуристов «Мезонин поэзии» (Л. Зак, К. Большаков, С. Третьяков и др.), сперва полемизирует, а потом смыкается с футуристами «Гилеи», между ним и Маяковским 1913–1914 годов ощутимо сильное взаимное (но обоими не признаваемое) влияние. В лирике он развивает урбанистическую тему (заданную еще Брюсовым): небоскребы, монопланы, виадуки, трамваи, витрины, рестораны перетасовываются, сочленяются как можно более динамическими глаголами, пронизываются физиологическими метафорами (еды и блуда), излагаются новоразработанным акцентным стихом то с переносными рифмами, то с неравносложными и т. д., разнообразные комбинации этих мотивов и приемов дают длинный ряд стихотворений, составивших второй его итоговый сборник «Автомобилья поступь» (М., 1916 — со стихами о войне под конец; Шершеневич несколько месяцев был на фронте и даже читал в газетах, будто он убит). Драмы его «Быстрь» (в нее вошло предпоследнее из наших стихотворений[145]) и «Вечный жид» (1916) копируют драму «Владимир Маяковский» — противопоставленный кишащему миру и бессильному богу одинокий герой, полный трагического цинизма. Поэтическая техника «каталога образов», разработанная здесь и осмысленная в брошюрах «Футуризм без маски» и «Зеленая улица» (1913, 1916), легла после революции в основу имажинизма (Мариенгоф, Есенин, Кусиков), наиболее последовательным деятелем которого был Шершеневич. Последний его сборник — 1926 года. «…С тех пор я существую в литературе по контрамарке на свободное место», — заканчивает он воспоминания. В 1930‐х годах зарабатывал переводами пьес и либретто, умер в эвакуации.
Юлиан Анисимов (1886–1940)
Юлиан Павлович Анисимов, поэт и художник, юношей в 1905 году помогал подпольщикам-эсерам, с 1908 года стал писать стихи; сам он признавал в них влияние Фета, Блока и Рильке, потом Хр. Моргенштерна и Хлебникова. Страдая туберкулезом, зимы он проводил за границей, учился в Париже у Матисса, а весной и осенью собирал у себя в Москве кружок молодых писателей, художников и музыкантов: здесь бывали Б. Пастернак, С. Бобров, С. Дурылин, К. Локс, Б. Садовской и др. Кружок назывался «Сердарда». «…Хозяин, талантливейшее существо и человек большого вкуса… сам воплощал собою поэзию в той степени, которая составляет очарование любительства и при которой трудно быть еще вдобавок творчески сильною личностью», — вспоминал об Анисимове Пастернак («Люди и положения»).
