Запорожье -1. Провал - Безбашенный

Так что везёт в этом плане запорожцам, очень везёт. Вот что значит сила! И от русов-киян отбились, пускай даже и от малой части дружины хёльга Эрибулла, но всё-же отбились. Дадут боги, и от русов-артанов отобьются, если те ещё рискнут напасть, да и от печенегов, если и они не одумаются. Жаль, что они не аланы, к тем попасть было бы ещё лучше, но хвала богам и за этих. И силу имеют, как у аланов, и диковинки всякие похожие по молве, и с людьми обращаются хорошо. А что трудно им пока, так первое время всегда и всем трудно. Дадут боги — обживутся сами, а вместе с ними — и они. А вокруг — и земли плодородные, если верить старикам, и Днепр этот нижний — благодать, а не река. И на юге вон уличи не просто же так в Буг свой вцепились, хоть и нет им там спокойного житья ни от Киевщины, ни от печенегов. Благодатная земля, жалко оставить. Ну так и здешняя тоже такая же, и очень хочется удержаться на ней. Если сумеют это запорожцы, то недолго им тогда и в малом числе оставаться. Потянутся к ним люди, отовсюду потянутся, как только уверятся в безопасности жизни под защитой запорожцев. А они — уже, они — самые первые из всех, и надо только это первое трудное время пережить, да запорожцев поддержать.

Ведь земля на родной Древлянщине — тощая, лесная. Мало того, там ещё и лес этот вырубить надо, да пни выкорчевать. Нет, можно, конечно, и прямо между деревьями ячмень посеять, и он взойдёт. Но какой он даст урожай, и какой с того ячменя хлеб? Ну а полбу так вырастить — нечего и думать. И поэтому удобрить надо землю золой и вспахать, а для этого и подсечь лес, и высушить, и сжечь дотла, и пни повыкорчевать, сделав ровное поле. И получишь с него отменный урожай в первый год, хороший во второй и терпимый на третий, в который надо уже и новый пал готовить, если не хочешь остаться без хлеба. И за поколение весь лес вокруг веси так сведёшь, что проще уже всей весью переселиться на новое место, чем ходить на дальние поля. Оттого и ютятся все древляне в тесных курных полуземлянках, что нет смысла отстраиваться хорошо. Всё равно ведь потом переселяться и строиться на новом месте, и здесь твои дети, а тем более внуки жить уж точно не будут. Ну и ради кого тогда обустраиваться? Да и дань ведь хёльгу с веси от видимого достатка зависит. Увидят, что живёшь хорошо — больше платить заставят. Собраться, да подальше тогда переселиться? Это только кажется. Когда-то так оно и бывало, но теперь — куда ты с родовой земли уйдёшь? Там другие роды, для которых ты чужак, и на своей земле они и в своём праве. И разорят тебя, и самого похолопят, да тобой же и расплатятся с хёльгом при уплате дани. А совсем в глушь — найди ещё эту глушь, когда люди размножились. А если и найдёшь, то проживи ещё в ней без соли, да без железа. А главное — без реки.

Ни с пашни в лесу теперь не проживёшь, ни с даров самого леса, и только река остаётся для людей надёжной кормилицей. Воды-то и в лесном роднике наберёшь, только и камыш ведь нужен, и рыба. А они — только в реке. И только по реке доплывёшь на лодке до городища в родовые празднества, да в торговые дни, когда прибывают купцы. Соль-то и железо у кого ещё раздобудешь? Без них — разве это жизнь? А без рыбы и вовсе с голоду подохнешь в первый же год. Как ни мала речка, как ни малы самодельные сети, но кормят они надёжно, а если есть соль, то и на зиму рыбы впрок заготовишь, без которой голодно зимой будет. И куда ты денешься от кормилицы-реки?

А значит, никуда ты не денешься и от русов. Ведь где река, там и их лодии как раз в поисках данников плавают. Со старого места из-под их власти уйдёшь, так на новом всё равно тебя найдут, да ещё и все недоимки взыщут. И радуйся тогда, если найдётся чем их заплатить, чтобы самому за них в холопы не пойти. Старики говорят, что и раньше, при своих кённигах из рода Амалов, вольготно не было, да и с северными русами из Словении нужно было держать ухо востро. Хоть и мимо Припяти шёл их торговый путь, но могли и в Припять с Днепра наведаться, чтобы поразбойничать заодно. Но к этому приноровились, а вот когда с моря южные русы приплыли, артаны с хёльгом Ингваром во главе, от них и житья уже никакого не стало. И много их приплыло, и северные к ним ещё добавились, и вооружены хорошо, и к боям привычны — сила солому ломит.

Так ладно бы хоть вымогали в меру, но куда там! Незадолго до того их Ингвар сперва от хазар за какую-то пакость схлопотал, потом и ромеи ему добавили — пошёл, как говорится, по шерсть, вернулся стриженым, да ещё и нельзя ему было на море оставаться, вот и поднялся он вверх по Днепру, обосновавшись в Вышгороде. А отыгрываться ему на ком? В двух шагах, у Киева перевоза — хазарский Самбат, и полян тамошних не тронь, они под хазарской защитой. Уже огрёб от них разок, и повтора не хочется. Ну и кого тогда ему примучивать, если не окрестных древлян с северянами?

И хотя доигрался вскоре Ингвар со своей неуёмной жадностью, древлянам от этого легче не стало. Русы вдову его, болгарку Прекрасу, хёльгой над собой в Вышгороде усадили, пока Свентислейф был мал годами, и вдвойне обидно было быть примученными бабой. Но было кому и при ней русами верховодить, и сила их никуда не делась, а против силы, оружия и выучки дружины что могло поделать ополчение племени? Пока сопляком ещё Стемид был, не понимал, как же так, всем миром, да за правое дело, и не одолеть этих разбойников. А попав в дружину отроком, да присмотревшись к гридням, да подучившись немного у