Воин великой тьмы (Книга Арьяты и Трогвара) - Ник Перумов

А теперь прощай, Трогвар! Пусть тебя минет злая судьба! И, быть может, когда ты избавишься от своего служения, мы снова встретимся с тобой…

Перед глазами Трогвара внезапно взвихрился серебряный занавес — и спустя мгновение все исчезло.

Без всяких происшествий Трогвар выбрался из дворца, а на следующее утро защитники выбросили белый флаг.

День выдался ясным, солнечным, торжественным — как раз подходящим для въезда в город победителей. Армию свою Трогвар оставлял в лагере за городом, лишь распорядился о доставке туда из Дайре должного количества припасов. Ворота Дайре были уже широко распахнуты; караваны носильщиков и вереницы телег со съестным тянулись к стану воинства Красного замка, и горожане были рады-радешеньки откупиться от кошмарных чудовищ столь дешевой ценой. Трогвар хотел бы знать, что творится сейчас в их головах, в сознании тех, кто еще вчера был готов умереть за Владычицу, однако для этого времени у него уже не оказалось.

Ближе к полудню он в одиночестве вышел из своего лагеря и направился к зеленому холму примерно в четверти лиги от города. На душе было смутно и пусто, подступали какие-то тревожные мысли; пытаясь развеяться, Трогвар шагал и шагал, быстро поднимаясь вверх по отлогому, поросшему иван-чаем склону. На вершине холма лежал намертво врытый в землю громадный серый камень.

Трогвар устроился поудобнее на его теплой серой поверхности… и тут мир вокруг него внезапно и полностью изменился.

Тысячи и тысячи голосов величественными хорами грянули какую-то невыразимо прекрасную и торжественную мелодию; и казалось, что величественнее ее музыки уже не может существовать. Окрестности холма внезапно исчезли, словно чья-то громадная рука задернула незримый занавес; там, где только что расстилались поля, огороды, стояли многочисленные дома городских окраин Дайре, теперь клубился жемчужно-серебристый туман, пронзенный по всем направлениям ослепительными лучами золотого солнца. Хоры продолжали вести свой торжественный марш, и перед оцепеневшим Трогваром стали одна за другой возникать величественные фигуры, словно материализуясь из клубов жемчужной завесы.

Он не видел их лиц — лишь туманные очертания. Но, подобно исходящим от светила лучам, от этих фигур исходила такая сила, что в сравнении с ней Трогвар с ужасом ощутил себя даже не муравьем, не крохотной песчинкой — мельчайшей частицей сущего, «Атомом», как называли это иные философы и чародеи. Его била крупная дрожь, по лицу ручьями тек холодный пот; и страх, невыразимый мерзкий страх терзал каждую частицу его существа.

Не было нужды гадать, кто сейчас перед ним, — его почтили своим присутствием сами Молодые Боги.

Семь исполненных величия и могущества туманных фигур молча стояли перед ним, ничтожным Смертным, на самом рубеже жемчужного тумана. Они молчали, и молчание это заставляло Трогвара еще сильнее корчиться от ужаса; он понимал, что все кончено, что он в их власти…

«Да что же это я?! — вдруг мелькнула твердая и яростная мысль. — Неужели я и дальше буду доставлять им удовольствие своим страхом?! Нет уж! Умирать, так стоя!» Последняя фраза была, пожалуй, чересчур красивой, однако, как ни странно, она подействовала. Трогвар медленно поднялся на ноги и обнажил эльфийский меч. Чудесное оружие ярко и гордо лучилось в его руке, он молча стоял и ждал нападения.

Раздался смех. Искренний и звонкий смех.

И тут Трогвар вспомнил заклятие на тот крайний случай, заклятие, обращенное к самому Ракоту Восставшему!

— Слушай, ничтожный червь, — грянул со всех сторон полный презрения голос. — Ты пошел против нашей воли. Ты служишь Тьме. Ты будешь стерт…

Голос продолжал говорить что-то еще, грозить непредставимыми людским воображением карами и муками, однако Трогвар не слушал его. Он лихорадочно плел заклятие.

И голос кого-то из всесильных богов прервался от изумления, когда внезапно грянул гулкий подземный гром. Земля задрожала в продолжительной судороге — и вершину холма прямо за спиной Трогвара пересекла исполинская бездонная трещина, и голос, глубокий и сильный, как сама бесконечная Тьма, произнес:

— Иди ко мне.

Наступила страшная тишина; верно, даже боги смутились, когда прямо перед ними, в самом сердце их силы, воля Смертного смогла воззвать к их, богов, злейшему врагу.

— Иди ко мне, сын мой, — звучал в безмолвии страшный голос, идущий из-под земли. — Иди ко мне, ибо никак иначе я не могу защитить тебя. Готово для тебя почетное место одного из моих капитанов. Иди ко мне!..

Трогвар стоял, оцепенев. Не двигались и туманные фигуры богов. Трещина притягивала, казалось, так просто, качнуться назад, и… он будет в безопасности. Но — и он твердо знал — цена за это будет едва ли не более страшной, чем кара Молодых Богов. Трогвар наяву видел, как он падает сквозь пламя, что выжигает из него все человеческое, как через страшную муку в него вливаются новые силы, как изменяется память и как уже не он, Крылатый Пес из Дем Биннори, стоит перед величественным черным троном Восставшего, но некто высокий, с огромными пепельными крыльями — то ли демон, то ли дух, то ли существо из плоти и крови…

И все-таки он сделал шаг назад. Боги по-прежнему молчали и не двигались.

— Нет! — внезапно раздался отчаянный крик, и Трогвар содрогнулся всем своим существом — слишком хорошо он знал этот голос.

Из стен жемчужного тумана молнией зеленой вырвалась Наллика.

— Нет, Трогвар, нет! — Он ощутил ее залитое слезами лицо, прижавшееся к его щеке, руки, лихорадочно тискавшие его плечи. — Нет, только не туда! Пойдем со мной, пойдем, я уговорю Ялини, она смилостивится, тебя будет ждать не такое уж строгое наказание, ну подумаешь, несколько веков лягушкой или гусеницей, потом — собакой или кошкой, а там, глядишь, тебе и вернут свободу… Пойдем! Пойдем, я же… я же не могу без тебя!

В сердце Трогвара, казалось, лопнула молния. Оно болело так сильно, как никогда в его жизни, и лишь Наллика, лишь ее руки и ее голос могли бы утишить эту боль…

— Пойдем! — молила Дева Лесов. — Пойдем со мной!

Она чуть отодвинулась и теперь стояла на расстоянии вытянутой руки от Трогвара, умоляюще глядя прямо на него своими магическими, чарующими глазищами. В них, казалось, бьется сейчас живое зеленое пламя…

— Лягушкой?.. — прохрипел Трогвар.

Он колебался. Наллика! Как он мог забыть о ней, вообразить, что спокойно проживет, никогда больше не увидев ее?

Но лягушкой! Жабой! Головастиком! Сдаться, покориться, отдаться на милость победителей?!

Но Наллика! Но свет ласковой земли, родимый мир Хьёрварда!