После падения - Анна Тодд

Как благовоспитанный молодой человек, закатываю глаза и сажусь напротив.

Примерно через минуту отец кладет телефонную трубку и, поднявшись с кресла, здоровается со мной.

– Я тебя не ждал, – признается он. – Что-то случилось?

Он переводит взгляд на закрытую дверь за моей спиной и снова на меня.

– У меня есть вопрос. – Я кладу руки на его темно-бордовый стол вишневого дерева и поднимаю на него глаза.

Темные пятна на лице свидетельствуют о том, что отец не брился несколько дней. Манжеты белой рубашки немного помяты. Не думаю, что с момента своего переезда в Америку я хоть раз видел его в мятой рубашке. Этот человек всегда спускался к завтраку в вязаном жилете и выглаженных брюках.

– Я слушаю, – говорит отец.

Между нами заметна некоторая натянутость, но я уже с трудом припоминаю, что когда-то испытывал к этому человеку жгучую ненависть. Я не знаю, что испытываю к нему сейчас. Вряд ли я когда-то смогу полностью простить его, но прежняя злость отнимала слишком много сил.

У нас никогда не будет таких отношений, какие сложились у него с моим сводным братом, но все же мне приятно осознавать, что, когда мне от него что-то нужно, он старается изо всех сил. В большинстве случаев его помощь абсолютно бесполезна, но то, что он хотя бы пытается, само по себе ценно.

– Насколько мне будет трудно перевестись в отделение в Сиэтле?

Он театрально поднимает брови.

– В самом деле?

– Да. Мне не нужно знать твое мнение, мне нужен ответ на вопрос.

Даю понять, что мое неожиданное решение не обсуждается.

Он задумчиво смотрит на меня и отвечает:

– Что ж, это точно отодвинет дату твоего выпускного. Тебе лучше остаться здесь до конца семестра. Пока ты подашь заявление на перевод, зарегистрируешься там и переедешь в Сиэтл… Логически рассуждая, это просто не имеет смысла и не стоит затраченных усилий.

Откидываюсь в кожаном кресле и пристально смотрю на него.

– Ты не мог бы помочь и ускорить этот процесс?

– Возможно, но ты все равно выпустишься позже.

– Значит, я в любом случае должен остаться здесь.

– Ты не должен, – он потирает темное пятно на подбородке, – но на данный момент это самое разумное решение. Осталось совсем недолго.

– Я все равно не пойду на церемонию, – напоминаю я ему.

– Я надеялся, ты изменил свое мнение, – вздыхает он, и я отвожу глаза.

– Нет, не изменил, так что…

– Это очень важный для тебя день. Последние три года…

– Мне все равно. Я не хочу идти. Я согласен получить диплом по почте. Я не пойду, и это не обсуждается.

Блуждаю взглядом по стене за его спиной, где висят многочисленные рамки. Эти сертификаты и дипломы свидетельствуют о его многочисленных достижениях и, судя по тому, как отец ими гордится, всегда будут значить для него больше, чем когда-либо будут значить для меня.

– Обидно это слышать, – говорит он, продолжая созерцать рамки. – Но я больше не буду спрашивать.

– Почему тебе так важно, чтобы я пошел? – решаю я спросить.

Напряжение нарастает, атмосфера накаляется, но внезапно черты его лица разглаживаются, и я понимаю, что момент тишины между нами закончился.

– Потому что, – медленно выдыхает он, – было время, довольно долгое время, когда я понятия не имел… – еще одна пауза, – чем это все обернется.

– Объясни.

– Ты уверен, что у тебя есть время на это?

Он бросает взгляд на мои разбитые кулаки и пятна крови на джинсах. Я знаю, что он на самом деле имеет в виду. «Ты достаточно психологически устойчив, чтобы начинать этот разговор?»

Конечно, надо было сменить джинсы. Но утром мне ничего не хотелось делать. Я в буквальном смысле скатился с кровати и поехал на учебу.

– Я хочу знать, – сурово отвечаю я.

Он кивает.

– Одно время я вообще не был уверен, что ты окончишь колледж, учитывая все неприятные истории, в которые ты постоянно попадал.

Перед глазами мелькают воспоминания: драки в барах, магазинные кражи, плачущие полуголые девушки, жалобы соседей и обескураженное лицо матери.

– Я знаю, – соглашаюсь я. – По правде говоря, я и сейчас влипаю в неприятности.

Отец взглядом дает понять, что ему неприятно мое легкомысленное отношение к тому, что являлось его постоянной головной болью.

– Не так, как раньше. С тех пор как встретил… ее, – спокойно замечает отец.

– Она – источник всех моих неприятностей, – отвечаю я, потирая шею и осознавая, что я полное дерьмо.

– Я бы так не сказал.

Он прищуривает свои карие глаза, поигрывая верхней пуговицей на жилете. Секунду мы сидим в тишине, не зная, что сказать.

– Я так виноват перед тобой, Хардин. Не знаю, что бы я делал, если бы ты не окончил школу и не поступил в колледж.

– Ничего. Ты бы продолжал жить своей идеальной жизнью здесь, – огрызаюсь я.

Он вздрагивает, как будто я его ударил.

– Это неправда. Я хочу для тебя лучшего. Я не всегда давал тебе знать, я понимаю, но твое будущее для меня очень важно.

– Поэтому ты и пристроил меня сюда?

Мы никогда не обсуждали эту тему, но я точно знаю, что он использовал служебное положение, чтобы меня приняли в его чертов колледж. Я все равно ни хрена здесь не делал, и мои оценки это доказывают.

– Поэтому, и еще потому, что мать с тобой чуть с ума не сошла. Я хотел, чтобы ты приехал сюда, чтобы я мог лучше тебя узнать. Ты уже не тот мальчик, которым был, когда я уехал.

– Если хотел узнать меня поближе, надо было больше времени проводить вместе и меньше пить.

В памяти всплывают картины, которые я так старался забыть.

– Ты уехал, и у меня не было возможности побыть обычным ребенком.

Иногда мне было интересно, каково это – быть счастливым ребенком в полной гармоничной семье. Пока моя мать работала от рассвета до заката, я часами сидел в одиночестве в нашей гостиной и рассматривал грязные кривые стены. Я готовил себе какую-нибудь несъедобную гадость и представлял, что сижу за столом вместе со своей большой семьей, где каждый меня любит. Они бы смеялись и спрашивали, как прошел мой день. Когда я дрался в школе, то жалел, что поблизости нет отца, который погладил бы меня по спине или, наоборот, отвесил пинка за плохое поведение.

Но я рос, и все становилось проще. В подростковом возрасте я понял, что могу причинять людям боль, и все стало совсем легко.

За все проведенные в одиночестве часы я отомстил матери тем, что называл ее только по имени и никогда не говорил ей «я тебя люблю».

На отце я отыгрался, перестав с ним разговаривать. У меня была только одна цель: сделать всех вокруг такими же несчастными, каким был я. И в конце концов я нашел способ. Я использовал секс и обман, чтобы сделать больно девушкам, и превратил это в игру. Это имело особенно неприятные последствия для одной из подруг моей матери, которая проводила со мной слишком много времени. Пострадало не только ее достоинство, но и ее брак. А мама была шокирована, узнав, что ее четырнадцатилетний сын способен на такое.