Яшмовая трость - Анри де Ренье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Интересно, что сам Кузмин к этому времени совершенно потерял интерес к Ренье; в его собственном творчестве постулаты кларизма (которые он, как всякий большой писатель, и раньше-то никогда не принимал чересчур буквально) уступают место усложненной, герметичной поэтике, впитавшей влияние таких чуждых неоклассицизму парнасца Ренье направлений, как немецкий экспрессионизм или русское будетлянство.
«Я очень охладел к Ренье, — признается Кузмин в заметках “Чешуя в неводе”, — в нем положительно есть Ауслендер, слабость руки и очень обыкновенно. Замысел, подробности занятны, развитие и психология вялы... написано иногда прелестно, часто сухо и плоско, всегда вяло. Эстетический Чехов. Смешно сравнивать с Франсом». Сопоставление с Чеховым звучит в устах Кузмина почти убийственно, о чем свидетельствует другая заметка из того же цикла: «Чехов — очень местно, хотя и нагадил». Что же до дилеммы Ренье — Франс, то едва ли Кузмин вспомнил, что двенадцать лет назад в статье «О прекрасной ясности» уже поставил ее — и разрешил в пользу Ренье...
5
Здесь мне хотелось бы немного замедлить ход повествования, чтобы упомянуть о писателе, имеющем, пожалуй, наибольшие права на титул «русского Ренье». Имя его, уверен, почти ничего не скажет сегодняшнему читателю — граф Василий Алексеевич Комаровский (1881-1914) забыт столь же прочно, сколь и незаслуженно.
Впрочем, он и при жизни находился неизменно в стороне, на обочине литературного процесса — воспоминания писателей-современников сохранили образ царскосельского отшельника, чьи «блистательные и ледяные» (Георгий Иванов) стихи рождались в перерывах между приступами страшной душевной болезни, доставшейся Комаровскому по наследству. Его единственный сборник «Первая пристань», вышедший за год до кончины поэта, в 1913 г., прошел почти незамеченным. В одной из немногочисленных рецензий давний друг Комаровского Гумилев называет два имени, которые будут потом называть все, писавшие об этих стихах: первое — имя И.Ф. Анненского, второе — Анри де Ренье.
Основную часть «Первой пристани» (равно как и подборки посмертных стихотворений Комаровского, опубликованных в 1916 году в «Аполлоне») составляют неторопливые, словно бы движущиеся гулким и мерным шагом стихотворения-пейзажи — в основном царскосельские, а также чеканные образцы философской лирики. В инструментовке стиха, в просодической виртуозности Комаровскому мало найдется равных даже в щедрой на таланты поэзии «серебряного века»:
Видел тебя сегодня во сне, веселой и бодрой.
(Белый стоял наш дом на горе, но желтый от солнца.)
Все говорил о себе, да о том, что в тебе нераздельно
Трое живут: ненавистна одна, к другой равнодушен,
Третья прелестна, и эту люблю старинной любовью.
Ровный, завораживающий ритм этих гекзаметров, а также характерный прием перечисления, о котором мы уже упоминали (Ср.: «Снилось мне, что боги говорили со мною: /Один, украшенный водорослями и струящейся влагой,/ Другой с тяжелыми гроздьями и колосьями пшеницы, /Другой крылатый.../ И другой с закрытым лицом, /И еще другой...»), заставляют вспомнить о поэзии Ренье эпохи «Глиняных медалей», а стихотворение «В Царском Селе», написанное «александрийским» шестистопным ямбом, почти неминуемо вызывает в памяти образы «Городка»:
Покоем лечится примерный царскосёл,
Гуляет медленно, избавленный от зол,
В аллеях липовых скептической Минервы.
Здесь пристань белая, где Александр Первый,
Мечтая странником исчезнуть от людей,
Перчатки надевал и кликал лебедей…
Речь здесь идет не о простом подражании — скорее, мы имеем дело с равноправной перекличкой двух поэтических голосов, тою самой, что происходит, по слову Ахматовой, лишь «на воздушных путях».
Впрочем, установив сходство, судьба немедленно позаботилась о различиях. Как и Ренье, Комаровский перелагает в стихи свои «Итальянские впечатления» — с той лишь разницей, что из-за болезни он не мог уехать дальше Петербурга и все путешествия совершал только в воображении. «Я несколько раз сходил с ума и каждый раз думал, что умер. Когда умру, вероятно, буду думать, что сошел с ума», — говорил поэт своему другу, литературоведу князю Святополку-Мирскому. Известие о начале первой мировой войны, заставшее Ренье за написанием «Героических мечтаний Тито Басси», окончательно ввергло Комаровского в безумие; спустя несколько месяцев поэт скончался.
Друзья Комаровского вспоминали о его удивительной прозе — «Анекдоте о любви», романе «До Цусимы», «Разговорах в Царском Селе». Из всего этого до нас дошел только маленький рассказ «Sabinula», напечатанный в 1912 году в литературном альманахе «Аполлона». Действие его происходит в Риме I века новой эры, в эпоху императора Веспасиана. Характеризуя рассказ в 1924 году в парижской газете «Звено», Святополк-Мирский писал: «Все это чистая, совершенно свободная игра, может быть, и имеющая какую-то подсознательную необходимость, но так как будто лишенная всякого „значения"... Чистая свобода, т. е. творчество без “почему”...». Характеристика эта почти дословно совпадает с концепцией искусства как игры, которую дает в одном из своих интервью Ренье, — недаром «Яшмовая трость» и «Дважды любимая» были в числе настольных книг Комаровского.
6
Далее события начинают развиваться со скоростью стремительно раскручивающейся пружины. В 1907 году читатели петербургского «Вестника иностранной литературы» наконец получают возможность познакомиться с творчеством Ренье-романиста: в девятом—одиннадцатом номерах опубликован роман «Убоявшийся любви» — так переводчик, подписавшийся инициалами А. П., передал заглавие только что вышедшего «Lapeurd'amour».
Дальше романы появляются уже один за другим, а в 1911 г. московское издательство «Орион» даже предпринимает выпуск первого Собрания сочинений Ренье, ограничившись, правда, одним — единственным томом — «Первой вспышкой» (т. е. «Первой страстью») в переводе А. Перхуровой. Журналы «Аргус», «Всемирная панорама», тот же «Вестник иностранной литературы» довольно регулярно знакомят читателя с небольшими рассказами Ренье. На избрание писателя в 1911 году во
