Голливудская трилогия в одном томе - Рэй Брэдбери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И, пожалуйста, поскорее – иначе я тоже умру, – взмолилась она.
Когда мы с Крамли подъехали к собору Святой Вивианы, Бетти Келли, глубоко погруженная в себя, ждала нас на улице. Нам пришлось постоять, прежде чем она обратила на нас внимание. Наконец, она слабо махнула нам рукой, после чего снова опустила взгляд в землю. Мы подошли и встали рядом. Я представил ей Крамли.
– Мои соболезнования, – сказал я.
Она подняла голову.
– Значит, это вы говорили тогда с отцом Раттиганом! – вздохнула она. – Прошу вас, ради всего святого, давайте зайдем внутрь.
Главный вход уже закрыли на ночь, нам пришлось заходить через боковую дверь. Едва оказавшись внутри, Бетти Келли покачнулась и едва не упала в обморок. Я подхватил ее и усадил на скамью, чтобы она пришла в себя.
– Мы торопились, как могли, – сказал я.
– Вы его знали? – почти шепотом спросила она. – Извините, если что-то путаю. Или у вас просто были общие знакомые или друзья?
– Родственники. С той же фамилией.
– Раттиган! Это она его убила. Подождите… – Она схватила меня за рукав, потому что я сразу вскочил на ноги. – Сядьте, – прошипела она. – Это не было убийство в прямом смысле этого слова. Но все равно – это она его убила.
Я похолодел и в изнеможении прислонился к стене. Крамли отошел в сторону. А Бетти Келли схватила меня за локоть и зашептала свистящим шепотом прямо мне в ухо:
– Знаете, она приходила сюда – иногда даже по три раза на дню – и там, в исповедальне, сначала бормотала, а потом начинала биться в рыданиях… После ее ухода бедный отец Раттиган выглядел так, как будто его подстрелили… А она просто изводила его, сидела, пока он уже не валился с ног от голода. Он потом даже есть не мог – только глушил спиртное. Приходилось и одну ее там оставлять, чтобы прооралась… Я потом проверяла кабинку – ушла или нет. Так там запах гари оставался – как после удара молнии… Она все время кричала одно и то же.
– Что?
– Прямо в голос кричала: «Я убиваю их! И буду убивать, пока они все не передохнут! Помоги же мне убить их, благослови их души! Я их всех добью. Всех! Вон из моей жизни! Только так, только так, святой отец, я смогу очиститься! Помоги мне схоронить их так, чтобы они больше не вернулись! Помоги!» А он ей в ответ: «Сгинь! Прочь! Что ты от меня хочешь?!» – «Помоги мне от них избавиться, помолись за них, чтобы они не приходили ко мне! Обещай мне!» А он ей тогда крикнул: «Вон отсюда!!!» – И началось уже полное непотребство.
– Что?
– Она проорала ему: «Будь ты проклят, проклят, проклят! Проваливай в ад!» И так громко, что люди из церкви разбежались. И опять – рыдания. Святой отец у себя в кабинке сразу же замолчал – я думала, он просто в шоке. А потом я услышала ее шаги, в потемках. Подождала, думала, отец Раттиган скажет что-нибудь – но он все молчал. И тогда я решилась открыть дверь. Он был там. И он молчал, потому что был уже… мертвый…
По ее щекам полились слезы.
– Бедный святой отец, – сказала она. – Даже у меня от этих страшных слов чуть не остановилось сердце… А у него – действительно остановилось. Надо найти эту мерзавку. Пусть возьмет свои слова обратно, чтобы он мог жить дальше… Господи, что же это я говорю? Нет, он прямо как подкошенный там лежал – как будто она разом выкачала из него всю кровь. Вы ее знаете? Расскажите, расскажите ей, что она наделала… Ну, ладно. Ну, все – я все вам сказала, освободилась. Теперь вы сами думайте, как очиститься. Уж извините, что я на вас это выплеснула.
Я с тревогой взглянул на свой костюм, как будто ожидал увидеть на нем следы блевотины или помоев.
Крамли подошел к исповедальне, открыл обе двери и заглянул в темноту кабинок. Я со вздохом последовал за ним.
– Чувствуете этот запах? – спросила Бетти Келли. – Он до сих пор остался. Я сказала кардиналу, что надо сломать эту исповедальню, а потом сжечь.
Я еще раз принюхался и уловил легкие оттенки гари и огней Святого Эльма.
Крамли закрыл двери.
– Не поможет, – сказала Бетти Келли. – Она все равно еще здесь… Бедная, бедная его душа! Есть же поговорка – «устал до смерти», а он и правда – так сильно устал, что взял и умер. Два гроба рядом, Господи, спаси. Совсем я вас вымотала. Вид у вас прямо как у отца Раттигана…
– Не надо, пожалуйста, так говорить, – упавшим голосом попросил я.
– Ладно, не буду, – сказала она.
После этого Крамли заботливо, как инвалида, повел меня к выходу.
Глава 27
Я не мог ни спать, ни бодрствовать, ни писать, ни вообще – думать. В конце концов, от всей этой мешанины у меня вскипели мозги, и уже глубокой ночью я решил еще раз позвонить в Святую Вивиану.
Когда Бетти Келли все-таки подняла трубку, голос у нее был такой, как будто она только что вернулась из камеры пыток.
– Не могу… говорить!
– Одну минуту! – взмолился я. – Скажите, вы помните все, что она выкрикивала в исповедальне? Может быть, было еще что-нибудь… важное, существенное? Или странное?
– Да ничего такого… – сказала Бетти Келли. – Слова как слова. Хотя нет, погодите… Она еще все время повторяла: ты должен простить нас всех! Всех-всех! При этом в исповедальне никого, кроме нее, не было. А она говорила – всех нас. Вы слушаете?
– Слушаю, – очнулся я.
– Вам еще что-нибудь нужно?
– Пока нет.
И я повесил трубку.
– Всех нас… – прошептал я. – Простить всех нас!
Я позвонил Крамли.
– Можешь ничего не говорить… – проявил интуицию он. – Уснуть не получилось. Поэтому ты хочешь через час встретиться у Раттиган. Чтобы обыскать дом. Так?
– Ну да, небольшой дружеский налет…
– Налет, говоришь… И что, у тебя есть какая-то конкретная идея? Или просто шило в заднице?
– Просто здравый смысл.
– Засунь-ка его себе знаешь куда? – сказал Крамли и отключился.
– Кажется, с вами не хотят говорить? – обратился я к собственному отражению в зеркале.
– Это с тобой не хотят говорить, – ответило зеркало.
Глава 28
Зазвонил телефон. Я осторожно снял трубку – как будто она была из раскаленного металла.
– Это ты, Марсианин? – спросил голос на том конце провода.
– Генри! – заорал я.
– Да, это я, – сказал голос, – твой маленький цветной брат. Конечно, не такой зеленый, как ты, – и не из летающей тарелки. Извини, тупая шутка.
– И нисколечки… не тупая! – дрогнувшим голосом произнес я.
– Э, э! – осадил меня Генри. – Если ты там будешь распускать нюни, я отключаюсь.
– Не буду, – шмыгнул носом я. – Боже мой, Генри, как же я рад слышать твой голос!
– И много еще у тебя в закромах этих кисломолочных любезностей? Может быть, мне тоже сказать тебе что-нибудь учтивое? Я могу.
– Не надо, Генри. Я и так по уши в дерьме. Мэгги уехала на восток. Конечно, я здесь не один, а с Крамли, но…
– Можешь не продолжать, я понял. Срочно требуется слепой поводырь, который поможет тебе выбраться из кучи дерьма. Подожди минутку, сейчас достану платок… – Он шумно высморкался. – Ну, и когда тебе потребуется мой всевидящий нос?
– Вчера.
– Какая удача. А я как раз тут, неподалеку. В Голливуде, гужуюсь со всякой чернотой.
– Знаешь Китайский театр Граумана?
– Еще бы.
– Через сколько ты смог бы там быть?
– А через сколько тебе надо – тогда и буду. Встречаемся у Билла Робинсона[348] в ботинках для степа. Что – пойдем на кладбище?
– Типа того.
Я позвонил Крамли и сообщил о своих перемещениях. Сказал, что до Раттиган доеду чуть позже, но зато притащу с собой Генри.
– Слепой в поводырях у слепого, так-так, – сказал Крамли.
Глава 29
Он стоял точно там, где и обещал: в оттисках «неподражаемых» танцевальных туфель Билли Робинсона, когда-то сошедшего с негритянской галерки в центр парадной площади, чтобы тысячи белых проходили мимо и кланялись.
Стоял прямо и неподвижно – и только ноги в отпечатках Робинсона слегка притоптывали – как бы сами собой. Глаза прикрыты, рот – тоже, чтобы где-то там, внутри, наслаждаться картинами воображения.
Я встал прямо перед ним и сделал короткий выдох.
Рот Генри ожил.
– Ага! Риглис-гам – двойная мята – с нею жизнь вдвойне богата! Кто не верит – выйди вон! – Он со смехом взял меня за локти. – Да ты неплохо выглядишь, брат! Это я тебе не глядя говорю. А голос у тебя всегда был как у чуваков, которые на экране.
– Сказывается привычка нырять в кино с головой…
– Ну, дай же я тебя помну, братишка. Ага, чую, без пива тут не обошлось…
– Ты выглядишь просто шикарно, Генри.
– Мне самому всегда было интересно – как я выгляжу…
– Примерно так же, как Билл Робинсон бил степ.
– Кстати, я правильно попал в его туфли? Только не говори «нет»!
– Абсолютно точное попадание. Спасибо, что пришел, Генри.
– А как не прийти? Уже лет сто носа на кладбище не совал. Могилки уже по ночам снятся. А что здесь за кладбище, брат?
Я оглянулся на псевдовосточный фасад театра Граумана.
– Кладбище призраков. Я сам их так назвал, когда мне было лет шесть. Был в кино, прокрался за экран – и увидел всех этих черно-белых тварей изнутри. Представляешь, перед тобой огромный Фантом[349], который играет на органе, а потом сбрасывает маску и вырастает еще больше, во весь экран, и хочет убить тебя взглядом… И все это двигается прямо у тебя перед глазами – серое, полуразмытое… И ты знаешь, что эти актеры давно умерли… Что они – настоящие призраки. И они прямо рядом с тобой…