Диверсанты - Евгений Андреянович Ивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это Николай! – воскликнул он и почему-то стал весело смеяться, показывая пальцем на портрет. Художник, не понимая, что с этим парнем в потертых джинсах и легкой куртке, сделанной из американского многозвездного флага, вытащил из черного целлофанового мешка портрет Брежнева. Ордена его не только занимали всю грудь, но нижний ряд был нарисован на раме, куда был вставлен этот портрет. И эта остроумная изобретательность художника еще больше развеселила американца. Художник предложил купить портрет и показал иностранцу 100-рублевую купюру, что означало стоимость портрета. Но парень бесцеремонно тыкал в портрет и смеялся, что неожиданно разозлило двух ребят из зрителей, которые, очевидно после вина, очень хотели развлечений. Тут американец им и подвернулся.
Черняк уже часа два ходил за ним и только искал повода, как бы с ним вступить в контакт.
– Ты, поганое бунгало! – ругнулся один из парней, видно, посчитав, что для иностранца особенно будет оскорбительно слово «бунгало», и попер на иностранца грудью. Его недвусмысленные намерения, сопровождаемые сжатыми кулаками, стали понятны американцу, он перестал смеяться, и лишь подобие улыбки удержалось на его встревоженном лице.
Он что-то пытался объяснить, видимо, примиряющее, но второй парень с перебитой переносицей оттолкнул своего приятеля и хотел нанести американцу прямой удар в челюсть. Черняк, стоявший рядом, не раздумывая, сильно ударил его ногой в пах. Хулиган согнулся и завыл от боли, его приятель сразу потерял интерес к драке и попятился, потом побежал, к всеобщему удовольствию. Американец засмеялся и, ухватив Черняка за ладонь, крепко сжал ее.
– Ти хорошо бой! – сказал он на ломаном русском языке. Из заднего кармана брюк выхватил плоскую фляжку, отвинтил крышку и протянул Черняку.
– Пить! Дружба! – сказал он с веселой улыбкой.
Феликс не стал себя упрашивать, сделал несколько глотков обжигающего напитка и вернул американцу фляжку.
Вскоре он уже повел нового знакомого в ресторан «Прага». С мэтром они договорились быстро, и тот устроил им столик: закуску, бутылку водки – все это входило в программу Черняка. Пока Феликс еще не знал, как будет разворачиваться его замысел, но первый шаг он уже сделал. Американец в какой-то мере был похож на Феликса: одинаковый рост, прически, правда, цвет волос у американца был потемнее, но цвет волос – это дело техники.
Объясняться с ним Черняк научился быстро, он довольно умело стал обходиться той сотней английских слов, которые вызубрил из конспектов Соколовской. Американец со своей стороны пользовался, очевидно, таким же запасом русских слов. Но так как Черняк стремился напоить американца, а не вести с ним культурные беседы, то этого запаса слов им вполне хватало. Надо сказать, что иностранец достался Черняку крепкий, он, видно, имел хороший опыт по этой части и прежде чем отключался доводил Феликса до точки. Целых три дня Черняк водил его по ресторанам, давая ему перерыв лишь на ночь, а с утра снова встречался с ним, и начиналось утро с похмелья.
Суббота была для них коронным номером, Черняк решил совершить очищение, чтобы с новой силой накачать американца, и повел его в баню. Вот тут-то и произошло непредвиденное.
…Утро было прекрасным, и день начинался так, что хотелось проживать его бесконечно. Жена уехала к матери, и никто не посягал на свободу Филиппа Заглады. Поэтому он запланировал себе культурную программу: четыре бутылки пива в сумку и – в баню. Потом, к двум часам, к Дуське в гости – там у нее годовщина внучки. К Дуське они с женой часто похаживали, поэтому он даже не гость, а как бы свой человек.
В баню он пришел в хорошем настроении, и ему сразу повезло, нашлось место в кабине рядом с двумя симпатичными ребятами. Один, в обтрепанных джинсовых брюках, яркой многозвездной куртке и кожаной кепочке, все время улыбался, явно всем довольный. Филя, как опытный специалист, сразу учуял, что его соседи вчера хорошо приняли, о чем говорили их мятые рожи. Второй парень – такой же как и его приятель, только с мешками под глазами и опухшим лицом, но в дорогом французском костюме, выглядел совсем мучеником.
«Видать пили несколько дней», – заключил Филипп, профессионально прицелившись в него своим наметанным глазом. – Может, пива с ними, у них, наверно, все внутри горит. Сразу и знакомство будет, потреплемся».
– Ребята, давай по бутылке пива, – и для убедительности он звякнул посудой в сумке.
Тот, что был во французском костюме, а теперь сидел почти голый, лишь в рубашке, натянув ее на колени, сразу воспрянул духом и улыбнулся.
– Давай, выручай! Тебя как зовут?
– Филя! Филипп!
– Я есть Филипп! – воскликнул радостно, с большим акцентом тот, кто был в джинсовых обтрепанных штанах и теперь тоже сидел голый.
– О, тезка! Ты откуда? Из Риги?
– Ноу, ноу! – сказал он. – Я есть Америка!
– Америка – хорошо! – воскликнул Филипп, довольный, и достал пиво. Они прямо из горлышка выпили. Филипп русский – полбутылки и отставил. Черняк и Филипп американский за один прием прикончили свои бутылки. «Видно, душа у них горела», – посочувствовал Филя.
Заглада решил сразу, что он будет угощать новых знакомцев: не хватало, чтобы американец приехал аж из самой Америки, и Филипп позволил ему платить за пиво и водку. Насчет водки он уже решил, и, пошептавшись с банщиком, принес завернутую в полотенце бутылку «Столичной» и три граненых стакана. Потом он добыл где-то копченую рыбу, кусок черного хлеба, разлил по стаканам оставшуюся бутылку пива, туда вылил пол-литра водки и произнес, как он думал, настоящий патриотический тост:
– За мир во всем мире!
Филипп американский понял, о чем речь и добавил:
– Дружба рашен, америкэн!
Потом Заглада слушал, как американец хвалил свои небоскребы, магазины, джинсы, свободу. И стало ему обидно за Россию, он думал о чем бы рассказать этому американцу. Может, про отсутствие безработицы, бесплатное образование, бесплатную медицину? А что, если сказать ему, что не пошел он, Филипп, на работу и знает, что ни черта ему за это не будет? Может, и неудобно.
И пока американский Филипп
