Варяго-Русский вопрос в историографии - Вячеслав Фомин

И, переходя от слов к делу, сам принялся за «искоренение исторических догм», в 1862 г. заметив в отношении своей монографии «Die Berufung der schwedischen Rodsen durch die Finnen und Slawen» (Призвание шведских родсов финнами и славянами. Bd. I-II. - SPb., 1844-1845), сыгравшей огромную роль в закреплении норманизма в мировой науке и чьи положения повторяют нынешние норманисты, что «я должен теперь первую часть своего сочинения объявить во многих местах несоответствующею современному состоянию науки, да и вторую часть надобно, хоть в меньшей мере, исправить и дополнить». А какое значение придавал книге в момент ее написания и выхода автор, видно из его письма Погодину, в котором он сообщает, что «нарочно» включил в ее состав «те главы, которые посредством обдуманных лингвистических исследований, связанных историческими доказательствами и основанных на твердых принципах сравнительной словено-нормандской грамматики, направлены к тому, чтобы навсегда защитить оспариваемые положения русской и польской истории от всех лжемудрствований и неточных неграмматических этимологий», и что имена русских князей, «русские» названия днепровских порогов и др., по крайней мере большей частью соответствуют древнесеверным и что во многих из них «чисто шведские звуковые законы явно бросаются в глаза».

И эти «чисто шведские звуковые законы» тогда настолько «явно бросались в глаза» Кунику, что он в имени Владимир окончание на мир посчитал заимствованным от гото-германского и «с высокой долей вероятности» отнес к скандинавам былинного Илью Муромца. Но прошло совсем немного времени, был издан труд Гедеонова, и под его влиянием исследователь, отмежевываясь от тогдашних любителей фамильярничать с русскими древностями, с легкостью фокусника превращавших их в скандинавские, уже решительно заявил: «...Я не принадлежу к крайним норманистам» и «вовсе не думаю норманизировать древнюю Русь...». Под тем же влиянием Куник окончательно убедится в полнейшей невозможности доказать правоту норманизма на историческом поле, что и заставит его обратиться за решением чисто исторического вопроса к той области, где, используя натяжки и подмены, это можно попытаться сделать. И в 1875 г. он резюмировал: «После того как, по крайней мере в русской науке, признано невозможным разрешить варяго-русский вопрос чисто историческим путем, решение его выпадает на долю лингвистики...»[100].

Другой принципиальный оппонент Гедеонова М.П.Погодин также во всеуслышание сказал, что после Г. Эверса у норманской системы не было «такого сильного и опасного противника» как Гедеонов и что его исследование «служит не только достойным дополнением, но и отличным украшением нашей историко-критической богатой литературы по вопросу о происхождении варягов и руси. Он осмотрел вопрос со всех сторон, переслушал всех свидетелей, сравнил и проверил все показания, много думал о своих заключениях»». И также открыто, как и Куник, признал несостоятельным ряд принципиальных догматов норманской теории. Особенно впечатляюще обрисовал урон, нанесенный Гедеоновым безраздельно господствующему тогда норманизму, и в силу того весьма самодовольному, норманист Н.Ламбин. Гедеонов, подытоживал он в 1874 г., «можно сказать, разгромил эту победоносную доселе теорию... по крайней мере, расшатал ее так, что в прежнем виде она уже не может быть восстановлена». И уже сам, под воздействием критики Гедеонова чуть ли не полностью разочаровавшись в норманской теории (а четырнадцатью годами ранее он называл летописца «первым, древнейшим и самым упорным из скандинавоманов»), вел речь о ее «несостоятельности», что она доходит «до выводов и заключений, явно невозможных, - до крайностей, резко расходящихся с историческою действительностью. И вот почему ею нельзя довольствоваться! Вот почему она вызывала и вызывает протест!».

В 1931 г. норманист В.А. Мошин подытоживал, что труд Гедеонова - «одно из самых солидных исследований в этой области, а самое научное и наиболее критическое из всех выступивших против норманизма», что его критика «сильно пошатнула основания норманской терии» и что «беспристрастный исследователь» Гедеонов «похоронил "ультранорманизм" шлецеровского типа», побудив тем самым «ученых к новым наблюдениям над языческой культурой восточных славян, результатом чего явилось создание сложной картины истории русской культуры в ее непрерывном естественном развитии». Да и иностранные норманисты отмечали, например, датчанин В.Томсен, что сочинение Гедеонова, «по крайней мере, производит впечатление серьезной обдуманности и больших познаний...». В 1960 г. и Л.С.Клейн говорил, что «Гедеонов был очень сведущ в лингвистике, и его критические замечания заставили даже лингвиста Куника поколебаться в некоторых скандинавских этимологиях»[101].

В 1904 г. академик А.А. Шахматов, рассуждая о Сказании о призвании варягов, подчеркнул, что «здравая критика, внесенная в понимание его Эверсом, Костомаровым, Гедеоновым, Иловайским и другими, показала всю шаткость основания, на котором строили свое здание норманисты». В 1931 г. Мошин, решительно отвергая распространенное мнение о низкой ценности трудов анти- норманистских, констатировал: «Эверса, Костомарова, Юргевича, Антоновича никак нельзя причислять к дилетантам, а, по моему мнению, этот эпитет нельзя приложить и к Иловайскому, филологические доказательства которого действительно слабы, но который в области чисто исторических построений руководился строго научными методами, и доказал свою большую эрудицию в русской истории прекрасным трудом "История России".... Некоторые же открытия Иловайского, осветив по новому различные моменты древнейшей истории Руси, получили всеобщее признание, и заставили даже наиболее упорных его противников внести в свои конструкции необходимые корректуры».

Норманиста Мошина, прекрасного знатока историографии варяжского вопроса, ценившего труды предшественников все же не по тому, кто их написал - «свой» (норманист) или «чужой» (антинорманист»), а по качеству доказательной базы pro et contra, заставили высказаться в защиту названных историков, по его словам, «краткие характеристики» этого вопроса, попадающиеся «в учебниках и популярных трудах по русской истории». Не только не дающие, подчеркивал он, «действительной картины его развития, но часто страдающие значительными и вредными ошибками». Такими же значительными и вредными ошибками была полна и та историография, по которой только и получил представление об истории разработки варяго-русской проблемы археолог Петрухин. Так, в 1983 г. И.П. Шаскольский отозвался о фундаментальном труде Гедеонова «Варяги и Русь», составившем эпоху в науке, очень нелестно: в этом произведении «советский антинорманист» почувствовал «налет дилетантизма». В 1993 г. А.П.Новосельцев вел речь о «посредственности типа Иловайского», «который очень вольно обращался с фактами...», и что теория Гедеонова о тождестве варягов с южнобалтийскими славянами «ни одним серьезным ученым не была принята»[102].

Петрухин, принадлежа, конечно, к «серьезным ученым» и потому выставляя историка Гедеонова непрофессионалом, в 2009 г. обвинил его еще и в подлоге: «Дело доходит до прямых мистификаций: так, Ипатьевской летописи приписывается фраза, повествующая о неких сербских князьях "съ кашуб, от помория Варязкаго, от Старого града за Кгданьском" (Гедеонов 2004: с. 142)». Ибо, по его категоричному тону, «ничего подобного в Ипатьевской летописи нет...». Почему же нет. В Ермолаевском списке Ипатьевской летописи (с. 227 издания 1843 г., и эта страница указана Гедеоновым), отмечено, что польский король Пшемысл II был убит (1296) за смерть своей первой жены Лукерии, которая «бо бе рода князей сербских, с кашуб, от помория Варязкаго». Стараясь дискредитировать антинорманистов всяческими неправдами, Петрухин представляет их не только мистификаторами, но полными невеждами в вопросах, хорошо известных неисторикам, буквально на глазах и без какого-либо смущения передергивая факты. Так, внушает он, Фомин утверждал на конференции в Эрмитаже в мае 2007 г., что «летопись не знала ничего об Англии, ибо в космографическом введении говорится лишь о Британии (Вретаньи)», и что он при этом игнорирует тот «исторический факт, что сам киевский князь Мстислав носил английское имя Гаральд, будучи сыном английской принцессы-беженки». Но Фомин, а материалы этой конференции изданы (а Петрухин лично слушал его выступление), лишь заметил, нисколько не касаясь англо-русских связей XI—XII вв., что земля «Агнянска» ПВЛ указывает не на Англию, которая именуется в летописи «Вротанией», «Вретанией», «Британией», а на южную часть Ютландского полуострова[103] (этот сюжет помещен в самом начале первой части настоящей монографии).

Как специалиста-археолога Петрухина характеризует его «норманско-хазарская» концепция, в которой псевдоскандинавские погребения в камерах занимают центральное место и через призму которой он несколько десятилетий псевдореконструирует историю Киевской Руси. И эта псевдореконструкция настолько не соответствует источникам, что вызывает протест даже у ученых, не сомневающихся в норманстве варягов. Так, в 2000 г. византинист Г.Г.Литаврин отметил, что Петрухин (а вместе с ним и его соавтор Д.С.Раевский, специалист по скифам и «семантики изобразительного искусства Евразии в древности») несколько преувеличивает роль норманнов на Руси и что он не имеет оснований для вывода о заметном «хазарском компоненте» в русской культуре, т. к. «нет решительно никаких доказательств того, что их влияние на духовную культуру и политическую систему Древней Руси был сколько-нибудь глубоким и длительным». Но доказательства Петрухину вообще-то и не нужны. Потому что есть его личное мнение. Его и достаточно. И согласно которому, большие курганы Черниговщины (Черная Могила и Гульбище) насыпаны с соблюдением скандинавских обычаев, а в Черной могиле (60-е гг. X в.,) всем надлежит видеть, если они, конечно, не хотят прослыть либо всего лишь простыми «любителями старины», либо приверженцами «кондового антинорманизма», захоронение знатного русского дружинника «скандинавского происхождения» («русского феодала варяжского происхождения»), осуществленное небывалым славяно-норманно-хазарским сообществом того времени: «славяне, норманны и хазары возвели своему предводителю единый монумент»[104].