Аббат - Вальтер Скотт

— Но разве я не могу, — спросила королева, — потребовать от Дугласов возмещения за ту опасность, которой я едва избежала в стенах этого замка? Я прошу ведь только пощадить жизнь этой престарелой и слабой женщины, чей разум, как вы сами видите, пострадал, вероятно, под бременем лет и тяжких страданий.

— Если леди Мария, — ответила неумолимая леди Лохливен, — имеет какие-либо претензии к дому Дугласов, пусть ей послужит воздаянием то, что ее заговор принес этому дому изгнание его достойного сына.

— Не просите больше за меня, моя милостивая повелительница, — сказала Мэгделин Грейм. — Не унижайте себя, выпрашивая у этой леди хотя бы один мой седой волос. Я знала, какому риску я подвергаю себя, служа моей церкви и моей королеве, и всегда готова заплатить выкуп ценой своей ничтожной жизни. Утешением мне послужит мысль о том, что, обрекая меня на смерть, или лишая меня свободы, или даже нанеся вред хоть одному седому волосу на моей голове, этот дом, честь которого леди Лохливен так безудержно восхваляет, переполнит чашу своего позора, нарушив свою собственную торжественно подписанную охранную грамоту. — И, вынув хранящуюся на груди бумагу, она протянула ее королеве.

— Это торжественная гарантия неприкосновенности ее жизни и тела, — сказала королева Мария, — с правом входа и выхода в замок Лохливен, за подписью и печатью управителя Кинроса, предоставленная Мэгделин Грейм, обычно называемой матушкой Никневен, в случае ее согласия отправиться, если это потребуется, на двадцать четыре часа за железные ворота замка Лохливен.

— Негодяй! — крикнула леди Лохливен, обернувшись к управителю. — Как ты посмел выдать ей подобную охранную грамоту?

— Я сделал это по приказанию вашей милости, переданному Рэндлом. Он может сам подтвердить это, — возразил доктор Ландин. — Я в данном случае действовал как простой фармацевт, который изготовляет лекарство по рецепту врача.

— Да, припоминаю… припоминаю… — промолвила леди Лохливен. — Но я предполагала выдать ей грамоту только в том случае, если она будет находиться в чужих владениях, где ее невозможно будет захватить по нашему приказанию.

— Так или иначе, — сказала королева, — леди Лохливен связана действиями своего уполномоченного, выдавшего охранное свидетельство.

— Государыня, — отвечала леди Лохливен, — дом Дугласов никогда не нарушал своих обязательств и никогда не нарушит их. Слишком много пришлось нам претерпеть из-за вероломства тех, кто нарушал обязательства по отношению к нам самим, когда один из предков вашего величества, Иаков Второй, не считаясь с обычаями гостеприимства и с выданной им же самим охранной грамотой, своей собственной рукой убил кинжалом отважного графа Дугласа в двух шагах от стола, за которым тот сидел как почетный гость шотландского короля.

— Пожалуй, — небрежно сказала королева, — помня о столь недавней и чудовищной трагедии, которая произошла всего двенадцать десятилетий тому назад, Дугласам следовало бы меньше тяготеть к обществу своих государей, чем вы по отношению ко мне.

— Рэндл! — позвала леди Лохливен. — Отвези эту ведьму обратно в Кинрос и выпусти на свободу, да предупреди ее, что в дальнейшем переход границы наших владений грозит ей смертью. А вы, мудрец, — обратилась она к управителю, — составьте ей компанию и не опасайтесь за свою репутацию, хотя вам и придется ехать с ней рядом, ибо если она действительно ведьма, то вас сжигать, как колдуна, было бы излишней тратой топлива.

Если приунывший управитель готов был удалиться молча, то Мэгделин Грейм, напротив, собиралась дать ответ леди Лохливен, но тут королева прервала ее:

— Добрая матушка, мы сердечно благодарим вас за ваше неустанное рвение в служении нашей особе и приказываем вам, как нашей подданной, воздержаться от всего, что может угрожать вашей личной безопасности. Кроме того, мы повелеваем вам удалиться отсюда, не обменявшись ни единым словом ни с одним из обитателей этого замка. В качестве награды сейчас примите от нас этот небольшой ковчежец — его подарил нам наш дядя кардинал, и он хранит в себе благословение самого святейшего отца. А теперь идите с миром и в молчании. Что же касается вас, ученый сэр, — продолжала королева, обращаясь к Ландину, который смущенно поклонился ей, боясь отвесить королеве недостаточно глубокий поклон и в то же время опасаясь, слишком преувеличив его, вызвать этим неудовольствие своей госпожи. — Что касается вас, ученый сэр, то ведь не по вашей вине, а благодаря нашей счастливой судьбе мы не нуждаемся в настоящее время в вашем искусном лечении. Поэтому было бы непристойным для нашего сана, при любых обстоятельствах, отпустить нашего врача, не вручив ему той награды, какую мы в силах ему предложить.

С этими словами и с учтивостью, которая ей никогда не изменяла, хотя в данном случае за ней скрывалась легкая, изящная насмешка, королева предложила небольшой вышитый кошелек управителю, который с протянутой рукой, согнув спину, склонил свою ученую голову так низко, что физиономист мог бы упражняться на нем в метопоскопической науке, наблюдая его лицо сзади через широко расставленные ноги.

Ландин готов уже был принять свой гонорар, предлагаемый столь прекрасной и прославленной рукой, но тут вмешалась леди Лохливен, которая громко сказала, глядя на управителя:

— Всякий слуга нашего дома, осмелившийся принять какой-либо дар из рук леди Марии, навлечет на себя наше величайшее неудовольствие и при этом немедленно утратит свою должность.

Грустно и медленно привел управитель свою согнутую фигуру в вертикальное положение и уныло покинул покои королевы. За ним шла Мэгделин Грейм. Не произнеся ни слова, она поцеловала ковчежец, которым ее наградила королева, подняла свои сжатые руки и устремила глаза к небесам, как бы призывая божье благословение на Марию Стюарт. Когда старуха вышла из замка и направилась к набережной, где стояли лодки, Роланд Грейм, желая, если представится возможность, поговорить с ней, бросился ей наперерез, и ему бы удалось еще обменяться с ней несколькими словечками, ибо ее охраняли только унылый управитель и его алебардиры, но Мэгделин Грейм восприняла приказ королевы ни с кем не разговаривать в точном и буквальном смысле слова; ибо на повторные знаки своего внука она ответила только тем, что показала пальцами на свои губы. Доктор Ландин не был столь сдержан. Сожаление по поводу упущенного щедрого гонорара, а также возложенное на него тяжкое бремя самоотречения омрачили дух этого достойного администратора и ученого медика.

— Вот так, мой друг, — сказал он, пожимая на прощание руку пажа, — вознаграждаются наши заслуги. Я прибыл сюда, чтобы вылечить эту несчастную леди, и признаюсь, она вполне достойна этого, ибо, что бы о ней ни говорили, у нее удивительно подкупающие манеры, приятный голос, любезная улыбка и весьма величественные движения рук. Но скажите, дорогой Роланд, разве я виноват, что она не была отравлена? Я-то ведь готов был помочь ей, если бы ее действительно отравили. А теперь мне не разрешили принять мой вполне заслуженный гонорар! О Гален! О Гиппократ! Вот каковы судьбы докторской шапочки и красной мантии! Frustra fatigamus remediis aegros[73].