Русско-турецкая война 1686–1700 годов - Андрей Геннадьевич Гуськов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ситуация с Польшей оказалась сложнее. Первоначально и австрийцы, и русский дипломат скептически оценивали военный и союзнический потенциал поляков. Обе стороны отмечали, что те уже давно не участвовали в реальных боевых действиях. Король только «обнадеживает» словами, «а на деле ничего нет и впредь не чает». Австрийцы выражали особое недовольство тем, что польский монарх привечал их «явнаго и главнаго недруга» — французов. При этом «выграждать» поляков из старых союзов никто не собирался: «пусть де хотя имянем союзник». Картина несколько изменилась после получения 13 июня в Вене известия о смерти короля Яна III Собеского, скончавшегося 7 (17) июня 1696 г. Переговорив 30 июня на пятом съезде о совместных шагах по влиянию на выборы нового правителя Речи Посполитой, на шестой встрече представители цесаря вскользь обозначили видение более широкого состава конвенции: «…при нынешнем общем союзе таких славных четырех союзников». Австрийцы полагали, что без видимого подтверждения поляками обязательств в войне в период бескоролевья следовало опасаться их полного выхода из союза, а в случае победы ставленника французской партии — возможного перехода на сторону неприятеля. Известия, пришедшие в сентябре из Варшавы, констатировали негативные для противников Турции настроения в стране: «Они и впредь не хотят обще воевать, и от сего союзу отманиваются и не обязываются». Однако К. Нефимонов, не получив ранее четкого посыла от австрийцев, лишь 13 сентября послал в Москву запрос о Польше (направив такой запрос одновременно с венецианским, он уже к началу осени мог бы иметь полный карт-бланш по составу союза)[1389].
Напрямую о необходимости вхождения Речи Посполитой в новый союз министры императора заговорили на седьмом съезде (4 сентября). Они предложили «написать и вместить» поляков, что позволит прежние договоры с ними обновить и «ствердить», и тогда отговариваться от продолжения войны им «будет нечем и стыдно». На повторные возражения посланника об отсутствии полномочий по Польше и о наличии старых соглашений представители императора предложили вписать оговорку, чтоб всем прежним договорам «быти в своей силе и мочи во всех статьях, и точках и обязательствах… вечно, так как они ныне есть». И хотя дьяку уже казалось «то их разсуждение и царского величества стороне не вредительное», но без указа царя сделать это он не мог. Давление австрийцев и подключившегося к ним венецианского посла продолжалось всю осень и особенно усилилось с 28 октября (восьмая встреча), когда было объявлено о решении Леопольда I «союз к совершению приводить и Полскую Речь Посполитую тут же вместить». 20 ноября на встрече с канцлером Ф. У. Кинским обстановка разрядилась, когда дьяку было вручено «последнее» предложение. Согласно ему в договор включались лишь записи о сохранении правомочности прежних соглашений с Польшей, что выводило ее из числа прямых контрагентов соглашения[1390].
Для К. Нефимонова спорная ситуация по польскому вопросу была снята с получением 19 декабря разрешения в царской грамоте, отправленной из Москвы еще 3 ноября. Формулировка согласия отличалась витиеватостью и носила косвенный характер. По мнению царя, так как у него «с поляки учинен мир и союз вечной», то «болши того крепить и инако писать невозможно». Но если император изъявляет желание «их поляков вписать в ту ж крепость», то в том Петр I «полагается на волю его цесарского величества». Решение было объявлено на девятом съезде (21 декабря), однако оно не вызвало особой радости у австрийцев, так как, по мнению канцлера Кинского, «та де статья уже вершена» на личной встрече с ним 20 ноября[1391].
Трехмесячное путешествие посольства Нефимонова зимой 1695–1696 гг. (обусловленное неблагоприятными погодными условиями) и, как следствие, позднее прибытие в Вену (19 марта) дезавуировали дополнительное задание посланнику обеспечить срочный приезд в Россию австрийских «инженеров и подкопщиков». Требование способствовать их выезду «нынешним зимним временем, не испоздав», утратило свою актуальность, так как еще 25 января (4 февраля) 1696 г. Леопольд I направил в Россию необходимых специалистов. Согласно предписанию, они должны были собраться в Нижней Венгерской земле 15 (25) февраля и затем следовать через Польшу «без замотчания»[1392]. По просьбе царя, изложенной в грамоте от 27 октября 1695 г., их приезд ожидался до начала весны[1393]. Однако австрийцы не особенно торопились: лишь 15 мая 1696 г. они достигли Смоленска и 30 мая въехали в Москву, затратив на дорогу чуть менее 4 месяцев. По прибытии же в лагерь под Азовом еще через 40 дней (11 июля) они объяснили свою задержку недостаточной информированностью в Австрии о новом походе. По их мнению, «русский посланник в Вене Кузьма Нефимонов совсем не был осведомлен о военных действиях под Азовом»[1394]. Однако очевидно, что «неведение» К. Нефимонова не играло никакой роли в причинах задержки «инженеров и подкопщиков». К 19 марта, когда посланник прибыл в Вену, прошло уже 2 месяца с момента их отъезда в Россию, соответственно больше половины пути должно было быть пройдено. Первые вопросы дьяку о положении на театре боевых действий были заданы лишь на третьей встрече 20 мая, то есть когда специалисты уже проехали Смоленск. Желательные сроки прибытия — «зимним путем» — были указаны еще в грамоте от 27 октября. Таким образом, длительность поездки (от Вены до Азова — за 5,5 месяцев) можно объяснить исключительно нежеланием австрийцев спешить.
21 августа 1696 г. К. Нефимонов получил новое задание по организации найма и отправления в Россию венецианских мастеров по строительству и управлению гребным флотом (указ из Азова отправлен 24 июня, грамота из Посольского приказа — 11 июля)[1395]. Последовавшие длительные переговоры и согласования были вызваны желанием специалистов получить значительные авансовые выплаты, а также письменные гарантии соблюдения условий найма и обратного выезда из Московского царства[1396]. Посланник сумел в конце концов обеспечить их приезд в Вену, а затем — отбытие в Москву 11 ноября 1696 г. в сопровождении подьячего Семена Иванова[1397].
Во время переговоров обсуждались и другие вопросы: информация о ведении боевых действий и их интенсивности, захват
