Очерки Русско-японской войны, 1904 г. Записки: Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г. - Петр Николаевич Врангель

Только что генералом Деникиным дан был Особому Совещанию наказ от 15 декабря № 175, излагавший основную программу политики Главнокомандующего:

1. Единая, Великая и Неделимая Россия. Защита Веры. Установление порядка. Восстановление производительных сил страны и народного хозяйства. Поднятие производительности труда.

2. Борьба с большевизмом до конца.

3. Военная диктатура. Всякое давление политических партий отметать. Всякое противодействие власти – справа и слева – карать. Вопрос о форме правления дело будущего. Русский народ создаст верховную власть без давления и без навязывания.

Единение с народом.

Скорейшее соединение с казачеством путем создания Южно-Русской власти, отнюдь не растрачивая при этом прав общегосударственной власти. Привлечение к русской государственности Закавказья.

4. Внешняя политика – только национальная, русская. Невзирая на возникающие иногда колебания в русском вопросе у союзников, идти с ними, ибо другая комбинация морально недопустима и реально неосуществима.

Славянское единение. «За помощь – ни пяди русской земли».

Далее следовал еще ряд пунктов.

15 декабря был дан наказ Особому Совещанию, а 17-го само Совещание было упразднено. Оно заменялось «Правительством при Главнокомандующем» в составе председателя и семи членов – начальников управлений: военно-морского, внутренних дел, финансов, торговли и промышленности, юстиции и главных начальников сообщений и снабжения. Начальники управлений земледелия, народного просвещения и исповеданий, не входя в состав правительства, подчинялись последнему.

Наконец, при правительстве учреждалось «Совещание по законодательным предложениям».

Из новых людей в правительство вошел статс-секретарь А.В. Кривошеий, назначенный начальником управления снабжения; Н.В. Савич прошел к нему в помощники.

Создание Особого Совещания по законодательным предложениям доказывало, что, невзирая на тяжелое военное положение и утерю почти всей захваченной территории, готовились расширить государственное строительство. Особенно злободневным был «земельный вопрос». Целый ряд земельных проектов разрабатывался в правительстве и обсуждался в близких к нему политических группах…

Я написал армии прощальный приказ. В нем, дабы разъяснить нелепые толкования оставления мною командования армией, я упоминал о том, что Главнокомандующий возложил на меня задачу собрать на помощь истекающим кровью войскам старых моих соратников – казаков. Я говорил о том, что я стал во главе армии в грозные дни измены нам боевого счастья: «С тех пор, – писал я, – вы шли по колено в грязи, в холод, вьюгу и в непогоду, отбивая удары во много раз сильнейшего врага». В заключение я благодарил начальников и войска за проявленную стойкость и мужество.

Я решил до объявления приказа войскам показать его Главнокомандующему и 21 декабря проехал к нему на станцию Нахичевань, где стоял его поезд. Генерал Деникин приказ одобрил, ему лишь не понравилась фраза: «с тех пор вы шли…»

– Вот, только это неладно, как будто до вас они ничего не сделали, это может им показаться обидным.

Я тут же вычеркнул из приказа слова: «с тех пор…»

Перед отъездом я зашел в вагон к генералу Романовскому. Он был не совсем здоров, простужен. Казался усталым и угрюмым. В разговоре я между прочим спросил его:

– Отдает ли себе Главнокомандующий ясный отчет в том, насколько наше положение грозно.

– Что же вы хотите, не может же Главнокомандующий признаваться в том, что дело потеряно, – уклончиво ответил он.

Среди паники, охватившей город, общего неудовольствия, беспорядка и растерянности я выехал в Екатеринодар.

Последние дни в армии

На вокзале в Екатеринодаре я был встречен генералом Науменко и чинами войскового штаба. Отпустив последних, я пригласил генерала Науменко к себе в вагон. О возложенной на меня Главнокомандующим задаче было в Екатеринодаре уже известно. Военные круги моему назначению весьма сочувствовали, что же касается кубанских политиков, то, по словам генерала Науменко, самостийные круги уже начали враждебную мне агитацию. В связи с общим развалом демагоги вновь подняли голову. Борьба между самостийниками и главным командованием снова разгоралась.

2 января ожидалось открытие в Екатеринодаре Верховного казачьего круга – казачьей думы, как его называли казаки. В круг входили около 150 представителей от Дона, Кубани и Терека. Намечалось выработать конституцию «союзного казачьего государства».

Новый атаман, генерал Успенский, тяжело заболел тифом (через несколько дней он умер), и отсутствие атамана особенно способствовало борьбе политических страстей. Вместе с тем чрезвычайно неприятно поразили меня сведения о работе на Кубани генерала Шкуро. Последний, прибыв из ставки, объявил по приказанию Главнокомандующего «сполох», объезжал станицы, собирал станичные сборы. При генерале Шкуро состояли командированный в его распоряжение начальником военного управления генералом Вязьмитиновым Генерального штаба полковник Гонтарев, несколько адъютантов и ординарцев. В составе его штаба находились также два кубанских офицера – братья Карташевы. Последние, как мне хорошо было известно, были секретными агентами штаба Главнокомандующего. Об этом говорил мне в октябре генерал Романовский, предлагая воспользоваться услугами Карташевых при выполнении возложенной на меня Главнокомандующим задачи по обузданию самостийной Рады, однако я тогда не счел нужным этим предложением воспользоваться. Впоследствии один из Карташевых пытался весьма недвусмысленно уговорить состоящего при мне генералом поручений полковника Артифексова быть через него, Карташева, осведомителем ставки.

Как я имел уже случай упомянуть, слежка за старшими командными лицами, включительно до ближайших помощников Главнокомандующего, велась ставкой систематически. Получив от полковника Артифексова должный отпор, Карташев попытался объяснить свои слова недоразумением и попыток своих не возобновлял. Теперь оба брата Карташевы, объезжая с генералом Шкуро станицы, вели против меня самую ярую агитацию, распространяя слухи о том, что я готовлю «переворот» с целью «провозгласить в России монархию» и «призвать немцев» (генерал Науменко ознакомил меня с рядом донесений контрразведывательного отделения кубанского войскового штаба, не оставлявших сомнений в вышеизложенном). В основу этих бессмысленных инсинуаций ложился явно подлый расчет – произвести соответствующее впечатление, с одной стороны, на «демократическую» общественность, а с другой – на англичан. Начальник штаба Английской миссии, ведающий дипломатической частью, генерал Кийз находился как раз на Кубани и, надо думать, не без указаний из Лондона, ловил рыбу в мутной воде, усиленно за последнее время заигрывая с кубанскими самостийниками. О данном Главнокомандующим генералу Шкуро поручении мне ничего известно не было. Отношение мое к генералу Шкуро было известно генералу Деникину и не могло не быть известным и самому генералу Шкуро.

При создавшейся политической обстановке выполнение возложенной на меня Главнокомандующим задачи, при отсутствии со стороны ставки должной поддержки, становилось, конечно, невозможным. Вместе с тем я не считал возможным уклониться вовсе от работы. Я решил подробно ознакомиться с разработанными войсковыми штабами планами мобилизации и формирования кубанских и терских частей, дать соответствующие указания и необходимые инструкции командирам корпусов для дальнейшей работы их на местах, после чего, наладив дело, от