Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал - Франсин Хирш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С точки зрения Биддла, преступления против мира были и навсегда должны были остаться фундаментальными преступлениями. «Война ради захвата территорий и подчинения жителей, – писал он позже, – с необходимостью породила варварство немецких вождей, пыточные камеры гестапо и концентрационные лагеря». В отличие от делегатов Международного конгресса юристов и членов КОНВП Биддл твердо придерживался взгляда, что преступления против человечности – в том числе преследования, депортации, порабощение и уничтожение мирных жителей – тесно связаны с ведением войны государством. Трумэн поддерживал его. 12 ноября в ответном письме Биддлу Трумэн одобрил призыв к кодификации того, чему скоро предстояло получить имя Нюрнбергских принципов, в новом кодексе международного уголовного права, чтобы судить «всех, кто ведет агрессивную войну»[1415].
Письмо Биддла и ответ Трумэна были опубликованы и послужили призывом к действию[1416]. 15 ноября американская делегация в ООН внесла на рассмотрение Генеральной Ассамблеи черновик резолюции, попросив ее подтвердить принципы международного права, признанные в Уставе МВТ и приговоре Трибунала. Кроме того, американская делегация предложила Генеральной Ассамблее просить недавно учрежденный Комитет по прогрессивному развитию международного права и его кодификации (Комитет по кодификации) вписывать эти принципы во все новые законы, принимаемые ООН[1417].
Не все поддерживали идею сделать Нюрнбергские принципы постоянной частью международного права. Редакционная статья в «Нью-Йорк таймс» от 14 ноября предупреждала, что понятие «преступления против мира» слишком расплывчато[1418]. Но главным критиком был сам Джексон. В письме государственному секретарю Джеймсу Бирнсу от 16 ноября он выразил озабоченность попытками ООН усвоить принципы, лежащие в основе Нюрнбергского процесса. Джексон признал, что «если бы это можно было сделать, и сделать так, как мы все хотели бы, то это был бы большой шаг вперед». Но он был уверен, что помешает политика. Джексон отметил, что августе 1945 года союзники согласились одобрить Устав МВТ во многом из-за требований момента. Война только что закончилась, а правительства обещали своим собственным гражданам, что накажут нацистских военных преступников. Процессу помогло то, что политики позволили юристам работать самостоятельно, «не вмешиваясь», но больше такого точно не случится. Да и тогда оказалось невозможно внести в Устав «дефиницию агрессивной войны». Ныне же, по его мнению, стало «гораздо меньше единства цели и духа» и союзные нации стали слишком «озабочены своим суверенитетом», чтобы поддержать сколько-нибудь значимый проект кодификации. Менее чем год назад Джексон рассчитывал при помощи МВТ оформить международное законодательство. Теперь он опасался, что, если ООН не сможет кодифицировать Нюрнбергские принципы, это подорвет все достижения Нюрнберга и, по его словам, позволит «следующему агрессору» оправдать его собственные действия[1419]. Джексон был, как всегда, реалистом. Он лучше всех понимал, с какими политическими проблемами столкнется это начинание.
* * *
В Советском Союзе Сталин следил за этой дискуссией о Нюрнбергских принципах на своей даче в Сочи на Черном море. 14 ноября Секретный отдел ТАСС представил ему меморандум «Письмо Биддла и ответ Трумэна». Там сообщалось, что Белый дом одобрил рекомендацию Биддла о том, чтобы ООН составила черновик нового кодекса международного права, криминализующего «агрессивную войну». В меморандуме указывалось, что Биддл в своем письме отметил несогласие СССР с некоторыми частями нюрнбергского приговора, но подтвердил общее согласие четырех держав относительно принципов, установленных статьей 6 Устава МВТ[1420].
Трайнин – автор идеи о «преступлениях против мира», получившей известность еще до его участия в написании Устава МВТ, – после Парижа еще больше убедился, что СССР предназначено играть ведущую роль в прогрессивном развитии международного права. Вернувшись в Москву, он сделал доклад в Институте права о Международном конгрессе юристов и поделился своим убеждением, что Устав МВТ и приговор в Нюрнберге имеют огромное значение как источники универсального международного уголовного права. Он также ожидал расширения советского уголовного кодекса, куда следовало включить новый раздел о международных преступлениях против мира и человечности, и считал поводом для гордости, что Советский Союз, «самая прогрессивная страна», возглавит работу в этом направлении[1421].
Трайнин излучал оптимизм по поводу советского лидерства в области международного права, но другие советские юристы предупреждали об опасности. Евгений Коровин (давний скептик в отношении правового универсализма, чья карьера остановилась в 1930-х годах после взлета Трайнина) в ноябре прочел в Москве лекцию, где холодно отозвался о международном праве как арене борьбы между, по его словам, «прогрессивными демократическими» и «реакционно-империалистическими» силами. Он согласился с Трайниным, что международное право может быть миротворческой силой, но предупредил, что «политические кулинары» капитализма уже подают «подогретые остатки из фашистской кухни», воображая англосаксов «„избранной“ расой, претендующей на мировую гегемонию». Коровин жаловался, что американцы и британцы изображают себя «в позе защитников „человеческих прав“ и „малых наций“, но почему-то обязательно не на своем континенте, а на противоположной половине земного шара». Он также осуждал американское правительство за пренебрежение его договорными обязательствами, в первую очередь за прекращение репарационных выплат из американской зоны оккупации Германии ранее в 1946 году[1422]. Коровин считал, что международное право опасно, а на международные соглашения можно полагаться лишь в той же мере, что и на страны, подписавшие их.
Противоположные точки зрения Трайнина и Коровина отражали амбивалентное отношение Москвы к итогам Нюрнберга. Вторая мировая война вбросила Советский Союз в мир международного права и международных институтов. СССР сыграл ведущую роль в организации МВТ и разработке его правовых рамок. При помощи Нюрнберга он добивался правосудия, репараций – и хотел заставить всех ощущать свое присутствие в роли мировой державы. Но Нюрнберг также обнажил соучастие СССР в разделе Польши в 1939 году и вопрос его причастности к расстрелам в Катыни. Когда Молотов во время войны первым стал добиваться международного трибунала, Советский Союз ожидал показательного процесса (с быстрым приговором и быстрым наказанием), но получил нечто совершенно другое.
Но теперь стоял вопрос, что делать дальше. Может ли СССР использовать международные институты в своих интересах? Может ли применить все, чему научился в Нюрнберге, чтобы лучше подготовиться и не дать себя переиграть в будущем? Есть ли у него вообще выбор, учитывая, какую важную роль, несомненно, будут играть эти институты в послевоенном контексте?
Несмотря на разочарования в Нюрнберге, Сталин и Молотов не отказались от международного правосудия. Иначе никак нельзя было добраться до людей, которых они
