Ужасный век. Том I (СИ) - Миллер Андрей

У неё такие руки!.. Сильные предплечья, но совсем тонкие запястья. Натёртые от работы ладони, но они оказались приятнее мягких рук, тяжёлого труда не знавших — как у шлюх в Муанге.

И ещё маленькие-маленькие, но острые ноготки. Ох!

Интересно: если поутру они оба ещё будут живы — Гретель хоть вспомнит этот вечер? Когда протрезвеет? Не сделает ли вид, что ничего не было? Хотя… в сущности, ничего ведь и не было. Проклятье!.. Ну почему хоть не на полчасика позже?

Наверное, точно потому же, почему Игги в злополучном бою не пригнулся на полмига раньше. Судьба такая.

Ладно: хорош ныть, подумал Игги. Хуан тоже оставил возле порта зазнобу, и едва ли ему теперь было спокойнее. А рожа у балеарца от рождения отвратительная, и ничего, живёт себе.

Путь предстоял неблизкий. Площадь, на которой разбили лагерь, располагалась почти у самой южной стены. Хотя то и не площадь по сути — она больше напоминала пустырь. Возможно, оставшийся после большого пожара. Довольно много мураддинов уже стеклось сюда, но пока это была ещё не настоящая толпа — кучки людей, негромко гудящие, словно разбросанные по пасеке ульи.

Наверное, ещё полчаса — и к лагерю солдаты не пробились бы. Но им повезло.

— А там народ уже на стрёме. — отметил Кеннет.

И правда, и вовсе не удивительно. Тревогу пока не подняли, но вход был перекрыт, а солдат на импровизированной стене виднелось больше обычного. Лагерь «ржавых» прекрасно освещался — большое пятно оранжеватого света, так подходящего к знаменам отряда.

— Стой!

— Свои!

Игги на всякий случай поднял руки — дула смотрели на него вместе с глазами караульных. В темноте плащи со стены могли особо не разглядеть. Впрочем, не узнав в лицо — всё равно бы просто так близко не подпустили.

— Стой, говорю! Кто таков?

— Из роты Бенедикта! Донесение от Люльи, из порта!

Пока часовые оттаскивали перегораживающую проход телегу, Игги успел коротко объяснить им, как плохо дело. Наверное, не стоило этого делать — раньше приказов слухи поползут по всему лагерю, но спохватился десятник поздно.

Пару минут спустя заспанный Бенедикт и совершенно бодрый Регендорф внимательно слушали его. Старый монах потирал виски и шевелил бородой, пытаясь осмыслить случившееся. Рыцарь мял в руках оранжево-красный берет, сшитый по нортштатской моде. Игги чувствовал, что шатёр плотно обступили, хотя и не мог видеть сквозь стены. Наверняка в пересказах через вторые, третьи и десятые уста новости сделались ещё более тревожными.

— Пока мы не знаем о судьбе капитана и Ангуса, Люлья главный. — констатировал Регендорф.

— Да смилостивится над нами Творец Небесный, это именно так.

— Нам нужно вернуться с ответом. Мы должны…

— Нет. — прервал десятника Бенедикт. — Кого другого пошлём, причём на лошади. От вас при мне больше толку.

Спорить тут было, конечно, невозможно — хотя Игги совсем не обрадовался. Ему очень хотелось скорее вернуться в порт. Бенедикт поспешил в свой шатёр, а Регендорф и так оказался в броне — ему только поднесли старомодный шлем с забралом.

Лагерь зашумел. В такт забили барабаны — играли тревогу. Сотни сапог и башмаков грохотали нескладно, но почти так же громко. Зажигались новые факелы, офицеры поднимали знамёна и созывали своих подчинённых. Из потоков тел, заструившихся между палатками и тентами, к ним тянулись ручейки — солдаты собирались вокруг десятников, те вели десятины к своим сержантам. При понятном волнении никто, однако, не паниковал: каждый превосходно знал, что лично ему делать в такой ситуации.

Игги оставшихся троих подчинённых разыскал с трудом, но всё же разыскал. Бо пока не стоял на ногах, а десятого, взамен погибшего Густава, им назначить не успели. Пускай: и восьмерыми-то командовать юноше пока было немного боязно.

— Велено лезть на стену. — объявил Игги своим.

«Стена» — громко сказано, конечно. Но тяжёлые боевые возы с мантелетами даже против какой-никакой армии показывали себя хорошо. А для местного мужичья — уж точно солидная преграда, покуда её защищают отличные стрелки. Потому Бенедикт и рассудил, что здесь от Игги с Кеннетом проку больше. Вспомнил, может, тот выстрел по стене Фадла?

Игги взобрался на ограду и окинул взглядом площадь.

То, что ещё недавно было отдельными людскими островками, уже сливалось в единую массу: пока разреженную, но скоро это будет плотная толпа. Народ прибывал со всех улиц, упиравшихся в пустырь. Показались и городские стражники, но настолько малым числом, что это не имело ровно никакого значения. Ни хорошего, ни плохого.

Факелов стремительно прибавлялось: как звёзды на небе зажигаются, пока сгущается мрак. Гул тоже усиливался. Сомнений насчёт опасности для лагеря не осталось — полезут на стену, ещё как полезут.

— Жалко дураков… — вздохнул Хуан.

Вряд ли горожане представляли, с чем столкнутся. Силу порохового оружия сполно ценили за эти годы мураддинские ветераны, но не простые жители Альма-Азрака. И не жрец, проповедовавший против наёмников. Порох — это хорошо, конечно, но численное преимущество врага становилось всё более пугающим.

— Кончится всё это херово. — заключил Кеннет.

Он заряжал обычную аркебузу, новомодное лимландское винтовое ружьё пока висело за спиной. Арджи поджигал фитили, а Карл возился с ремнями кирасы: броню он нацепил кое-как, второпях. Прыщавое лицо Хуана выглядело абсолютно спокойным. Этого парня ничто не могло выбить из колеи — он даже Кеннета спокойно терпел! Что уж там бой…

— Херово. — согласился Игги. — Но надеюсь, не для нас.

***

Встреча с Сулимом оставила у визиря тяжёлое впечатление — надежда на то, что жрец сделает всё как надо, была крайне робкой. Очень, очень велика вероятность, что станет только хуже — и вместо умиротворения толпы Сулим накалит атмосферу пуще прежнего.

Казалось бы, дурнее ничего быть не может. Как же Джамалутдин-паша ошибался!..

Перед дворцом халифа он обнаружил крайне возбуждённую толпу придворных — и сохраняющих ледяное спокойствие солдат Святого Воинства, выстроенных в безупречные коробки. Лунный свет играл на начищенных шлемах с личинами, на ростовых щитах, грудных зерцалах, стальной чешуе. К тёмному небу тянулись наконечники копий.

Воистину воодушевляющее зрелище, если надеешься вскоре увидеть славный бой. И весьма печальное, если стремишься к обратному. Но в адекватности Валида не приходилось сомневаться: смятение визиря вызвало иное.

Посреди этой сцены возвышался боевой слон, бронированный и покрытый изысканной попоной. На спине животного, в украшенной золотом и серебром корзине, позади погонщика и в компании двух воинов, восседал сам Мехмет Хасан Ослепительный, великий халиф, правитель мураддинов.

Юный халиф делал всё, что казалось ему необходимым, дабы походить на воинственных предков, овеянных подлинной боевой славой. Он облачился в великолепный чешуйчатый доспех, сплошь покрытый золотом: казалось, что отцовский шлем слишком тяжёл для тонкой, слабой шеи. Вот-вот сломает её без помощи врагов. Халиф потрясал копьём, а лицо его сияло ярче позолоты.

Он был в восторге. Мальчишка наслаждался притворным восхищением свиты и безмолвной суровостью воинов Валида ар-Гасана. А ещё ему нравилось глядеть на всех свысока в прямом смысле слова: слон был для того достаточно огромен.

Да будет проклят подлый Амоам во веки веков, да будет вечна слава Иама: халиф в самом деле вознамерился воевать!..

Джамалутдин-паша едва сдержался от того, чтобы картинно хлопнуть себя ладонью по лбу. Зачем халифу не сиделось во дворце? Ради чего мальчишка покинул прекрасных наложниц и решил поиграть в полководца? Да ещё именно в такой момент?

— О великий государь!.. — прокричал визирь. — Я смею выразить робкую надежду, что вы не намерены лично присутствовать в горниле беспорядков! Будьте уверены, что ваши стальная воля и несомненные таланты полководца в сей час — излишняя мера! Я глубоко убеждён, что Валид ар-Гасан…