Камень и боль - Карел Шульц

Микеланджело сидел и пошевеливал пустой кубок. Рядом сидел Макиавелли, читая книгу и по временам от души смеясь. Сангалло сердито повернулся к нему.

- Что ты там ползаешь по строчкам, гонфалоньер? Прочти вслух это место, чтоб нам тоже посмеяться!

Макиавелли поднял взгляд от книги и, с своей обычной легкой язвительной улыбкой, промолвил:

- Тебе это не доставит удовольствия, маэстро Сангалло. Наоборот, боюсь, ты еще больше рассердишься...

- Что это такое? - загремел Сангалло, хорошенько отхлебнув. - Новые законы и распоряжения, дорогой мой секретарь военных и иностранных дел, направленные против Медичи? Или это новый план военных действий против Пизы, мы окончим наконец эту бесконечную войну под твоим древнеримским руководством, консул республики, и ты снова справишь великолепный триумф, проехав на золотой колеснице от публичных домов возле Арно, через площадь Синьории, мимо всех трактиров - обратно к Олтрарно? Или, может, patres conscripti 1 по твоему наущению решили ввести новые налоги? Так я лучше с двумя своими остолопами прыгать на костре буду, чем опять платить городу...

1 Сенаторы (лат.).

- Это стихи, - сказал Макиавелли.

Лицо Сангалло вытянулось, - он так и фыркнул, прыснув вином.

- Ты читаешь стихи... и смеешься? Вот чему научился ты у дона Сезара, трибун наш народный? О чем они? О девках?

Никколо Макиавелли перевернул несколько страниц и промолвил со смехом:

- Я вам кое-что прочту, чтоб вас позабавить... Думаю, что от этого вино не прогоркнет.

И принялся читать обычным своим сухим голосом, безуспешно пытаясь декламировать звучно, взволнованно, патетически, отчего получалось еще смешней.

Это была "Траурная песнь", написанная Эрколе Строцци на смерть Борджа. Сперва плакала Рома, возлагавшая все свои надежды на папу Александра и на дона Сезара. Потом поэт вопрошал муз о дальнейших намерениях богов, и Эрато отвечала: Афина Паллада взяла испанцев, а Венера - итальянцев на Олимп, после чего обе направились к Юпитеру и, припав к его ногам, стали коленопреклоненно просить его. Он успокоил их, что хоть не может идти против выпряденной парками судьбы, но что обещанье, которое он дал, исполнится на потомке из рода Эсте-Борджа, сыне папской дочери монны Лукреции. После этого Марс отправился в Неаполь - подымать войну, а Афина Паллада поспешила в Нейи, где предстала в обличье Александра Шестого перед больным Сезаром и, передав ему сказанное Юпитером и утешив его, исчезла, превратившись в ворону...

- Стой! - взревел Сангалло. - Стой и дай сюда книгу!

И он могучим движением схватил ее и вырвал у Макиавелли.

- Я отплачу тебе за нее угощеньем! - захохотал он. - Это замечательная штука! Я научу своих болванов самым трогательным строфам и приглашаю вас нынче вечером ко мне на чтение, - провещал Сангалло. - Нума Помпилий с зашитой пастью будет декламировать за Рому, и я уже заранее вижу, как ловко у него получится. Тиберий своей мычащей глоткой изобразит Афину Палладу, а сам я прелестно сыграю Венеру. Обязательно приходите и тащите всех, кого встретите, будь это хоть сам архиепископ. Объявите по всему городу, что нынче вечером маэстро Джулиано да Сангалло, величайший архитектор Италии, который строил для королей, пап, князей, кардиналов, республик, но главное для бога, устраивает поминки по Александру Шестому и надеется на большее количество присутствующих, чем было на реквиеме в соборе. А потом мы все процессией проследуем к домикам в Олтрарно.

И Сангалло, хлопая книгой по столу, прямо покатывался со смеху.

Микеланджело ничего не сказал, продолжая шевелить пустым кубком. Ему больше не хотелось пить, и он молча глядел на Макиавелли, который с легкой улыбкой постукивал большими суставами своей сухощавой руки по столу. Микеланджело понимал его молчанье, но не понимал выраженья лица. Вдруг Макиавелли встал.

- Я приду, маэстро Джулиано, - промолвил он, - приду сегодня вечером, но сейчас должен идти. У меня есть еще одно важное дело...

Джулиано, затыкая книгу за пояс, резко прервал:

- Что такое?

- Да не любовное... - возразил Макиавелли. - Разговор с Леонардо да Винчи.

Джулиано удивился:

- Что у тебя за дела с Леонардо?

- Это идея Содерини, - ответил Макиавелли. - Гонфалоньер беспокоится, что Леонардо получает деньги из кассы Синьории, не неся никаких обязанностей. Он желал бы ввести какой-то учет. И вот через мое посредничество он хочет предложить ему принять участие в нашем походе против Пизы в качестве военного архитектора. Речь идет о том, чтобы отвести Арно в новое русло и, лишив Пизу воды, принудить город к сдаче...

- А что Леонардо? - тихо спросил Джулиано.

Макиавелли пожал плечами.

- Не то что согласен, а ухватился за эту мысль с величайшим восторгом.

Джулиано сжал свои огромные кулаки и процедил сквозь зубы:

- Содерини - глупец и плебей. Я всегда думал, что он представляет опасность только для города. Но теперь вижу, что дело обстоит хуже: он опасен и для искусства... Как по-твоему, Никколо? Ну разве Содерини - не осел?

Макиавелли ответил, улыбаясь:

- Я давно это знаю, но что могу поделать? Я, между прочим, сочинил про него четверостишие в виде эпитафии, которым можно будет воспользоваться, когда он умрет в изгнании. Вот что я сочинил:

Душа Содерини, покинувши тело.

К воротам ада с воплем прилетела.

Но с ней у Платона разговор был не длинным:

"Ступай в чистилище, к младенцам невинным".

Потому что душенька Содерини, без соли и без масла, лишенная настоящих желаний, как он сам, прямо создана для этого. И небо и ад для него - нечто слишком величественное и возвышенное. Пьер Содерини - ни рыба ни мясо, он владеет только тем, мимо чего великое прошло, не заметив. Бог проявит к нему милосердие и за его плебейские заслуги соблюдет его от великого и после смерти. Только лимб с некрещеными младенцами, душеньками без желаний, без своих собственных грехов и заслуг, - будет его владением, там только осуществит он себя как гонфалоньер несмышленышей.

Сангалло фыркнул в кубок, потом сказал:

- Ты всегда полон желчи, Никколо! Ядовитый и скользкий, как змея. Не хотел бы я стать твоей жертвой! Содерини - глупец, но ты не даешь ему покоя даже после смерти. А почему в изгнании? Что за несчастье пророчишь ты опять, филин? Тебе не по вкусу, что теперь мир? Ведь он пожизненно избран гонфалоньером за свои заслуги, - почему ж ты посылаешь его в изгнание?

- Он будет изгнан! - твердо и резко сказал Макиавелли. - Такие люди, как Содерини, не кончают с собой. Но такие люди, как Содерини, не сохраняют власть на всю жизнь. Он будет изгнан!

Сангалло пожал плечами.

- Мне все равно, где умрет Пьер Содерини, я надеюсь, что еще до этого перееду в Рим. Говорю только, что он - плебей и глупец. Как мог он стать гонфалоньером Флоренции? Человек, который считает деньги, выплачиваемые Леонардо да Винчи... который не умеет найти для Леонардо да Винчи другого занятия, кроме рытья нового русла для Арно... у которого Флоренция полна художников, а он не знает, что с ними делать!

- Человек... - подхватил Макиавелли, - который в такое время, когда создается новая Италия, только и делает, что листает книги, роется в законах, - дескать, создание новой Италии - законное ли это дело? Все у него должно быть по букве закона. В такое время, когда надо быстро и ловко действовать, когда очень часто все зависит от мгновенного решения, он прежде устраивает собрания, комиссии, совещания, заседания, говорит и заставляет других говорить, протоколирует и заставляет протоколировать, изучает разные мнения, проводит опросы, ставит на голосованье. Но события не считаются с итогами голосования, а голосованье в Совете часто не считается с ходом событий. Пока идет обсуждение, пало еще одно княжество, убит еще один союзник, история не стояла на месте и не заботилась о количестве поданных в ее пользу шаров. Пьер Содерини - приверженец актов, грамот, пергаментов, архивных полок и канцелярских свечей. И это - теперь, когда Флоренция могла бы стать первым государством в Италии!.. У нас во главе - приверженец большинства, голосований, совещательных налоев. Всюду после смерти Борджа хаос, новый папа бездарен, Орсини и Колонна опять быстро захватывают свои области, Милан держит под ударом Феррару, где хозяйничают французы, Неаполь стал испанской провинцией, Венеция ведет переговоры с Турцией, Урбино во главе со своим бездарным правителем герцогом Гвидобальдо утопает в сонетах и празднествах; теперь, когда Флоренция могла бы одним сокрушительным ударом сосредоточить в себе всю судьбу Италии, обеспечить Италии самое счастливое будущее, когда она могла бы затмить время Лоренцо Маньифико, нужно только руку протянуть... теперь во главе у нас человек, который сперва поставит на голосование вопрос о том, - если этот вопрос придет ему в голову, действительно ли такая возможность никогда, никогда для Флоренции не повторится и если ее упустишь, так это уж навсегда!..