Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

торчащие из пасти подземки. Словно сосульки в короне Королевы Зимы, они делают лица плоскими и сухими, они готовы вонзиться в тебя и пригвоздить к потолку, как иглой пронзают букашку пальцы коллекционера.

Солнце никогда не вернётся. Девочка с волосами-пружинками утащила его в страну смерти вместе со всеми своими улыбками. Грузовик мрака разбил солнце на куски и раздавил шинами потухшие угли.

Сегодня утром Землеройке встретился Монгол. Ещё до начала уроков она нашла самое тёмное место в рекреации и залезла с ногами на подоконник. Через некоторое время в темноте послышалось шуршание, затем грохот, лампы устало моргнули, и в помещении включился свет. Старик смачно чихнул. Он стоял на стремянке и держал в руках перегоревшую лампу.

– Вот так! Теперь потолок больше не будет подмигивать…

Он как будто не замечал девочку. Но ведь кому-то старик это говорил, а в рекреации больше никого не было – только он, она, старое пианино и портрет «Чёрной женщины» на стене.

– Девочка больше не пытается догнать радугу. Попробовала один раз, и не получилось. – Он медленно, кряхтя, спустился со стремянки. – Но разве в небесный город попадают с первого раза?

«Нет никакого небесного города. Всё это сказки для сопливых ребятишек!» – хотела она крикнуть, но из груди вырвался только неясный звук, напоминавший писк.

Землеройка больше не отвечает на вопросы взрослых, она может просто отвернуться и уставиться в окно.

Вдруг по коже у неё побежали мурашки. Двумя горящими глазами с дальней стороны улицы за ней следил ледяной зверь. Он застыл, а потом бросился в сторону школы, разгребая могучими лапами снег.

Люба обернулась и поискала глазами Монгола, но он исчез бесшумно, ни разу не скрипнув стремянкой, точно испарился в воздухе. Девочка снова посмотрела в окно.

Вместо зверя по улице, двигая ковшом и сверкая фарами, ехала снегоуборочная машина…

– Кто такие римские легионеры? – Фаина Рудольфовна выглядела так, словно проглотила бочонок с сельдью и не могла его переварить. – Отвечай хоть что-нибудь. Что ты молчишь?

Люба сразу поднялась, когда её спросили, но не издала ни звука. Она смотрела учительнице на живот, и это раздражало Фаину Рудольфовну. Девочка могла придумать какой-нибудь ответ, но зачем? Одной только мыслью она теперь легко могла оказаться там – в тёмном укромном дупле старого дуба, где никто её не побеспокоит.

Далеко от укромного гнёздышка, сквозь толстые дубовые стены безразличия до слуха Землеройки едва донёсся треск школьного звонка.

Она вышла в коридор и сделалась незаметной в толпе.

«Под лестницей есть дверь, никто не знает, куда она ведёт».

Девочка спускалась по ступеням всё ниже и ниже, пока на последнем пролёте сквозь дикие вопли резвящихся школьников не услышала тихие всхлипы. Кто-то опередил её.

Она осторожно выглянула из-за угла. В полутёмном закутке сидела худая девушка с волосами цвета ржавого железа. На её тонких руках позвякивали многочисленные браслеты…

– Ангелина?!

Девушка испуганно вскочила, вытерла нос рукавом и, широко раскрыв глаза, хлопнула рыжими ресницами.

– А, это ты… Что тебе надо?

– Ничего. Я шла сюда, чтобы… Чтобы…

– Это моё место, уходи! Убирайся отсюда.

Люба поправила мамину сумку на плече и развернулась.

– Уходи, как все вы уходите…

Эта последняя фраза, брошенная девочке в затылок, – мысли дворовой кошки, которой принесли еду, а она прячется под мусорный ящик и шипит…

Сегодня Люба могла бы не отвечать этой предательнице Ангелине, но что-то жалкое в её голосе вдруг напомнило ей себя.

– Что с тобой случилось?

– Филя… – тихо сказала девушка с ржавыми волосами и опустила руки на острые колени, обтянутые джинсами. – Он бросил меня. Сказал, что я дура и малолетка и из-за меня его могут посадить в тюрьму.

Почему-то Люба только обрадовалась этой новости, хоть и не показала этого.

– Я говорила тебе, что он нехороший…

– И ты была права.

В глазах дворовой кошки на мгновение вспыхнул огонёк.

– Ещё что-то? – догадалась Землеройка. Ей уже самой стало интересно, что такого успела натворить Ангелина за последнее время.

– Они выгнали из школы Кайотова. Помнишь толстяка с узором на голове сбоку? Я прогуляла неделю занятий, и мне сказали, что я следующая. Мать сказала, что, если я выкину ещё какой-нибудь фокус, она переведёт меня в двести двадцатую, там учатся одни умственно отсталые…

– Этого не случится, я попрошу Кирилла Петровича, он поможет…

– Он?! Ты знаешь, что он сам постоянно ходит к психологине? Да он слуга этих завучей: Маргарита Генриховна постоянно даёт ему задания…

– Тогда… тогда! – Люба не замечала, как втягивается в игру. – Я попрошу Штыгина! Роман Андреевич хороший, я знаю!

– Хороший! – передразнила её Ангелина. – Его скоро посадят в тюрьму за тот случай с Осокиным. Нечего было фотографировать его без штанов!

– Они всё выдумали! Я не верю!

– Не веришь? А ты слышала, что его выгнали из предыдущей школы за то, что он ударил ученика? Посмотри на его сына, и поверишь – он избил его за прогулы и сломал руку.

Люба ошарашенно посмотрела на Ангелину, её любопытство было уже слишком разогрето…

– Не понимаю, почему они так взъелись на меня из-за Фили? – увереннее пропела девушка, глядя в пол. – Получается, Мурату из девятого «А» можно жить с этой Марго, а мне нет…

– Жить? – не поняла Люба.

Каждое слово Ангелины вызывало в ней какой-то забытый восторг, словно, опуская в грязь очередного человека, девочки становились лучше.

Землеройка запомнила это чувство: если пониже опустить тех, кто крутится вокруг тебя, то на их фоне будешь смотреться весьма неплохо…

Очередной звонок был только неуместным шумом.

– Пойдем, – сказала Ангелина, увлекая девочку за руку. –