Беседы на Евангелие от Марка - Василий Кинешемский

Интересно отметить, что с этого момента фарисеи исчезают из евангельского повествования.

Раньше они являлись перед нами как самые ожесточенные, непримиримые враги Господа, сильно желали и добивались Его смерти и ради этого вступили даже в соглашение с аристократическими главарями священников, саддукеями, от которых в обыкновенное время отделялись всякими различиями — политическими, социальными, религиозными; но с того момента, когда заговор созрел и задержание Спасителя состоялось, фарисеи принимают так мало участия во всем этом деле, что о них ни разу более не упоминается, в особенности при изложении дальнейших событий, имевших отношение к аресту Спасителя, допросам, надругательствам над Ним и Его распятию. На их место заступают священники и старейшины, которые и ведут дело дальше вплоть до смертного приговора и казни; и все эти судьи по преимуществу саддукеи. Объясняется этот странный факт очень просто. Фарисеи не имели законной, официально-судебной власти, так как не занимали тех должностей, которым эта власть была предоставлена. Их почти не было в среде священников и очень мало в составе старейшин народа и членов синедриона. Должности эти требовали постоянных сношений с гражданской римской языческой властью, причем неизбежно возникали столкновения между нормами римского права и римской административной практики, с одной стороны, и постановлениями иудейского отечественного закона, с другой. Приходилось, :по необходимости, подчиняясь силе, делать уступки и входить в компромиссы, недостойные чистокровных ревнителей отеческих преданий, какими считали себя фарисеи. Кроме того, подобные уступки возбуждали негодование среди массы еврейского народа, с большим раздражением переносившего римское иго, и роняли авторитет и влияние тех, кто их допускал; а этим влиянием среди народа фарисеи дорожили, кажется, больше всего. Вот почему они не участвовали в открытом суде над Спасителем в качестве официальных судей. Они могли возмущаться Его речами, с ожесточением спорить с Ним, могли натравливать на Него народ, вести подпольную интригу и составлять заговоры против Него, но когда надо было действовать и пустить в ход судебный аппарат, чтобы привести дело к кровавой развязке, тогда надо было предоставить это саддукеям, которые в качестве священников и членов верховного судилища обладали нужной для этого властью.

Но почему саддукеи могли ненавидеть Господа и желать Его смерти? Насколько можно судить на основании евангельских повествований, они редко приходили в открытое столкновение со Спасителем, и из уст Его не выслушали, может быть, и десятой доли тех обличений, которые направлены были против фарисеев. Это вполне понятно: отличаясь религиозным индифферентизмом, они могли совершенно равнодушно выслушивать самые разнообразны учения, особенно по вопросам нравственным и догматическим, а в тех случаях, когда Господь опровергал фарисейски преувеличенные воззрения на значение внешнего, обрядового благочестия, по всей вероятности, они были даже с Ним согласны. Поэтому речи Спасителя, пока они направлялись к народу и касались отвлеченных вопросов и нравственный правил, не возбуждали в них ничего, кроме скептической усмешки и иронических возражений, как это мы видим в их споре о браке и о будущей жизни (Мк. XII, 18-27).

Но был один случай, когда столкновение Спасителя с саддукейскими священниками приняло чрезвычайно резкую форму. Это случилось тогда, когда Господь после твоего торжественного входа в Иерусалим вошел в храм и начал выгонять из него продавцов с огромной укоризной: не написано ли: дом Мой домом молитвы, наречется для всех народов? а вы сделали его вертепом разбойников. Услышали это, — прибавляет евангелист, — книжники и первосвященники, и искали, как бы погубить Его (Мк. XI, 17-18).

В чем тут дело? Почему священники, которые сами обязаны были следить за благопристойностью поведения в храме, за порядком и чистотою в нем и не должны были никоим образом допускать возмутительного превращения его в базарную площадь, эти самые блюстители порядка проникаются смертельною ненавистью к Спасителю, когда Он исполняет за них пренебреженную ими обязанность и очищает храм?

Недоумение это разрешается очень просто, когда мы узнаем, что священники сами участвовали в этой торговле, сами содействовали превращению храма в "вертеп разбойников". Корыстолюбие, преобладающий грех Иуды, главный грех иудейского народа, было главным грехом и семейства первосвященника Анны. Известно, что члены этого семейства имели четыре лавки, знаменитые "хануйоты", где продавали предметы, чистые по закону, и торговали ими с таким умением и искусством, что им удавалось поднимать цену жертвенных голубей до золотой монеты. Есть все основания думать, что лавки не только были устроены с позволения священников, но даже и существовали именно ради их выгоды. Вмешиваться в это дело — значило лишать священников важного источника доходов. Уже одно это обстоятельство могло служить достаточною причиною, почему первосвященник Анна, этот главный представитель саддукейской торговли, вместе со своею кликою начал стремиться к тому, чтобы погубить ненавистного им Галилейского Пророка, действия Которого направлены были против их алчности и били по карману, то есть по самому чувствительному месту саддукейского священника.

Но кроме того, у священников, несомненно, возникала ревность о власти. Их самолюбие и властолюбие возмущались при одной мысли, что какой-то выходец из невежественной Галилеи, откуда "ничто доброго быти не может", который и в храме бывал только по праздникам, позволяет себе так энергично и самовластно распоряжаться там, где они чувствовали себя полными хозяевами.

Вмешательство Господа в храмовые порядки вызывало в них озлобленное негодование и чувствовалось ими как самозваное нарушение их неотъемлемых прав. Сколько плохо скрытой злобы чувствуется в их вопросе, предложенном Спасителю по этому поводу: какою властью Ты это делаешь? и кто Тебе дал власть делать это? (Мк. XI, 28). Ответа на этот вопрос, как мы знаем, они не получили.

Опасения священников, впрочем, шли, по-видимому, гораздо дальше неприятного беспокойства за свои доходы. Они с тревогой следили за возрастающим влиянием Иисуса Христа на народ, стекавшийся к Нему со всех сторон и готовый провозгласить Его царем, и невольно спрашивали себя: до каких пределов дойдет это влияние и не будут ли они принуждены лишиться всей своей власти, уступив ее этому Галилейскому Пророку? Эта тревога за власть и влияние на народ ясно слышится, когда они рассуждают между собой: что нам делать? Этот Человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него (Ин. XI, 47-48).

Нам становится, таким образом, понятною ненависть священников и книжников саддукейской партии но отношению к Господу. Алчность и властолюбие, две страсти наиболее сильные в душе порочных людей, были потревожены деятельностью и проповедью Спасителя и вызывали это озлобление.

Был, вероятно, уже второй час ночи, когда; Господа привели во двор Каиафы и поставили пред верховным судилищем. Почти все были в сборе. Участь Спасителя, конечно, уже была решена заранее, но необходимо было придать суду видимую, формальную правильность, чтобы под маской кажущегося беспристрастия и справедливости не было видно настоящих мотивов убийства, и еще более, чтобы не навлечь на себя обвинения в нарушении закона.

Положение судей было довольно трудное. Само собой понятно, что о настоящих причинах ненависти и возбуждения судебного дела нельзя было говорить в открытом собрании. Но, с другой стороны, и изобрести обвинение, хотя бы отдаленно связанное с действительными фактами и в то же время достаточное для смертного приговора, представляло нелегкую задачу. Не говоря уже о том, что в жизни Спасителя невозможно было найти ни одного темного пятна, которое могло бы служить основанием для такого приговора, сами разногласия между господствующими иудейскими партиями затрудняли положение. Если бы судьи стали обвинять Его в каком-либо мнимом сопротивлении гражданской власти или в очищении храма, которое они могли представить как публичный скандал в святом месте, то это могло скорее вызвать сочувствие к Нему фарисеев, пылавших патриотическою ненавистью к римлянам и неприязненно смотревших на профанацию святынь храма священниками. Поставить в вину Спасителю то, что обыкновенно ставили фарисеи, нарушение отеческих преданий и Моисеева закона, преимущественно постановлений о субботе — саддукейские судьи не могли, потому что такая вина согласовалась бы с их собственными взглядами.

Оставалось одно средство — обратиться к лжесвидетелям. При тогдашнем упадке нравов иудейского народа не составляло большого труда набрать целую толпу негодяев, которые готовы были клятвою подтвердить любое, самое невероятное обвинение, возведенное на кого бы то ни было. :По всей вероятности, эти лжесвидетели получили соответствующие инструкции от судей и, подготовленные заранее, выступили со своими обвинениями. Увы! Все эти обвинения не были достаточны для того, чтобы погубить Подсудимого окончательно, быть может, именно потому, что лживые, выдуманные свидетельства редко согласуются между собой, а по закону требовалось единодушное, торжественнее показание, по крайней мере, двух свидетелей, чтобы обвинение имело силу и было принято, судилищем.