Товарищи - Израиль Меттер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никогда не забыть Коле того дня, когда он впервые получил самостоятельную работу: надо было снять фрезой топкий слой с пластинки, которая носила ласковое название «сухарик».
Включив станок, он несколько секунд восхищенно полюбовался тем, как фреза, похожая на какой-то круглый цветок, скорее всего на астру, завертелась с легким жужжанием. «Сухарик» был плотно зажат на столе станка. Поворачивая рукоятку, Коля начал подводить стол к фрезе. Необъяснимое удовольствие наполняло Колину душу. Огромный, блестящий, пахнущий машинным маслом станок подчинялся малейшему движению Колиной руки. Вот захотел — и стальной тяжелый стол бесшумно пополз вверх; а захочет — и он сейчас же пойдет вниз. Ощущение необычайной силы, мощи и власти наполняло Колю гордостью и уважением к самому себе.
Теперь «сухарик» был у самой фрезы. Коля взялся за другую рукоятку и начал медленно и осторожно поворачивать ее.
Товарищи, вы когда-нибудь ощущали радость и счастье оттого, что по вашему веленью, от одного жеста вашей маленькой мальчишечьей ладони круглая, настоящая фреза, сделанная из лучшей быстрорежущей стали, впивается в металл?
Вы когда-нибудь следили блестящими от волнения глазами за тем, как сыплются металлические стружки, обнажая зеркальную поверхность стали?
В эту минуту Коля чувствовал, как будто это не фреза вгрызается в пластинку, а он сам, Коля Белых; его сердце билось сейчас не в груди, а где-то внутри станка, и если бы сейчас что-нибудь случилось с машиной, то то же самое должно было немедленно случиться и с ним.
И потом весь день он жил, оглушенный каким-то особенным ощущением, и когда пытался себе объяснить его, то каждый раз вспоминал: «Ах, да! Ведь я же сегодня работал на фрезерном станке!»
Вот этот самый Коля Белых жил напротив Митиной комнаты и каждое утро насмешливым голосом осведомлялся:
— Как тисочки, в порядке?
Однажды вечером произошло, наконец, генеральное сражение между слесарями и фрезеровщиками, которое чуть было не закончилось рукопашной схваткой.
Началось с мелкой стычки.
Коля Белых позволил себе в коридоре общежития под самой дверью соседей громко сказать насчет слесарей, что, дескать, это «народ мелкий и только зря небо коптят».
Митя распахнул дверь своей комнаты и сказал:
— А ну, повтори!..
— Подумаешь! Захочу и повторю.
— Попробуй.
— И попробую.
— А вот не посмеешь.
— А вот посмею.
Митя Власов наступал, Коля Белых отступал. На военном языке это называется: заманивать противника.
Наконец получилось так, что Митя оказался в противоположной комнате, в которой сидели друзья Коли Белых, фрезеровщики. Но и Митя уже был к этому времени не одинок: за его спиной в дверях стояли староста Петя Фунтиков и Сережа Бойков.
— Держись, ребята, — рассмеялся Коля Белых. — Вон сколько их поднавалило, — даже стульев не хватит!
— Ничего, мы постоим, — угрожающе сказал Петя Фунтиков.
— Правильно, — обрадовался Коля. — Когда фрезеровщики сидят, слесари должны перед ними стоять.
— Вам сидеть можно, — подтвердил Митя Власов. — Работа у вас не пыльная, за вас станок работает.
— Как это — за нас? — спросил Коля.
— Очень просто: наладил, включил и поплевывай.
От этого оскорбления повскакивали с мест все фрезеровщики, и в общем гуле возмущенных голосов почти ничего нельзя было разобрать, кроме отдельных выкриков:
— Много ты понимаешь!
— Кроме своих тисков, ни черта не видел…
— Да чего с ними разговаривать…
Коля подошел к Фунтикову вплотную и, задрав голову кверху, потому что тот был намного выше его, спросил:
— Давай по-честному, — завидно?
— Ни капельки.
— Рассказывай! Небось, если б мог, давно к нам перебежал бы.
— А я мог, да не пошел.
— Мы все могли, нам предлагали, — подтвердил Сережа Бойков.
— Врите больше, — сказал Коля.
— Да нет, они не врут, — вступился за них белобрысый фрезеровщик. — Им вправду предлагали при поступлении, но только они по серости своей не разобрались и подались на слесарей.
Фрезеровщики дружно расхохотались.
Вперед вышел Сережа Бойков.
— Ты в кафе-автомате бывал? — спросил он у Коли Белых.
— Ну, бывал, а тебе что?
— А то, что твоя работа, как около автомата. Ума для этого не надо.
— У тебя с напильником больно умственный труд.
— Ясное дело — умственный, а то какой же? Шабрить умеешь? Нет! Что такое слесарь-лекальщик, знаешь? Это профессор, понимаешь? Он с точностью до микрона работает…
— А ты станок с делительной головкой видел? — перебил его распаленный Коля. — Настроить его можешь? Про нас в газетах чуть не каждый день пишут: скоростники, две с половиной тысячи оборотов, пожалуйста, вот читай…
Коля рванул из кармана гимнастерки газетные вырезки и сунул их под нос Пети Фунтикова. Всё, что писалось о фрезеровщиках-скоростниках, он аккуратно собирал, вырезывал и подклеивал.
Петя отвел его руку с вырезками:
— Не про тебя ж написано. Чего хвастаться.
— Как не про меня? Я — фрезеровщик.
— Ну, положим, не про тебя всё-таки, — миролюбиво сказал комсорг группы фрезеровщиков Ваня Тихонов. — И чего вы, ребята, расшумелись? Подумаешь, капитал не поделили…
— А чего он в самом-то деле! — остывая сказал Митя Власов.
— Ты тоже хорош. «Наладил, включил и поплевывай»… Зачем людей обижать?
— Он первый начал.
— Маленькие. Еще бы поспорили, чей папа сильнее… Если хотите знать, — так умные люди как считают? Все профессии хороши.
Пете Фунтикову стало обидно, что не он унял спор, а комсорг другой группы. Чтобы поддержать честь своей группы, он сказал:
— У нас давно все так и считают. Нас если не трогать, мы смирные. Ты скажи, что у человека веснушки, — это пожалуйста, на это мы не обижаемся, а профессию не трогай.
Спор был исчерпан, но слесаря не уходили. Надо было сказать что-то еще, чтобы обе стороны чувствовали себя в равном положении. У фрезеровщиков было то преимущество, что спор происходил на их территории и уход слесарей мог расцениваться как отступление.
Чтобы облегчить положение гостей, комсорг сказал:
— Садитесь, ребята; в ногах правды нет.
Сели. Хозяева переместились на свои постели, уступив гостям стулья.
Ваня весело оглядел всех и спросил:
— Ну как, отошли?
— А мы ничего. Нам что, — мирно ответил Митя, словно это не он только что яростно подступал к фрезеровщикам и готов был ринуться в драку.
Как хороший, гостеприимный хозяин, Ваня нашел, наконец, верный способ, который мог бы легко примирить их.
— Может, споем? — предложил он.
Затянул слесарь Сережа Бойков. Подхватил фрезеровщик Коля Белых.
Сережа пел тоненьким голоском, заводя зрачки под самые веки, так, что глаза его казались слепыми. У Коли голос был погуще и лицо во время пения остановившееся, как на фотографии.
К песням ребята относились серьезно, с душой, они были заворожены мелодией. Сейчас никто из них не пошутил бы, не выкинул бы какого-нибудь коленца, — это считалось бы оскорбительным.
Спели сначала про казака, «каким ты был, таким остался». Затем затянули украинскую: «Стоить гора высокая». Эту песню привез в своем деревянном сундучке полтавчанин Сеня Ворончук. Спели белорусскую, спели грузинскую…
И каждый юноша думал, что все эти песни написаны о нем. Он и казак лихой, он и жил на горе высокой, он и разыскивал девушку по имени Сулико.
Песни окончательно примирили их; им казалось, что они выложили друг перед другом всю свою душу…
От песни гораздо легче перейти к мечтам.
— В будущем году кончу ремесленное, пойду в техникум, — сказал вдруг Ваня Тихонов. — Я себе записал, что должен успеть за пять лет, а теперь буду постепенно вычеркивать.
— Много записал? — спросил Митя. Ему понравилась эта идея.
— Две страницы в одну линейку. Я с шестого класса начал, но только иногда приходится подправлять. Ну, что я год назад был? Мальчишка. Записал, например, — научиться фотографировать. Сейчас, конечно, пришлось изменить…
— Такие мелочи, ясно, не стоит, — сказал Коля Белых. — У тебя потому и получилось две страницы, что ты всё подряд записываешь. Мне б одного листочка хватило: кончить ремесленное, поступить на огромный завод, получить шестой разряд… Вполне на пять лет хватит. Ну, конечно, одеться прилично; чтоб деньги всегда были…
— Это не называется мечта, — презрительно сказал Митя. — Это всякий может.
— А по-твоему, мечта — это когда не может?
— Нет. Когда кажется, что невозможно, а ты сумел.
— Ну, например?
— Например, — покраснев до ушей, сказал Митя, — лауреат Сталинской премии. Нам тут про Зайчикова мастер рассказывал… Он на одном ленинградском заводе…
Вспомнив, что Зайчиков — слесарь, Митя запнулся и замолчал. Поднимать об этом разговор после общего умиротворения, пожалуй, не следовало.