Новые арабские ночи - Роберт Стивенсон

— Я полагаю, что этот вопрос я и брат должны обсудить только между собою, — отвечал слегка обидевшийся Джеральдин.

— Я готов это допустить, полковник Джеральдин, — возразил принц Флоризель, — но именно потому вам и следует вполне внимательно отнестись к моим советам. Но довольно. Эта женщина в желтом очень недурно танцует.

И разговор перешел на обычные темы парижского карнавального бала.

Сайлес вспомнил, где он и что ему нужно быть в назначенном месте. Перспектива ему все меньше и меньше нравилась, по мере того как он о ней думал. Толпа подхватила его в свои водоворот и понесла к дверям. Если бы она также и вынесла его вон из залы, он не имел бы ничего против. Но водоворот занес его в угол под галереей, где до его слуха сейчас же донесся голос мадам Зефирин. Она говорила по-французски с тем молодым человеком в белокурых кудрях, на которого ей указал за полчаса перед тем ее англичанин.

— Характер у меня твердый, — говорила она. — Другого условия я не ставлю, кроме того, что подсказывает мне сердце. Но только вы непременно должны сказать это швейцару, и он вас сейчас же беспрекословно пропустит.

— Но к чему же это упоминание о каком-то доме?

— Боже мой, неужели вы думаете, что я своей гостиницы, где живу, не знаю и незнакома с ее порядками?

Она прошла с ним мимо Сайлеса, дружески повиснув на его руке.

Сайлесу вспомнилась полученная записка.

— Через десять минут я, быть может, тоже пойду подручку с такой же красивой женщиной, как эта, — подумал он, — и, быть может, даже с титулованной дамой.

Тут он вспомнил про безграмотность записки и несколько задумался.

— Может быть, она писала не сама, продиктовала своей горничной, — допустил он предположение.

До назначенного часа оставалось лишь несколько минут, и от любопытства и нетерпения его сердце билось все быстрее и быстрее, так что ему самому сделалось это неприятно. Тут он с облегчением сообразил, что его отсюда трудно увидеть. Вновь явились на сцену добродетель и трусость, и он пошел к дверям, навстречу толпе, двигавшейся в это время по противоположному направлению. Потому ли, что эта борьба со встречным течением его утомила, или просто у него переменилось настроение, но только он вдруг повернулся и пошел в обратную сторону, на этот раз не против толпы, а с толпой. Таким образом, он в третий раз сделал круг и остановился только тогда, когда отыскал для себя укромное местечко недалеко от пункта, назначенного для свидания.

Здесь он дошел до крайне мучительного состояния духа, так что начал даже молиться Богу о помощи — он был юноша религиозного воспитания. В конце концов он сам не знал, что ему делать: убежать или оставаться? Но вот на часах стрелка показала десять минут больше условленного часа. Скеддамор ободрился; он оглянулся кругом в своем углу и никого не увидел на условленном месте. Без сомнения, его неизвестная корреспондентка соскучилась и ушла. Теперь он расхрабрился настолько, насколько прежде робел. Ему стало казаться, что он вовсе не трус, потому что, хотя и поздно, а все-таки он явился по приглашению. В то же время он стал подозревать тут мистификацию и сам хвалил себя за прозорливость и за ту ловкость, с которою он сумел не дать себя провести за нос и осмеять. Молодые люди все так легкомысленны!

Вооружившись этими размышлениями, он храбро вышел из своего угла, но едва успел пройти два шага, как ему на плечо легла чья-то рука. Он обернулся и увидел перед собой высокую, очень полную даму с пышными формами. Держала она себя не сурово, и взгляд у нее был ласковый.

— Я вижу, что вы очень самоуверенный сердцеед, — сказала она, — потому что заставляете себя ждать. Но я решила, что непременно встречусь с вами. Когда женщина настолько забывает свое достоинство, что делает сама первый шаг, то ей приходится делать и второй — и прятать свое самолюбие в карман.

Сайлес был поражен ростом и формами своей корреспондентки, а главным образом внезапностью ее появления. Но она скоро успокоила его. Держала она себя с ним просто и мило, вызывала его на шутки и смеялась его остротам. Разогревшись от ее любезностей и от теплого пунша, он очень скоро влюбился в нее по уши и в самых сильных выражениях высказал ей свою страсть.

— Увы! — сказала она. — Я боюсь, не пришлось бы мне потом жалеть об этой минуте, хотя ваши слова доставили мне огромное удовольствие. До сих пор я страдала одна, а теперь, милейший мальчик, нам придется страдать вдвоем. Я не сама себе госпожа. Я не решаюсь пригласить вас к себе в дом, потому что за мной следят ревнивые глаза. Дайте мне подумать, — прибавила она. — Я вас старше, хотя и слабее. Положившись на ваше мужество и на вашу решимость, я со своей стороны должна для нашей обоюдной пользы пустить в ход свое знание света. Вы где живете?

Он объяснил ей, что живет в меблированном доме, и назвал улицу и номер.

Несколько минут она сидела в задумчивости, как будто ломая голову над каким-то вопросом.

— Я вижу, что вы способны быть верным и послушным, — сказала она наконец. — Будете? Да?

Сайлес рассыпался в самых пламенных заверениях.

— В таком случае — завтра ночью, — сказала она с самой ободряющей улыбкой. — Будьте дома весь вечер. Если к вам придет кто-нибудь из ваших знакомых, сплавьте его под каким-нибудь предлогом. Ваш подъезд запирается, вероятно, в десять часов? — спросила она.

— В одиннадцать, — отвечал Сайлес.

— В четверть двенадцатого выходите из дома, — продолжала дама. — Прикажите только отворить себе дверь, но ни в коем случае не вступайте в разговор со швейцаром: этим можно все расстроить. Идите прямо к тому месту, где Люксембургский сад пересекается с бульваром. Там я буду вас ждать. Рекомендую вам в точности последовать всем моим указаниям. Помните, что если вы сделаете от них хоть одно малейшее отступление, вы причините тяжкий вред женщине, которая только тем и виновата, что увидела вас и полюбила.

— Все ваши инструкции исполню в точности, — сказал Сайлес.

— Я вижу, вы уже начинаете смотреть на меня, как на свою возлюбленную, — вскричала она, ударяя его по руке веером. — Но погодите. Всему свое время. Женщины только на первых порах любят, чтобы их слушались, а потом находят удовлетворение в том, чтобы повиноваться самим. Сделайте так, как я вас прошу, иначе я ни за что не ручаюсь. Ах, вот я еще что придумала, — прибавила она вдруг. — Я придумала гораздо лучший способ избавиться вам от посетителей. Скажите швейцару, чтобы он к вам никого не пускал, кроме одного человека, который придет к вам в тот вечер за долгом. При этом держите себя так, как будто вам неприятно предстоящее свидание; это заставит швейцара отнестись к вашей просьбе серьезно.