Египетские приключения - Оливия Кулидж

Черный маг

Я никогда не верил в силу волшебства моего отца до той самой ночи, когда сам оказался жертвой и силой его проклятия. Это неверие вполне естественно для мальчика, рожденного в городе мертвых, где ежедневно произносились бесчисленные заклинания, чтобы обеспечить легкую жизнь после смерти. Сила отцовского волшебства значила для меня не более чем сила художника, который всю свою жизнь занимается росписью погребальных памятников, переписывает магические заклинания яркими четкими полосами и рисует картины на саркофагах. На всякий случай высокая кирпичная стена была построена так, чтобы скрыть крышу нашего дома от соседей, и иногда по утрам я находил кучу пепла, а в доме стоял незнакомый, но приятно пахнущий дым. В то время я крепко спал и понятия не имел, что в полнолуние тихие тени прокрадывались мимо меня в поисках лестницы, ведущей на нашу крышу. Позже, когда боль не давала мне уснуть, я часто слышал их и даже научился различать по запаху, к каким профессиям принадлежали те невидимые люди, против которых колдовал мой отец.

Всю свою жизнь я провел в городе мертвых, и это было само собой разумеющееся, что все ремесла здесь, в большей или в меньшей степени, объединяла служба смерти. Чистый аромат обтесываемого дерева означал столяра, изготовлявшего погребальные лари; запах высушенной глины – гончара, который только что вытащил из печи высокий кувшин для похорон или целую груду маленьких, облитых глазурью амулетов; затхлый запах высушенного льна принадлежал ткачу, ткавшему грубую льняную ткань, в которую заворачивали тела умерших. Они и многие другие такие же рабочие не пугали меня. Но зато в те ночи, когда более зловещие тени людей искали лестницу на крышу, я затыкал уши, чтобы не слышать их бормотания, и укутывал голову циновками до тех пор, пока мог слышать только биение собственного сердца и как пульсировала кровь в моей поврежденной руке.

В такие страшные ночи я чувствовал запах рабов-могильщиков, живших на холмах. Они обладали необыкновенными секретами о спрятанных в скалах могилах богатых людей, похороненных вместе со своими сокровищами. Всегда грязные, потные могильщики всех боялись, а если они выходили из своего квартала, им грозила смерть. От них всегда шел отвратительный запах бальзамированных трупов, к тому же было известно, что они грабили гробницы и из-за своей ужасной профессии призирали месть мертвых людей, чьи могилы разворовывали. Запах, который меня пугал больше всего, – чистый, свежий запах водорослей и воды Нила, означавший священнослужителя. Он должен был омывать свое тело в реке три раза в день. Когда такой человек приходил к отцу за очередным заклинанием, я чувствовал, как будто злые духи, летавшие в доме, душили меня.

Мне казалось достаточно странным, что днем отец не производил впечатления злого мага. Он долго спал, и, когда я видел его вечерами, отец казался слегка выпившим. Я не знал никого, кто мог бы выпить столько пива, как мой отец, особенно когда луна была на ущербе. Дом наполнялся дарами, заработанными его колдовством на крыше. И тогда мои родители начинали делить добычу: мать тащила на рынок все, что могла унести, а отец тихо уходил к пивовару, захватив с собой то, что мог тайком вынести, чтобы оплатить пиво. И он проводил там все время до тех пор, пока ему уже нечем было платить. Прохладным вечером он приходил домой слегка навеселе и в хорошем настроении. Несмотря на то что отец был крупным человеком, он имел необычайно искусные и тонкие руки. Он часто делал для меня глиняные игрушки: кукол с болтающимися ногами, кота с выгнутой спиной, утку с гордо поднятым клювом и утят. В то время, когда происходило то, о чем я сейчас рассказываю, он сделал для меня крокодила с челюстью, которая открывалась и закрывалась при натяжении нити.

– Пошли, – сказал отец, когда мы устали смотреть, как крокодил заглатывает людей, которые нам не нравились.

Я взял игрушку и пошел за ним. У меня было хорошее настроение, потому что я знал, что мы идем в мастерскую к Хапу за краской для крокодила. Старый Хану делал маленькие домики, зернохранилища, лодки, фигурки слуг и другие необходимые предметы, которые человек мог бы взять с собой в другую жизнь, но в то же время эти предметы не должны были загромождать гробницу. Мой отец, так же как и старик, очень интересовался игрушками, и всякий раз, когда я получал новую игрушку, мы приходили в мастерскую к Хапу, чтобы разукрасить ее. Старый мастер обычно говорил, что его хозяин никогда не заметит пропажу небольшого количества краски. Он, наверное, по-другому относился бы к отцу, если бы знал, что фигурки, покрытые золотом, крошечными пылинками этого драгоценного металла, попадали потом в пивную, когда запасы в доме заканчивались.

Старый Хапу не трудился, что нам показалось странным, и выглядел больным. Его маленькое морщинистое лицо осунулось, а морщины стали более глубокими. Он нахмурился, когда мы появились в дверях, и поднял руку, будто хотел отогнать злого духа.

– Оставь меня в покое, Юф-колдун, – сказал он тихим, шипящим голосом, оглядывая свою маленькую мастерскую, будто боялся, что его куклы могут его подслушать. – Уходи и оставь меня в покое, иначе я доставлю тебе много неприятностей.

Отец стоял перед ним покачиваясь, положив руки на бедра. Он презрительно засмеялся.

– Ты же собираешься разбогатеть, – сказал он, – и работать только на себя, а не на храм. Зачем же тебе доставлять мне неприятности?

– Слушай, что я тебе скажу…

– Нет, это ты послушай, – сказал отец устало. – Сколько раз я должен повторять тебе, что ничего плохого не случится. Правитель этого города получит свою долю, в то время как сановники и вооруженная охрана Долины царей получат свою. Что касается рабов-могильщиков, то они боятся меня. – Он коснулся маленького зеленого амулета, который висел у него на шее, и улыбнулся.

– Я тоже боюсь, – сказал Хапу, и его руки задрожали. – Я боюсь за свою жизнь. Смотри! – Он отодвинул легкую скамью, на которой сидел, когда работал, и показал отцу маленькую дырку в стене. – Ты видишь, где лежал мой подлый слуга-сириец, подслушивая наши планы относительно золота, которое я должен был получить? Ты удивишься, если я скажу, что он сбежал?

– Нисколько, – сказал отец твердо, хотя я заметил, что его лицо нахмурилось. – Если бы он попросил у нас свою долю золота, которое мы собираемся украсть из гробницы мертвого царя, мы, конечно, убили бы его. Ну что ж, пусть попробует заключить сделку с правителем города. Возможно, он лучше его отблагодарит.

– Он пошел к правителю города! – резко воскликнул Хапу и затряс скрюченными, как когти, пальцами перед лицом моего отца. – Он переправился через реку и идет в Фивы. Правитель Фив недолюбливает нашего правителя, и, конечно, наш план дойдет до ушей фараона. Это был твой план ограбить гробницу, Юф-колдун. Теперь, если ты такой умный, что скажешь, если я последую за своим слугой спасать свою голову и признаюсь, что мне известен твой план.

Отец ничего не ответил, но его большая рука бесшумно смахнула с верстака нож, который Хапу использовал для изготовления небольших кистей из тростника, а потом поднял его.

Хану проворно подбежал к скамейке и занял оборонительную позицию, как если бы он готовился защититься от удара.

– Ты думаешь, что я такой дурак, – выпалил он, – чтобы вступить в заговор с Юфом-колдуном и не попытаться как-то защититься от внезапной смерти? Слишком многие сделали эту ошибку, мой друг. Если я умру насильственной смертью, то письмо дойдет до правителя, находящегося за рекой, и сообщит ему имя того, кто готовит яды для своих заказчиков, живущих в самом дворце царя.

– Ты знаешь слишком много, чтобы умереть, Хапу, изготовитель фигурок, – спокойно сказал отец, положив небольшой нож на то же самое место, откуда смахнул его. – И хотя ты не умрешь, но будешь жалеть о том, что остался жить. Сообщи мое имя за реку, если посмеешь, но учти, что у меня тоже есть друзья во дворце, и я думаю, ты скоро узнаешь, что у меня длинные руки.

Он повернулся и зашагал вниз по улице так быстро, что мне пришлось бежать за ним, крепко сжимая неокрашенного крокодила в руке.

Мать встретила нас потоком ругани: зачем, как только она ушла на рынок, отец взял то, что она купила накануне, и обменял на пиво.

– Ты ни на что не годный, ленивый вор и мошенник! – кричала она, замахиваясь на него метлой.

Отец отмахнулся от нее, как от мухи, и пошел к своей волшебной коробке, спрятанной в стене.

Волшебная коробка отца, сплетенная из тростника, была потрепанная, но все еще крепкая. Он всегда перевязывал ее полоской кожи, а узел обливал воском и оставлял на нем отпечаток своего зеленого амулета. Никогда прежде отец еще не открывал его в моем присутствии. Я подкрался на цыпочках так близко, что при тусклом освещении нашей лампы увидел, что же было в этой коробке. На первый взгляд ничего необычного: блестящая медная чаша с нацарапанными на ней странными знаками, нож из темного металла (железа) – очень редкая вещь, привезенная с севера. Там же было несколько банок со зловонной жидкостью, чаша с рассыпчатым темно-коричневым веществом, которое, как я знал, называлось ладаном, очень большой черноватый кусок воска и несколько кусков проволоки. Отец отодвинул все в сторону и начал доставать со дна разные маленькие мешочки из кусочков полотна, многие из которых я видел раньше.