Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов - Андрей Раевский

Всего страннее показалось мне, что в Германии каждое государство, даже каждое герцогство имеет свои деньги, на которые вы теряете довольно много, переходя так часто из одного владения в другое. В Богемии в первый раз познакомились мы с австрийскими ассигнациями и крейцерами, саксонские, а особенно польские деньги не имеют здесь настоящей своей цены. Но бумажки эти весьма удобны потому, что есть из них ценой даже в один талер. В то время они ходили двадцатью процентами менее.

По течению Эльбы следовали мы к Лейтмерицу. Город довольно красив и обширен. Но не спрашивайте, что я видел занимательного; большие переходы, грязь и усталость служат достаточными причинами моего нелюбопытства. Все здесь в движении: правый берег Эльбы покрывается укреплениями, все представляет картину шумного воинского стана. В окрестностях сего города расположен вагенбур большой армии. Длинный ряд повозок, бесчисленное множество лошадей, повсюду дымящиеся огни, башкиры и калмыки, которые толпятся вокруг оных, привели мне на память дикие племена, кочующие в степях Урала и на берегах бурного Енисея. Итак, время опасностей и славы близко, еще один день, и мы увидим перед собой грозных врагов спокойствия Европы, еще один день, и бранные перуны, которых только гул мы слышали доселе, разразятся над нами. Мы содрогались, видя только следы свирепой войны, но скоро будем сами орудием и жертвой ее свирепства. Не могу сказать, однако ж, чтобы приближение к месту ужасов и кровопролития тревожило мою душу: зрение и слух привыкли уже ко всем бедствиям и страданиям, неразлучным с войной, долгое ожидание и само самолюбие заставляло желать с нетерпением участвовать в знаменитых подвигах победоносных браней наших. В Лейтмерице встретился я с некоторыми гвардейскими офицерами, товарищами моей молодости, с которыми вместе, не так давно еще, трепетали мы сурового взгляда учителя, – они имели счастье сражаться при Кульме и (странный оборот судьбы!) стояли бестрепетно под градом пуль и картечи! С какой завистью смотрел я на них. Все почести и награды казались мне не столь лестны, как приятная возможность сказать некогда: «Я встречал смерть за родину под священными стенами древней столицы России! Я был в рядах мстителей на равнинах Бауцена и в ущельях Кульма!» Судьба лишила меня сего сладостного, ничем не искупимого блаженства, – и я не знаю, исполнится ли надежда моя быть в числе храбрых сподвижников великого монарха, поднявшего оружие для утверждения мира и спокойствия Европы? Несколько раз пробежал я подробное описание Кульмского сражения, но с жадностью слушал каждое слово от тех, которые сами в нем были, с какою радостью, даже с некоторым благоговением обнимал я милых героев. Прошедшая опасность приятна! – читал я во взорах их; я бы отдал половину жизни, чтоб быть теперь вправе сказать то же.

Для воинов, которые от берегов Москвы до берегов Эльбы дружны были со смертью и победой, чувства мои покажутся странными, ибо и сама слава сделалась для них слишком обыкновенной. Все удивляются великим деяниям греков и римлян: история увековечила память Эпаминондов, Дециев, Курциев, Регулов, но в наши времена, которые все писатели называют развращенными, даже в течение одного года отечественной брани, беспристрастный наблюдатель найдет тысячи подобных героев. Багратион, Кульнев, Кутайсов, Шубин, Энгельгард и многие другие, запечатлевшие смертью любовь и преданность Отчизне, живут в признательных сердцах сограждан, но сколько подвигов знаменитых осталось в забвении, не потому, чтобы русские не хотели отдать им должной справедливости, но потому, что примеры эти встречались на каждом шагу и сделались обязанностью, а не отличием. Мы удивляемся мужественным защитителям Сарагосы: 50 тысяч храбрых легло, защищая отечественные дома, но кто исчислит всех поименно великодушных россиян, ознаменовавших себя героизмом, презрением всех личных выгод и самой жизни? Никогда столь кстати нельзя было применить к России слов Рослава:

Колико сограждан, толико там героев!

И сами французы, без сомнения, не отвергнут этой истины, они удостоверились в оном на самом опыте.

За полчаса езды от Лейтмерица, на самой Эльбе, лежит крепость Терезиенштат. Работы производятся с удивительной деятельностью, маркиз Шателер, достойный спутник непобедимого Рымникского на полях Италии, начальствует в оной. Прага, столица Богемии, находится только в десяти милях отсюда. Мне очень хотелось побывать в ней, но обстоятельства препятствуют исполнению этого желания. Говорят, что вид ее имеет сходство с величавой Москвой. Достойно удивления, что и доселе сохранилось здесь наречие древних славян, но, к сожалению, не сохранился характер великодушных предков. Нет здесь того милого гостеприимства, радушия и искренности, которые отличают потомков славян от других племен Европы, впрочем, может быть, действие горного воздуха имеет влияние на саму нравственность жителей. Я не был в разных местах Богемии, но в городах и селениях, которые проходил, нигде не нашел ни приветливости, ни дружелюбия.

Невозможно описать, что я видел на пути от Лейтмерица до Ауссига, небольшого города на Эльбе, даже воображение не может представить картин столь чудесных, разнообразных. Тихая, величавая Эльба провожала нас во все время перехода. Я не был ни в Швейцарии, ни в Италии, столь прославленных живописцами и поэтами, но не могу верить, чтобы когда-либо встретилось взору моему столь необыкновенное, разительное смешение всего великого и ужасного. Дорога, тесная, но покойная и хорошо отделанная, заключалась между рекой и грядой к облакам возносящихся утесов – но каких утесов?.. Представьте себе колоссальные груды огромных камней, наваленных одна на другую, некоторые совершенно нависли над дорогой: один порыв горного ветра – и смерть ваша неизбежна. Изредка в расселинах скал этих увидите бледную липу, возникшую на песчинках, бурей занесенных: грозное это зрелище исполнит душу невольным трепетом, но бросьте взгляд на противоположный берег реки – другой мир является взору вашему: прелестные холмы благоухают зеленью и цветами, кисти сочного винограда зреют в роскошных садах, цветущие села украшают долины! Особенно достоин внимания утес Шрекштейн, в нескольких верстах от Ауссига. Над тихими водами Эльбы возвышается гранитная стена саженей в 30 или 40, обтесанная самой природой, как полированный мрамор, и на вершине стены этой – готический замок, в котором укрывались некогда богемцы от нападения гуситов. Сколько ужасных, тягостных воспоминаний возбудилось в душе моей! Век наш по справедливости может назваться счастливейшим, ибо честолюбие или изуверство возжигает распри народов. Исступление безумцев, проливающих кровь под эгидой веры, несравненно гибельнее и страшнее, нежели исполинские предприятия Александра Македонского или Карла XII. Завоеватели имеют в виду властвовать, фанатики – искоренять. Война гуситов есть одна из ужаснейших браней, во время которой ожесточение обеих партий достигло неимоверной степени. Брат поражал брата, сын не узнавал родителей, отец приносил детей в жертву гибельному заблужденью, и кто бы мог поверить, что кроткое, Божественное учение Иисуса было предлогом к свершению ужаснейших, природу возмущающих злодеяний.