Преодоление невозможного - Аким Сергеевич Лачинов

Хемер – тоже большой лагерь, конечно, не такой, как Хаммерштайн, но многотысячный. Он являлся пересылочным пунктом. Отсюда в разные стороны, и больше всего в Дуйсбург, отправляли пленных на работы, в основном на шахты. В Хемере царили те же порядки, что и в Хаммерштайне.

Дуйсбург. Шахта Беккеверт

В Хемере сформировали команду из 600 человек, куда попал и я, и отправили в Дуйсбург, на шахту Беккеверт. Мы ещё до приезда туда слышали, что на шахте большая смертность: хорошо, если из 500-600 человек 3-5 человек останутся в живых. Бывало, умирали все до единого. Поездка в товарняке взаперти и без еды была тяжёлой и изнурительной. Некоторые «отдали концы», не доехав до места назначения.

В Дуйсбурге встретили нас, как обычно, плётками. Шахтёрский рабочий лагерь, огороженный колючей проволокой, оказался сравнительно небольшим с бараками для пленных и бомбоубежищем.

Комендант лагеря, толстый, похожий на борова фельдфебель лет 40-45, систематически сам и через полицаев издевался над пленными. В распоряжении этого ярого и жестокого нациста были немецкие солдаты и полицаи из русских. Жили мы в деревянных бараках с нарами. Спали в одежде.

Утром, в 3 часа, нас поднимали на построение и поверку. В 4 часа давали баланду из брюквы с крахмалом, 100-150 граммов хлеба с зерном и опилками, 10 граммов сахара, 10 граммов маргарина и флягу крепкого чёрного кофе. В 5 часов мы отправлялись на шахту. И всё это сопровождалось издевательствами, избиением. Иногда, как вспомню этот период, так по телу пробегает дрожь, и волосы становятся дыбом.

В 3 часа, когда ещё самый сладкий сон, врываются в барак человек 20 солдат и полицаев, и начинают избивать пленных – кто прикладом, кто плёткой, кто палкой, кто кулаками, причём всё это сопровождалось матом, диким криком и руганью. Этот крик наводил на нас неописуемый ужас, потому что внезапно прерывался самый сладкий и короткий сон. Это называлось подъёмом на работу.

Шли мы на шахту сонные, в деревянных колодках, медленно, понурив головы, хотя конвоиры подгоняли: «Los, los, schnell, schnell» («Ну давай же, быстрее, быстрее») Многим доставались и резиновые плётки.

На шахте мы переодевались, получали шахтёрскую лампу и в 6 часов утра спускались в забой. Шахта состояла из четырёх зон. Я работал в третьей зоне. Спускались на лифте, который назывался клетью.

Сперва я работал на поверхности, так как был очень слаб. Таскал кирпичи, доски, штемпеля, был и на других работах. А потом надзиратель-поляк дал мне несколько плетей по спине и голове и загнал под землю. В сопровождении одного немца меня на лифте спустили в третью зону.

До этого я никогда на шахте, тем более в забое, не был. В штреке темно, горит только моя шахтёрская лампа да лампа немца. Идём по штреку. Немец крикнул: «Halt!» («Стой!») Остановились. Через несколько минут прибыл подземный поезд, состоящий из «кукушки» и нескольких маленьких вагонеток. Мы сели и проехали примерно километра два-три. Остановка. Повернули налево. Немец кричит: «Los, vorwärts!» («Ну давай, иди вперёд!») Я смотрю вокруг и не пойму, куда мне идти – везде темно. Он схватил меня за голову, пригнул к земле и ногой пнул в мягкое место. Голова моя уткнулась в какую-то дыру диаметром в 45-60 сантиметров. Там было темно, но вдали брезжил тусклый свет. Немец кричит: «Лезь! Вперёд!» Я с трудом пролез через эту дыру. Встал на ноги, но голова закружилась, и я упал. Трудно дышать – плотной завесой стояла угольная пыль. Я сделал несколько глотков чёрного кофе.

Через несколько минут немец дал мне лопату, чтобы я бросал уголь на транспортёр. Конечно, с непривычки кидать уголь лопатой трудно, а тут ещё пыль да слабость. Через час я свалился. А потом опять начал бросать. Кое-как дотянул до четырёх часов дня, после чего мы поднялись на поверхность. Сдали шахтёрские лампы, помылись, надели лагерную одежду, колодки и строем под конвоем поплелись до лагеря. В шесть часов вечера опять поверка, после этого баланда. В семь часов вечера бараки закрывают, и мы валимся на нары спать.

Только глаза закрыли, и пришел сладкий сон, как врываются солдаты и полицаи с дикими криками и начинают выгонять из бараков пленных, при этом хорошо «угощают» плётками, прикладами, а иногда натравливают собак. Что случилось? Оказывается, воздушная тревога: англичане и американцы бомбят город. Мы идём в бункер, то есть в бомбоубежище, хотя шансов спастись мало: если по-настоящему будут бомбить, не миновать гибели. В бункере сидим 30 минут, час, иногда два часа. После сирены «Отбой!» Нас опять гнали назад прикладами, плётками, кулаками, собаками. За ночь такая процедура повторялась два-три раза. Поэтому спать приходилось очень мало, три-четыре часа в сутки, а иногда вообще не удавалось поспать, особенно в 1944-1945 годах, когда бомбардировки со стороны союзников участились.

Однажды мы несколько раз бегали из бараков в бункер. Ну, думаем, наши мучения кончились, и легли спать. Только заснули, как услышали сирену. Ещё не все успели выбежать из бараков, как американцы начали сбрасывать бомбы. Бомбы угодили на лагерь и бункер. В это время я находился в убежище. Бункер завалило. Все живые быстро выбрались из бункера. С большим трудом выкарабкался и я. Со всех сторон крики, шум, стоны, гул.

Когда вылез наружу, увидел невдалеке огромное зарево: горел лагерь, горели магазин и столовая. Очень хорошо видно было, как горели хлеб, колбаса, сыр, маргарин, масло и другие продукты. Многие оставшиеся в живых пленные инстинктивно рванулись туда: ведь всё равно пропадает добро, так лучше взять себе поесть. Я тоже сделал несколько шагов, но также инстинктивно остановился, и это меня спасло. Немецкие солдаты дали автоматные очереди и уложили всех пленных, добравшихся до продуктов. Это было в два часа ночи.

Через несколько дней мне дали отбойный молоток, и я стал добывать уголь. Норма высокая – за смену 20 тонн. С плохим питанием и подорванным здоровьем работа для меня была непосильной. К этому прибавилась ещё одна беда. Один пресмыкатель-предатель, бывший советский шахтёр, раньше работавший в Донбассе, решил показать гитлеровцам свое усердие, захотел прославиться и отличиться. Пришёл в шахтоуправление и сказал руководителям, что угля можно добывать в два раза больше – не 20 тонн, а 40, если немного иначе организовать работу, то есть применить стахановский метод.

Немцы назначили его бригадиром. И вот новоявленный начальник начал «руководить», выжимая все соки у пленных. В этом ему помогали немцы,