Что такое не везет и как с ним бороться - Михаил Веллер

– От «Пигмалиона» вред?! – задохнулась жена. Двадцать лет семейной жизни не отучили ее от безуспешных попыток приохотить Звягина к шедеврам мировой литературы.

– Вред и бред, – упорствовал в ереси Звягин. – Еще и за правду себя выдает! Вот и начнут грезить замухрышки о добром дяде: подберет, обеспечит, научит красиво говорить… помоет-приоденет – и готова герцогиня. Ха-ха.

Они перешли к Казанскому собору: очередь у входа, голуби в сквере…

– …а закроет несчастная мечтательница книжку, посмотрит вокруг: «Где же обещанное чудо?..» – и вешает унылый нос… Делать-то все приходится без чудес и добрых волшебников.

– Ты путаешь литературу с жизнью, а сам вещаешь прописные истины!

– То-то и беда, что из-за твоих сказок люди отделяют литературу от жизни и забывают прописные истины!

И он завертел головой по сторонам, словно искал подтверждение своим мыслям.

Здравые мысли имеют обыкновение раньше или позже подтверждаться. В данном случае это произошло незамедлительно.

– Любуйся, – с холодным удовлетворением указал Звягин. – А?

Существо стояло на автобусной остановке, сунув руки в карманы широченной блекло-черной (по моде) куртки. Зато джинсы были в облипку, и даже самый скверный геометр не назвал бы линии ног прямыми.

– Это он или она? – усомнилась жена в нелепом силуэте.

– Оно! – полыхнул сарказмом Звягин. – Одета-обута, грамотна-обеспечена, страшила-страшилой.

Из-под вязаной шапочки по ним презрительно скользнули глазки, крохотность которых искупалась размерами носа, наводившего на мысль об орлах и таранах галер.

– Поможет несчастной страхолюдине твой профессор Хиггинс со своей ванной и фонографом? Говорить нынче умеют все: телевидение! – дурак дураком, а шпарит как диктор. И манер в кино насмотрелись. И одеваются по журналам: нищих нет…

– Да, да, – поспешно согласилась жена, таща его вперед. Но немного не успела.

«О, какая ужасная селедка», – тихо поразился юный басок. «Гибрид швабры и колючей проволоки», – согласился тенор. И пара приятелей остановилась было рядом.

Нелестная характеристика услышалась и той, кого касалась. Вздернув губу, девица отрубила фразу – не из словаря диктора телевидения. Приятелей шатнуло.

– Развлекаемся? – спросил их Звягин, улыбаясь мертвой улыбкой; шрамик на скуле побелел.

– Леня, – тревожно сказала жена, меняясь в лице, – мы идем в Эрмитаж!

Приятелей сдуло.

Публика изображала непричастность к происходящему. Скандализованная старушка обличала «нынешних». Запахло склокой. Девушка тщетно принимала независимые позы. Напряжение гонимого существа исходило от нее.

– Мои ученики ходят в Эрмитаж чаще, чем мы…

Звягин задумчиво сощурился. Глаза его затлели зеленым кошачьим светом. «Пигмалион»! – процедил он. – «Хиггинс! Шоу!»

Он переступил на месте.

Подошел автобус.

– Ира, – Звягин поцеловал жену, – сходи сегодня сама! Ну пожалуйста.

Ответ не успел: он как-то сразу отдалился от нее и переместился к остановке, будто влекомый посторонней силой. Вслед за девицей втиснулся в автобус, и двери захлопнулись.

В автобусной толчее он бесцеремонно в упор разглядывал злополучное создание. Через минуту оно задрало прыщеватый подбородок и, ответив ему высокомерным взглядом, отвернулось с оскорбленным лицом. За четверть часа на лице сменились все оттенки независимости и неприязни. Резкие черты Звягина не выражали ничего, кроме интереса естествоиспытателя.

На Суворовском она выскочила и понеслась размашистой походкой матроса, опаздывающего из увольнения.

– Девушка, одну минутку!..

Она резко свернула и на красный свет перебежала проспект – прямо в объятия милиционера. Милиционер оживился и отдал честь. Девица стиснула зубы, испепеляя его взором.

– Мы опаздываем к больному, – уверенно представился Звягин за ее спиной, извлекая удостоверение – в подтверждение своих слов – и деньги в подтверждение своей вины.

Милиционер поколебался. Признанный хозяином положения, он ощутил более достоинства не в строгости, а в благородстве.

– Больше не нарушайте. – Он снова отдал честь и отодвинулся, давая понять, что инцидент прощен.

На ходу глядя в сторону, девица пролаяла:

– Что вам надо? Все разглядели?

– Давайте выпьем кофе, – мягко предложил Звягин.

– А-а: вы одиноки. Вы, наверное, кинорежиссер. Или художник. Нет? Ну тогда засекреченный ученый. А, – вы шпион и хотите меня обольстить и завербовать!

– Ну, еж колючий, – рассмеялся Звягин.

– А вы… отцепитесь, старый козел! – отчаянно выпалила она.

Встречная красавица, грациозная стрекоза, улыбнулась Звягину уголком детских губ. Он не был похож на старого козла.

– Крута, – оценил Звягин, – крута. Не хотите знакомиться… Тогда позвоните мне, пожалуйста, – протянул ей визитную карточку. – Всему можно помочь, – добавил он.

– О чем это вы? – не поняла она. – Еще чего не хватало! – И сунула карточку в карман.

Остаток воскресенья Звягин посвятил доведению квартиры до адского блеска – во искупление вины. Дочка металась на подхвате: сочувствовала; и хихикала. К ужину жена оттаяла.

– Полчаса стояла перед Боттичелли, – делилась она. – Никто, наверное, не умел так видеть красоту…

– А что такое красота? – живо спросил Звягин, хлюпая молоком через соломинку.

Жена готовно приняла учительскую позу.

– Платон, – сказала она. – Сократ. Чернышевский. Эстетика.

– Сократ, – сказал Звягин, поднимая руки вверх. – Я понимаю. Ты мне скажи, чем красивая женщина отличается от некрасивой? Конкретней. – Он приготовился загибать пальцы.

– Черты лица… фигура… – она растерялась. – Ну глаза, нос, рот… волосы…

– Волосы, – сказал Звягин. – Да-да. Ноги и шея с ушами.

– Шарм, – сказала дочка. – Прикид.

– Хорошо – мода. Условность, привычка: у каждой эпохи, расы и так далее – свои понятия о красоте. Так: биологическая основа, целесообразность: продолжение рода, – он изобразил руками формы секс-бомбы. – Но почему красивы и черные волосы – и золотые, и карие глаза – и синие, и курносый носик – и прямой? Зачем нужны длинная шея и ровные зубы – что ими, проволоку грызть?..

– Почему ты этим заинтересовался? – проницательно спросила жена.

– Папа хочет знать, что такое красота, прежде чем браться ее делать, – объяснила дочка, догадливое юное поколение. – Он сегодня весь день «Турецкий марш» пел: что-то задумывает!

– Опять твои безумные прожекты, – вздохнула жена. – Теперь – та страшненькая, да?

– Ура, – успокоила дочка. – Она уродина? значит, ты можешь не ревновать…

Дотошный допрос не кончался.

– Если красота – это совершенство, то почему заурядная лань красивее самого совершенного крокодила?

– Линия, цвет… ассоциативный образ: теплое, гладкое, чистое, легко движется. Вызывает приятные ощущения…

Дочка, проходя перед сном из ванной, резюмировала эстетический диспут кратко:

– От разговоров еще никто красивее не делался.

Девица не позвонила, к некоторой досаде Звягина. Но общежитие, куда она вошла, он заметил.

Ночью на кухне он отшвырнул Платона и учебник по эстетике и нацедил ледяного молока из холодильника. Обстоятельно перечислил на бумаге:

«1. Глаза.

2. Нос.

3. Зубы.

4. Волосы.

………..

………..

23. Ногти.

24. Голос».

Он пожалел, что не знаком с условиями конкурсов красоты. Против каждого пункта, добросовестно вдумываясь, проставил оценки по пятибалльной системе. Средний балл у девицы получился два и три десятых. Подбив неутешительный итог, Звягин зло засопел и достал еще бутылку молока. В верху списка надписал: «Имеем», на чистом листе: «Требуется», на другом: «Что делать»…

Утром, вернувшись на подстанцию с первого вызова, он изучающе вперился сквозь окошечко в диспетчершу.

– Леонид Борисович?! – изумилась она, краснея.

– Валечка, дай-ка мне телефончик своей косметички…

Летя в «скорой» по Обводному, обернулся в салон к фельдшеру:

– Гриша, ты где мышцы качаешь? На стадионе Ленина? Познакомишь меня завтра с тренером.

Перечень действий оснащался конкретными адресами и фамилиями. Лохматый Гриша перемигивался с медсестрой.

Девица позвонила на третий день.

Они встретились в полупустом по-утреннему кафе.

– Клара, – назвалась она, взбивая волосики.

– И имя-то у тебя какое-то… царапучее, – он вздохнул.

– Горбатого могила исправит, – беспощадно сказала она.

Он пожевал апельсиновую дольку, сплюнул косточку, откинулся на спинку стула: обозрел Клару критически и деловито – так папа Карло, наверно, смотрел на чурку, из которой собирался вырезать Буратино.

– Можно и раньше, – лениво пожал плечами. – Это все исправимо…

– Предлагаете мне себя и песца на воротник в придачу.

– Ни меня, ни песца ты не получишь, – открестился Звягин. – Но у меня вот какие соображения…