Танковая бойня под Прохоровкой. Эсэсовцы в огне - Курт Пфёч

– Там камня на камне не останется!

– Будем надеяться!

Они улыбнулись друг другу, и это была та редкая улыбка, недоверчивая, потрясенная, почти отчаянная. Пауль и Йонг сидели на ящиках с пулеметными лентами. Йонг перебирал пальцами одну из них, как будто пересчитывал патроны. Пауль был бледен и напряженно смотрел на мыски своих сапог. Вальтер и Петер внимательно смотрели за самолетами. Зепп курил глубокими затяжками. Ханнес и Уни смеялись и радовались фейерверку. Камбала возбужденно болтал, но Куно его не мог услышать.

Вдруг позади них послышался мощный удар. Немецкая артиллерия начала артподготовку. Ее залпы накрыли холмы сплошной завесой огня, пыли, грязи и дыма. Это было начало пролога к операции «Цитадель». Блондин взглянул на часы: почти три часа пополудни!

– Вставай, Цыпленок! – Эрнст махнул Блондину рукой. Тот тупо кивнул, надел каску, в сотый раз проверил, как сидит ремень и штурмовое снаряжение, взял и, по-охотничьи, повесил на плечо СВТ – русскую снайперскую винтовку. И все же он снова оглянулся. Гудели штурмовые орудия, справа «Тигры» давили мелколесье, их люки были открыты, в башнях стояли командиры. Когда Блондин наконец глянул вперед, то Эрнст был уже далеко. Унтершарфюрер из 3-го взвода напустился на Блондина:

– Что вы копаетесь, солдат? Подтянитесь, ваше отделение уже в Курске!

Блондин побежал. И тут без предупредительного свиста с сухим грохотом разорвался снаряд. Блондин упал рядом с шарфюрером. Тот улыбнулся:

– Чуть не попал! Иван проснулся!

«Глупый болтун!» – подумал Блондин, сдвигая на затылок упавшую ему почти на нос каску. Он выругался, вскочил и побежал вперед. Эрнст махал рукой. Между наступавшими солдатами взлетали фонтаны грязи, поднимались грибами облака черного дыма. В непрерывном грохоте отдельные разрывы уже нельзя было различить. Блондин занял место в цепи рядом с Эрнстом и попытался отдышаться. Они залегли в неглубокой канаве. Эрнст скорчил гримасу:

– Ну, как? Желудок по-прежнему тянет?

Блондин взглянул на него – нет, только сильный стук в груди. Он улыбнулся и отрицательно покрутил головой.

– Артиллерия перенесла свой огонь дальше. Слышишь? А наши уже должны быть у ивана!

Сквозь грохот артиллерийской канонады и разрывов с большим трудом едва можно было различить треск автоматных очередей. Русский заградительный огонь слабел, падал так, как падают последние капли грозового дождя. Они поднялись и в полный рост побежали дальше.

Мимо проезжало штурмовое орудие. Его командир махнул рукой и крикнул:

– Вас не подтолкнуть?

Камбала остановился и огрызнулся:

– Хвастун! А воздуха из шланга тебе не дать?

Обратно шли раненые. Один тащил на закорках длинного обершарфюрера. Блондин узнал в нем сапера с щетинистой бородой, встретившегося им утром. Голова его устало болталась. Длинные ноги качались в ритме шагов несущего. Повязка на голени была грязно-бурой от просочившейся крови.

– Огоньку не найдется? – спросил сапер-штурман у Блондина. Рукав его маскировочной куртки был разрезан. На руку и предплечье была наложена толстая бесформенная повязка.

– Обершарфюреру сильно досталось?

– Нет. Ты его знаешь?

– И да, и нет. Он хотел утром получить пропитание, а наш командир отделения разговаривал с ним о расчистке минных полей, которую он проводил прошлой ночью.

– А, так это были вы? Я там тоже был. – Сапер улыбнулся: – Ему повезло. Чистое ранение навылет. Пара недель в лазарете, а потом отпуск на родину.

– А ты?

И снова замороженная улыбка и усталые старые глаза.

– Трех пальцев – как не бывало. Для меня война закончена.

– А что там впереди?

– Холмы – наши, но за ними все только начинается! Нас сильно покосило. И часу не прошло, как от нашего отряда остался только номер подразделения.

– И что, за ними, ты говоришь, все только начинается?

– Да. Позиции ты сможешь увидеть только с холмов, поэтому нам необходимо было их взять, чтобы авиационные наблюдатели знали, где завтра устраивать большой фейерверк. Так что и вам работы достанется.

– Дерьмо!

– Можно сказать и так. Может быть, повезет выбраться, как и мне. Ну, счастливо, приятель!

«Может быть, повезет выбраться, как и мне». Ну и нервы у него. Нет трех пальцев, а говорит о счастье. Война закончилась за три пальца. Блондин подтянул верхнюю губу к носу и потопал дальше. Перед первым валом лежали мертвые. Он пошел медленнее. К горлу подступила тошнота. Он сплюнул. Это были свои мертвые.

Русские позиции представляли собой кучи земли, лабиринт ходов сообщений, пулеметных точек, блиндажей и позиций противотанковых пушек. Все это было перепахано бомбами и снарядами. Воронка была на воронке. И повсюду – убитые. Русские – группами и отдельные убитые в маскировочных куртках. Ландшафт выглядел как покрытый перекопанный ящик с песком, в котором играют оловянными солдатиками, пока кому-то одному не надоело и он не повалил всех одним махом.

– Да, тут было дело, мой дорогой! – Эрнст показал на позицию противотанковых пушек. Неглубоко окопанные противотанковые пушки были разорваны на куски, разбиты и опрокинуты. Одно орудие было воткнуто стволом в окоп. Два других торчали стволами вверх, как сломанные уличные фонари. Расчеты были разорваны в клочья и представляли собой бесформенные куски мяса.

Один блиндаж провалился так, как будто посередине перекрытие было разрублено гигантским топором, и одна из половин была вывернута наружу мощным вихрем. Русские даже не смогли из него выбежать, хотя оставался свободным второй выход вроде лисьей норы. Это была братская могила!

– Они даже не смогли ни разу выстрелить!

– Эти – нет, но вон там!

Мастерски замаскированная пулеметная точка для стрельбы в трех направлениях. Два пулемета еще оставались целыми. Воронки окружали пулеметный окоп по кругу. В ходу сообщения один за другим лежали длинным рядом убитые немцы. Первый – перед самым пулеметным гнездом.

– Попали под пулемет. Потом под второй, когда побежали назад – под третий.

В следующем окопе русские и немцы лежали рядом и друг на друге. Среди них был унтерштурмфюрер с вытянутой вверх рукой. Кисть руки была срезана словно бритвой. Другая рука была скрыта повернутым на бок телом. Одна нога была поднята вверх, словно для прыжка. Каски на голове у него не было. Верх черепа был снесен. Блондин холодно рассуждал: «Он хотел бросить гранату. Получил пулю в голову. Взрыва ручной гранаты в руке он уже не почувствовал». Блондин поднял голову. «Странно, что-то не так, что-то изменилось…» И вдруг улыбнулся с облегчением: «Артиллерия! Ни воя, ни грохота. Стало тихо, мирно, почти празднично тихо!»

В яме сидели Ханс и другие. Длинный что-то объяснял. Эрнст сидел в нескольких метрах рядом на лафете противотанковой пушки и намазывал бутерброд. Блондин подсел к нему.

– Что там рассказывает Ханс?

– Послушай, тогда узнаешь.

Блондин взял у Эрнста порезанный пополам и сложенный бутерброд и осмотрел яму. Она начиналась на поверхности почвы и накосую углублялась в землю, заканчиваясь укрепленной вертикальной стеной. В дне глубоко отпечатались следы гусениц. Его взгляд проследил следы. Менее чем в пятидесяти метрах стоял Т-34. Это – танковый окоп. Просто со скошенным дном, чтобы танк мог свободно в него въезжать и выезжать. Спереди видна только пушка. В общем-то, не типично для танковых войск, быстрых и подвижных, но типично для ивана. У него идеи, и он перевел танки в разряд окопавшейся артиллерии. Великолепная маскировка. Едва заметно. Хороший сектор обстрела. Но сверху его можно было взять, и это Т-34 понял и хотел уехать назад. Хотел! Корма корпуса была размолочена сзади. Башня сделала сальто. Блондин поднялся и осмотрел окрестности. Он увидел другие танковые окопы, те, что остались после налета пикирующих бомбардировщиков. Клубы черного дыма от горящей нефти вздымались над холмистой местностью, словно вопросительные знаки. Он снова притянул верхнюю губу к носу. «Танки перестреляли бы наши штурмовые орудия, словно мишени на директрисе».

– Цыпленок, сядь и послушай!

Блондин попытался ногтем вычистить застрявшие между зубами волокна говяжьей тушенки. Другой рукой достал из кармана маскировочной куртки пару сигарет, присланных из дома, и предложил одну Эрнсту. Эти сигареты имели совершенно не такой вкус, как казенные. Они пахли родиной, миром, дедушкиной табачной лавкой в старом переулке. Ханс, Пауль и Йонг посмотрели на него. Блондин встал и спрыгнул с боковой стенки танкового окопа, предложил пачку сигарет всем желающим.

– Вчерашняя полевая почта? – спросил Ханс и с наслаждением потянул дым в легкие. – Итак, дальше, как было сказано, сегодня была лишь закуска, так сказать, пролог. С высот видны настоящие русские позиции. До сих пор наша артиллерия была слепа. Ночью она переместится вперед. Танки – тоже. Как только станет светло, мы выступаем. Мы должны взломать русские позиции, и наши танки ударят потом в эти дыры, прорвутся, все равно куда, налево или направо, на полную катушку в направлении на Обоянь. Это только слышится все прекрасно и просто. Но это будет орешек, очень твердый орешек! Насколько твердый, вы попробуете сами. Но делать нечего – мы должны прорваться! – Он посмотрел на своих людей и продолжил: – Перед нами 1-я рота. Мы и 3-я идем за ней. За нами – 4-я. Продовольствие привезут сегодня вечером. Идите и попытайтесь поспать. Начало наступления – в 3.30! Все понятно?